Чарльз Диккенс - Домби и сын

Флоренса бросаетъ на него вопросительный взглядъ. М-ръ Тутсъ чувствуетъ настоятельную необходимость продолжать начатую рѣчь:

— Миссъ Домби, право, то есть, клянусь, миссъ Домби, я такъ васъ обожаю, что не понимаю, что со мною дѣлается. Я жалкая скотина, миссъ Домби. Будь мы теперь не на площади, миссъ Домби, я бы сталъ передъ вами на колѣни и со слезами началъ бы васъ умолять, — разумѣется, безъ всякаго повода съ вашей стороны, — чтобы вы оставили мнѣ надежду, что я, то есть, что я могу… когда-нибудь… со временемъ… счастье всей моей жизни…

— О, перестаньте, м-ръ Тутсъ, ради Бога, перестаньте! — вскричала взволнованная Флоренса. — Остановитесь, и ни слова больше… изъ дружбы и благосклонности ко мнѣ, добрый м-ръ Тутсъ.

Озадаченный Тутсъ стоитъ съ разинутымъ ртомъ и не говоритъ ни слова. Невинное лицо дѣвушки опять обращается къ нему съ простодушной и откровенной улыбкой.

— Благодарю васъ, м-ръ Тутсъ. Вы были такъ добры ко мнѣ и столь любезны, что я надѣюсь, я увѣрена, вы теперь хотѣли со мной только проститься, и ничего больше; не правда ли?

— Ей Богу, правда, миссъ Домби; я… я вотъ только и хотѣлъ съ вами проститься, ничего больше. Вы угадали.

— Ну, такъ прощайте, м-ръ Тутсъ!

— Прощайте, миссъДомби! Надѣюсь, вы больше не станете объ этомъ думать. Покорно васъ благодарю. Это ничего… то есть, совершенно и рѣшительно ничего. Прощайте!

Бѣдный Тутсъ съ отчаяніемъ въ душѣ отправляется въ свою гостиницу, бросается на постель, мечется во всѣ стороны, и долго лежитъ, и горько тоскуетъ, какъ человѣкъ, сраженный непредвидѣнными ударами рока. Но приходитъ м-ръ Фидеръ, Тутсъ вскакиваетъ съ постели и готовится устроить великолѣпный обѣдъ.

Благодѣтельное вліяніе гостепріимства, этой патріархальной добродѣтели, неразлучио соединенной съ вліяніями Бахуса, открываетъ сердце м-ра Тутса и развязывалъ его языкъ для дружескаго разговора. Онъ не разсказываетъ м-ру Фидеру о происшествіи на углу Брайтонской площади; но когда магистръ искусствъ спрашиваетъ: "ну, что?" — м-ръ Тутсъ отвѣчаетъ, что "оно ничего, совершенно и рѣшительно ничего", и этотъ отвѣтъ ставитъ втупикъ м-ра Фидера. Потомъ м-ръ Тутсъ прибавляетъ, что ему неизвѣстно, съ чего взялъ этотъ Блимберъ дѣлать обидные намеки насчетъ его прогулки съ миссъ Домби; если это наглая дерзость, онъ раздѣлается съ нимъ по-свойски, будь онъ докторомъ милліонъ разъ. "Впрочемъ, — заключаетъ м-ръ Тутсъ, — это, разумѣется, сдѣлано по глупости, ни больше, ни меньше, и въ такомъ случаѣ не изъ-за чего бѣсноваться". М-ръ Фидеръ совершенно согласенъ съ этимъ мнѣніемъ.

Впрочемъ, Фидеръ, какъ искренній другъ, удостаивается болѣе откровенныхъ объясненій съ тѣмъ только, чтобы все оставалось между ними въ глубокой тайнѣ. Послѣ двухъ-трехъ бокаловъ предлагается тостъ за здоровье миссъ Домби:

— Фидеръ! — воскликнулъ м-ръ Тутсь, — тебѣ никогда не понять благоговѣйныхъ чувствъ, съ какими я предлагаю этотъ тостъ!

— О, да, любезный Тутсъ, — отвѣчалъ м-ръ Фидеръ, — я очень хорошо понимаю тебя. Эти чувства всегда обращаются къ твоей чести!

И м-ръ Фидеръ крѣпко жметъ руку своего друга.

— Вотъ что, любезный Тутсъ, если тебѣ понадобится братъ, радушный, кровный братъ, готовый за тебя въ огонь и въ воду, ты знаешь, гдѣ найти такого брата. Два, три слова черезъ какого-нибудь пріятеля, и я весь къ твоимъ услугамъ. На этотъ разъ, любезный другъ, вотъ тебѣ мой искренній совѣтъ: выучись играть на гитарѣ, непремѣнно выучись. Женщины любятъ музыку и благосклонно смотрятъ на всякаго виртуоза. Это ужъ я знаю по собственному опыту.

Затѣмъ м-ръ Фидеръ, магистръ всѣхъ искусствъ, открываетъ тайну, что онъ имѣетъ виды на Корнелію Блимберъ. И почему же не имѣть? Бѣды нѣтъ никакой, что Корнелія носитъ очки: это даже къ ней очень идетъ. Ужъ докторъ довольно пожилъ на своемъ вѣку, хлопоталь, возился, и ему пора бы теперь сдать свое заведеніе въ надежныя руки; a кого, спрашивается, найдетъ онъ надежнѣе Фидера и своей возлюбленной дочери?

— Мое мнѣніе то, — продолжалъ м-ръ Фидеръ, — какъ скоро умный человѣкъ набилъ карманъ, на немь лежитъ непремѣнная обязанность передать свои дѣла. Ужъ лучше меня, признаться сказать, Блимберу не отыскать достойнаго преемника въ цѣломъ свѣтѣ. Ну, a если Корнелію взять въ руки, она будетъ чудесной женой. Это ясно, какъ день.

Въ отвѣтъ на это, м-ръ Тутсъ импровизируетъ великолѣпный панегирикъ Флоренсѣ Домби и таинственно намекаетъ, что онъ готовъ съ отчаянія разбить себѣ черепъ. М-ръ Фидеръ говоритъ, что это было бы черезчуръ безразсудно, и, утѣшая закадычнаго друга, рисуетъ портретъ Корнеліи съ ея очками и другими учеными ирииадлежностями.

Такъ проводятъ вечеръ закадычные друзья. Когда наступила ночь, м-ръ Тутсъ провожаетъ домой м-ра Фидера и разстается съ нимъ y воротъ докторскаго дома. Но лишь только Тутсъ исчезъ, Фидеръ опять спускается внизъ и бродить одинъ по морскому берегу, обдумывая планы будущей жизни. И слышится ему въ говорѣ морскихъ волнъ, что д-ръ Блимберъ съ отверстыми объятіями, вручаетъ ему ученую Корнелію, и уже видитъ Фидеръ, какъ докторъ передѣльшаетъ свой домъ и окрашиваетъ его въ яркую краску. Всѣ эти мечты до безконечности разнѣживають классическое сердце Фидера, магистра всѣхъ искусствъ.

М-ръ Тутсъ равномѣрно бродитъ взадъ и впередъ, любуется на футляръ, въ которомъ хранится его драгоцѣнный брилліантъ, и въ плачевномъ состояніи духа взираетъ на окно, гдѣ мерцаетъ огонекъ, и гдѣ, думаетъ м-ръ Тутсъ, сидитъ Флоренса за ночной работой. Но ошибается Тутсъ. Флоренса давнымъ-давно покоится сладкимъ сномъ въ своей спальнѣ, и въ душѣ ея стройно возникаютъ одна за другой минувшія сцены, отрадныя и вмѣстѣ грустныя для любящаго сердца. Комната, гдѣ мерцаетъ огонекъ, принадлежитъ м-съ Скьютонъ, выступившей теперь на ту же сцену, гдѣ нѣкогда страждущій мальчикъ закончилъ послѣдній актъ возникающей жизни. Ta же сцена разыгрывается и теперь, но какъ она противоположна прежней! Старуха не спитъ, старуха стонетъ и ворчитъ. Грязная и омертвѣлая, она дико мечется на своемъ болѣзненномъ одрѣ, и подлѣ нея, въ ужасѣ отъ совершеннѣйшаго равнодушія при взглядѣ на предсмертныя муки, сидитъ Эдиѳь. Что же говорятъ имъ морскія волны во мракѣ ночной тишины?

— Каменная рука… огромная, страшная рука… Эдиѳь, за что же она хочетъ поразить меня? Развѣ ты не видишь, Эдиѳь.

— Ничего нѣтъ, матушка. Это лишь мечты вашего воображенія.

— Мечты, все мечты! Да посмотри сюда, будто ужъ ты ничего не видишь?

— Право, ничего нѣтъ, матушка. Развѣ я сидѣла бы такъ спокойно, если бы тутъ было что-нибудь.

М-съ Скьютонъ вздрагиваетъ и дико смотритъ на дочь.

— A зачѣмъ ты такъ спокойна? Тебѣ ничего, все ничего. Вотъ она… воть опять эта страшная лапа, нѣтъ, это не мечта! Мнѣ тошно на тебя смотрѣть, Эдиѳь!