Чарльз Диккенс - Домби и сын

Послѣ завтрака, м-съ Скьютонъ, поддерживаемая съ одной стороны горничною Флоуэрсъ и подпираемая сзади долговязымъ пажемъ, кокетливо оперлась на руку майора и побрела къ экипажу, который долженъ былъ отвезти въ Брайтонъ ее, Флоренсу и Эдиѳь.

— A развѣ Джозефъ подвергается совершенному изгнанію? — сказалъ майоръ, вспрыгнувъ на ступени кареты и выставляя впередъ свое багровое лицо. — Чортъ побери! неужели жестокосердая Клеопатра запретитъ вѣрному Антонію показываться на ея глаза.

— Отойди прочь, — воскликнула Клеопатра, — терпѣть тебя не могу. Можешь навѣщать меня, когда я ворочусь, только веди себя хорошенько.

— Позвольте вѣрному Джозефу питать надежды, миледи, или онъ умретъ съ отчаянія, — воскликнулъ майоръ.

Клеопатра вздрогнула и отпрянула назадъ.

— Милая Эдиѳь, — запищала она, — скажи этому человѣку…

— Что?

— Какъ онъ смѣетъ!.. о Боже мой, какъ онъ смѣетъ въ моемъ присутствіи произносить такія страшныя слова.

Эдиѳь движеніемъ руки приказала ѣхать, и карета двинулась впередъ. Осгавшись наединѣ съ м-ромъ Домби, майоръ, закладывая руки назадъ, воскликнулъ съ таинственнымъ видомъ:

— Сэръ, вы должны услышать отъ меня непріятную истину: нашъ прекрасный другъ переѣхалъ въ странную улицу.

— Что вы хотите этимъ сказать, майоръ?

— Да то, что вы скоро осиротѣете, почтеннѣйшій Домби, бѣдный сынъ!

Это шуточное обращеніе, казалось, вовсе не понравилось Домби, и майоръ, кашлянувъ два, три раза, счелъ необходимымъ принять серьезное выраженіе.

— Чортъ побери, — сказалъ онъ, — безполезно было бы скрывать истину. Старина Джо, сударь мой, видитъ насквозь человѣческую натуру, и это, прошу извинить, его всегдашній талантъ. Если вы понимаете старика, вы должны понимать его такимъ, каковъ онъ есть. Старина, сударь мой, тертый калачъ и перебывалъ тысячу разъ во всякихъ тискахъ. Домби, мать вашей жены — на порогѣ вѣчности!

— Конечно, м-съ Скьютонъ очень разстроена, — возразилъ м-ръ Домби съ глубокомысліемъ философа.

— Разстроена, Домби! — сказалъ майоръ, — она сокрушена и разбита вдребезги.

— Перемѣна воздуха и медицинскія пособія, надѣюсь, еще могутъ возстановить ея силы.

— Нѣтъ, сэръ, не надѣйтесь. Чортъ побери, сэръ, она никогда не закутывалась какъ слѣдуетъ; a если человѣкъ не закутывается какъ слѣдуетъ, — продолжалъ майоръ, застегивая верхнія пуговицы своего сюртука, — то ему не на что опереться впереди. Умретъ она, сударь мой, должна умереть, и нѣтъ для нея никакого спасенія. Я говорю безъ прикрасъ, Домби, безъ фигуръ, безъ утонченности. Продувной старикашка видѣлъ свѣтъ, и желалъ бы я знать, въ чемъ и когда ошибался великобританскій майоръ, Джозефъ Багстокъ.

Сообщивъ это драгоцѣннѣйшее свѣдѣніе, майоръ немедленно потащился со своими раковыми глазами и апоплексическими свойствами въ извѣстный клубъ, и тамъ ухмылялся во весь остатокъ дня, набивая свое чрево жирнымъ ростбифомъ и заливая горло шотландскимъ пивомъ.

Въ тотъ же вечеръ прелестная Клеопатра благополучно прибыла въ Брайтонъ и, разобранная на части, отправилась въ постель, гдѣ она предетавляла образчикъ самаго чуднаго скелета, достойнаго кисти художника.

На консиліумѣ докторовъ было рѣшено, что м-съ Скьютонъ будетъ выѣзжать на морской берегъ, и было бы не худо, еслибъ ея в-пр-во дѣлала маленькія прогулки пѣшкомъ. Эдиѳь всегда съ неизмѣнною точностью ухаживала за своею матерью, и онѣ выѣзжали всегда вдвоемъ. Теперь, когда Клеопатра заживо начала разлагаться на составные элементы, Эдиѳь чувствовала особенную неловкость отъ присутствія Флоренсы и, поцѣловавъ ее, она сказала, что желала бы оставаться съ матерью наединѣ.

Однажды м-ръ Скьютонъ была особенно въ ревнивомъ и брюзгливомъ расположеніи духа, которое быстро развилось въ ней послѣ перваго паралича. Мать и дочь по обыкновенію молча ѣхали въ каретѣ. М-съ Скьютонъ, полюбовавшись на Эдиѳь, вдрутъ схватила ея руку и начала покрывать нѣжными поцѣлуями. Рука оставалась неподвижною во все время этихъ нѣжностей, какъ будто не было въ ней ни малѣйшей способности къ обнаруженію чувствительности. М-съ Скьютонъ начала вздыхать, хныкать, стонать, говоря въ милліонный разъ, что она мать, и что неблагодарное дѣтище ее забываетъ. Эта сцена возобновилась и теперь при выходѣ изъ кареты, когда старуха, поддерживаемая Витерсомъ и опираясь на свой костыль, прихрамывая, собралась идти пѣшкомъ по морскому берегу; карета ѣхала сзади, a Эдиѳь пошла немного поодаль отъ своей матери.

Былъ пасмурный, вѣтряный день. Мать и дочь гуляли однѣ. М-съ Скьютонъ по обыкновенію напѣвала вполголоса свои монотонныя жалобы; Эдиѳь по обыкновенію шла поодаль, не говоря ни слова. Вдругъ передъ ними появились двѣ женскія фигуры, до того похожія на нихъ самихъ, что Эдиѳь остановилась.

Почти въ то же время остановились и фигуры. Одна, въ которой Эдиѳь признавала уродливую тѣнь своей матери, заговорила о чемъ-то съ большой важностью, дѣлая прямо на нихъ указательные жесты, послѣ чего другая фигура выступила впередъ, и Эдиѳь съ невольнымъ ужасомъ замѣтила въ ней подобіе самой себя. Продолжая вглядываться въ этихъ странныхъ женщинъ, Эдиѳь увидѣла, что онѣ одѣты были весьма бѣдно, какъ бродяги, таскающіяся по захолустьямъ городовъ. Молодая женщина неслз какое-то рукодѣлье, вѣроятно, на продажу; старуха переваливалась съ пустыми руками.

И между тѣмъ, несмотря на безконечную разницу въ костюмѣ, въ осанкѣ, въ красотѣ, Эдиѳь невольно продолжала дѣлать сравненіе между собой и этой молодой женщиной. Быть можеть, она замѣтила на ея лицѣ тѣ же слѣды, которые еще оставались въ ея собственной душѣ. Когда, въ свою очередь, женщина, выступая впередъ, устремила на нее свой проницательный взглядъ, выражавшій, казалось, такія же мысли, Эдиѳь почувствовала невольную дрожь, какъ будто погода перемѣнилась, и ее обдало пронзительыымъ дуновеніемъ вѣтра.

Обѣ пары теперь сошлись. Старуха, протягивая руку, начала просить милостыню y м-съ Скьютонъ. Молодая женщина и Эдиѳь, останавливаясь одна противъ другой, обмѣнялись значительными взглядами.

— Что вы продаете? — спросила Эдиѳь.

— Только вотъ эти лохмотья, — небрежно отвѣчала молодая женщина, выставляя свой товаръ. — Прежде я продавала самое себя.

— Не вѣрьте ей, добрая леди, — прокаркала старушенка, обращаясь къ м-съ Скьютонъ, — не вѣрьте, что она говоритъ. Она любитъ болтать разный вздоръ. Это моя красотка, моя непокорная дочь. Я только и слышу отъ нея упреки да перебранки за все, что для нея сдѣлала. Она и теперь своими глазами бранитъ бѣдную старуху-мать.

Когда м-съ Скьютонъ дрожащею рукою вытащила кошелекъ, чтобы достать денегъ, голова ея почти стукнулась съ головою нищей, которая жадно впилась глазами въ золотыя и серебряныя деньги.