Чарльз Диккенс - Домби и сын

— Неужели вы сами не можете догадаться?

— Я не привыкла разгадывать.

Съ минуту они оба молчали и выразительно смотрѣли другъ на друга. Каркеръ еще разъ вздохнулъ изъ глубины души и началъ такимъ образомъ:

— Я въ крайне затруднительномъ положеніи, м-съ, повѣрьте мнѣ въ этомъ. Вы объявили, что не примете черезъ меня никакихъ порученій, и запретили мнѣ возвращаться къ этому предмету; но эти два предмета такъ тѣсно между собой соединены, что, если вамъ не угодно, безъ дальнѣйшихъ объясненій, послѣдовать совѣту относительно предосторожности, какую я имѣлъ честь рекомендовать вамъ, то я принужденъ, противъ воли, нарушить строгое ваше запрещеніе.

— Нарушайте. Этого отъ васъ можно ожидать, — сказала Эдиѳь.

Она была блѣдна и дрожала всѣмъ тѣломъ. Каркеръ, вѣрно разсчитавшій на этотъ эффектъ, продолжалъ съ обыкновеннымъ спокойствіемъ:

— Онъ поручилъ мнѣ сказать, что ваше поведеніе въ отношеніи къ миссъ Домби ему очень непріятно. Это, по его словамъ, подаетъ поводъ къ сравненіямъ, оскорбительнымъ для его особы. Поэтому м-ръ Домби желаетъ, чтобы вы совершенно перемѣнили обращеніе съ его дочерью, потому, говоритъ онъ, что ваша чрезмѣрная привязанность не принесеть ей ни малѣйшей пользы.

— Это угроза?

— Да, угроза, — отвѣчалъ Каркеръ шепотомъ и тутъ же прибавилъ громко, — но угроза, обращенная н_е н_а в_а_с_ъ.

Гордая и величественная, Эдиѳь стояла прямо съ сверкающими глазами и съ презрительной улыбкой на лицѣ; но вдругъ ея ноги подкосились, и она неминуемо упала бы на полъ, если бы Каркеръ не поддержалъ ее обѣими руками. Это ненавистное прикосновеніе мгновенно привело ее въ себя; оттолкнувъ его, она вытянулась во весь ростъ и, протягивая руку къ дверямъ, сказала:

— Осгавьте меня, прошу васъ. Не говорите ничего больше.

— Да и нельзя говорить, если бы даже я хотѣлъ. Богъ знаетъ, какія непредвидѣнныя слѣдствія могли бы произойти, если бы вы благовременно не ознакомились съ его образомъ мыслей. Миссъ Домби, мнѣ извѣстно, огорчена теперь потерей своей старой служанки; но это ничего не значитъ въ сравненіи съ этими непредвидѣнными слѣдствіями. Я просилъ, чтобы миссъ Домби не присутствовала при нашемъ разговорѣ; надѣюсь, вы не гнѣваетесь теперь за эту просьбу. Да или нѣтъ?

— Да. Но пожалуйста оставьте меня.

— Я зналъ, что вы слишкомъ любите молодую леди, чтобы подвергнуть ее убійственному несчастью выслушать разговоръ, который долженъ уничтожить ея будущія надежды.

— Сдѣлайте милость, оставьте меня.

— Я буду каждый день приходить къ м-ру Домби во время его болѣзни и доносить ему о дѣлахъ. Позвольте мнѣ опять явиться къ вамъ и узнать ваши желанія относительно предмета, о которомъ мы говоримъ.

— Оставите ли вы меня, или нѣтъ?

— Я не знаю даже, говорить ли мнѣ м-ру Домби, что я имѣлъ удовольствіе васъ видѣть, или оставить его въ предположеніи, что еще не было къ этому удобнаго случая. Мнѣ необходимо на этотъ счетъ узнать вашу волю, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

— Узнаете, но ради Бога, не теперь.

— Само собою разумѣется, миссъ Домби и впередъ не должна присутствовать при нашихъ свиданіяхъ. Я буду приходить къ вамъ, какъ человѣкъ, уполномоченный вполнѣ вашимъ довѣріемъ и готовый вмѣстѣ съ вами предпринять всевозможныя мѣры къ предотвращенію отъ нея угрожающей бѣды.

— Да, да. Только уйдете ли вы отъ меня?

Каркеръ поклонился и пошелъ къ дверямъ; но тутъ же воротился опять и, останавливаясь передъ Эдиѳью, сказалъ:

— Теперь, надѣюсь, я прощенъ, и вина моя заглажена. Могу ли — ради миссъ Домби и ради меня самого — поцѣловать на прощанье вашу руку?

Она подала ему ту самую руку, которую изувѣчила наканунѣ. Рука была въ перчаткѣ. Каркеръ ее поцѣловалъ и удалился. За дверьми нѣсколько разъ цѣловалъ онъ свою собственную руку, которая имѣла вожделѣнное счастье прикасаться къ перчаткѣ м-съ Домби.

Въ жизни и привычкахъ м-ра Каркера совершились замѣчательныя перемѣны. Нельзя было надивиться необыкновенному прилежанію, съ какимъ онъ занимался конторскими дѣлами, и той сосредоточенности, съ какою онъ вникалъ въ малѣйшія подробности торговыхъ операцій знаменитой фирмы. Всегда дѣятельный и проницательный на этотъ счетъ, онъ теперь удвадцатерилъ обыкновенную свою бдительность, и его рысьи глаза не смыкались ни на минуту. Онъ не только шелъ наравнѣ съ текущими дѣлами, представлявшимися каждый день подъ какой-нибудь новой формой, но среди этихъ накопляющихся занятій онъ нашелъ досугъ — то есть онъ создалъ для себя досутъ — обревизовать за цѣлую дюжину годовъ коммерческую дѣятельность фирмы и свое собственное участіе въ ея операціяхъ. Часто, когда писаря расходились по домамъ, и вслѣдъ за ними пустѣли комнаты конторскаго заведенія, м-ръ Каркеръ, анатомируя золотого тельца, заключеннаго въ желѣзномъ гробу, изслѣдовалъ тайны книгъ и дѣловыхъ бумагъ съ терпѣливой кропотливостью человѣка, разсѣкавшаго тончайшіе нервы и фибры своего субъекта. Перчъ, разсыльный, обыкновенно въ такихъ случаяхъ услаждалъ свою душу чтеніемъ прейсъкуранта при свѣтѣ сальной свѣчи или дремалъ въ передней передъ каминомъ, рискуя каждую минуту нырнуть головою въ угольный ящикъ. Занятый почти исключительно домашними наслажденіями по поводу м-съ Перчъ, кормившей теперь двухъ близнецовъ, онъ, однако же, не могъ удержаться оть благоговѣнія передъ необычайнымъ усердіемъ набольшаго конторы и по цѣлымъ часамъ разсказывалъ о немъ своей почтенной супругѣ.

Такое же, если не большее вниманіе м-ръ Каркеръ обращалъ и на свои личныя дѣла. Не бывъ никогда товарищемъ торговаго дома — этой чести до сихъ поръ удостаивались только наслѣдники великой фамиліи Домби — онъ постоянно пользовался нѣкоторыми процентами съ барышей и участвовалъ во всѣхъ предпріятіяхъ, содѣйствовавшихъ къ приращенію капитала. Поэтому въ бурномъ денежномъ океанѣ, мелкіе вьюны между тритонами золота считали его богачемъ не послѣдней руки. Джентльмены прилавковъ начали поговаривать, и довольно громко, что "Каркеръ себѣ на умѣ; знаетъ онъ, гдѣ раки-то зимуютъ, и во время спѣшитъ собрать денежки въ свой карманъ. Продувная бестія"! Нѣкоторые господа между прочимъ держали пари, что Каркеръ собирается жениться на богатой вдовѣ.

Впрочемъ, всѣ эти заботы отнюдь не мѣшали м-ру Каркеру наблюдать попрежнему своего начальника и смотрѣть за собственной особой. Теперь, какъ и всегда, онъ былъ чистъ, опрятенъ, гладокъ и вообще отличался всѣми кошачьими совершенствами. Не то, чтобы произошли существенныя перемѣны въ коренныхъ основаніяхъ его натуры, но усилилась и поднялась на нѣсколько градусовъ вся жизненная эссенція человѣка, живущаго въ немъ. Все, что замѣчали въ немъ прежде, замѣчали и теперь, только съ приращеніемъ огромныхъ процентовъ сосредоточенности. Онъ дѣлалъ каждую вещь такимъ образомъ, какъ будто въ жизни ничего больше не дѣлалъ, — a это въ такихъ людяхъ вѣрный знакъ, что ихъ мыслительная машина въ эту минуту на всемъ ходу.