Чарльз Диккенс - Домби и сын

— Какъ, — закричала старуха, вытянувъ морщинистое лицо, исковерканное чудовищной улыбкой. — Такъ ты, мошенникъ, отпираешься отъ своихъ старыхъ друзей! такъ ты забываешь ихъ старую хлѣбъ-соль! Проваливай? A кто давалъ тебѣ пріютъ въ своемъ домѣ, когда ты, какъ собака, валялся по каменнымъ мостовымъ? a кто y тебя покупалъ и продавалъ съ тобою разныя вещицы, когда ты отлынивалъ отъ школы, озорникъ ты этакій? a гдѣ, въ какомъ углу, на чьей лавкѣ ты храпѣлъ въ тѣ поры, бутузъ ты пучеглазый, образина ты непутная, а? Проваливай? Хорошо, голубчикъ, хорошо. Завтра же я нагоню къ тебѣ цѣлую свору твоихъ прежнихъ товарищей, и вотъ увидимъ, какъ ты имъ скажешь — проваливай! Пойдемъ, Алиса. Чортъ съ нимъ!

— Погодите, миссисъ Браунъ! — закричалъ съ отчаяніемъ Точильщикъ. — Что вы хотите дѣлать? На что это вы сердитесь, добрая бабушка? Да не уходите же, я и не думалъ васъ обижать. Я вѣдь съ самаго начала сказалъ, — какъ ваше здоровье? — вольно же вамъ ничего не отвѣчать. Ну, бабушка, все ли вы въ добромъ здоровьи? Да оглянитесь же сюда! — завопилъ Робъ жалобнымъ голосомъ, — ахъ, ты, Господи! Ну какъ бѣдному парню, разиня ротъ, стоять среди улицы съ хозяйской лошадью, которую надобно вычистить и выхолить! И онъ-то… ой, ой, ой!.. онъ знаетъ всю подноготную!..

Старуха, работая постоянно губами и мотая головой, бормотала что-то про себя, однако сдѣлала видъ, что перестаетъ сердиться.

— Пойдемте же со мной, — продолжалъ Робинъ, я поставлю лошадь въ стойло, и потомъ мы разопьемъ съ вами бутылочку, не такъ ли, миссисъ Браунъ? Миссъ, пойдемте съ нами, будьте такъ добры. Я, право, очень радъ этому свиданію, да только вотъ лошадь-то спутала меня.

Послѣ этого извиненія, Точильщикъ, съ отчаяніемъ въ душѣ, поворотилъ своего коня въ глухой переулокъ, чтобы спокойнѣе добраться до конюшенъ. Старуха, безпрестанно озираясь на свою дочь, пошла подлѣ, между тѣмъ какъ Алиса слѣдовала за ними въ нѣкоторомъ отдаленіи.

Минутъ черезъ десять почтенная компанія повернула на большой дворъ или площадь, обставленную амбарами, между которыми особенно бросался въ глаза амбаръ бутылочнаго мастера. Здѣсь же была и огромная конюшня, дававшая пріютъ нѣсколькимъ дюжинамъ благородныхъ животныхъ. Отдавъ конюху бѣлоногаго коня, Точильщикъ пригласилъ своихъ дамъ посидѣть y воротъ на каменной скамейкѣ, a самъ побѣжалъ въ ближайшій кабакъ, изъ котораго тотчасъ же воротился со штофомъ и стаканомъ.

— Это за здоровье твоего хозяина, м-ра Каркера, что ли? — сказала тихонько старуха, принимая поданный стаканъ. — Ну, многая ему лѣта!

— Да развѣ я сказалъ, какъ зовутъ моего хозяина? — замѣтилъ Точильщикъ, выпучивъ глаза.

— Мы его знаемъ, — сказала м-съ Браунъ, переставъ жевать и впившись глазами въ своего собесѣдника. — Мы его видѣли сегодня поутру верхомъ на лошади, a ты еще вертѣлся передъ нимъ и снималъ шапку.

— Ай, ай! что это съ ней дѣлается? Развѣ она не будетъ пить?

Этотъ вопросъ относился къ Алисѣ, которая, завернувшись въ свой капотъ, сидѣла поодаль, не обращая никакого вниманія на предложенный стаканъ. Старуха между тѣмъ качала головой.

— Ты не смотри на нее, — сказала м-съ Браунъ, — она y меня такая странная. A вотъ м-ръ Каркеръ…

— Tс! — сказалъ Точильщикъ, осторожно осматриваясь во всѣ стороны, какъ будто м-ръ Каркеръ сгоялъ и подслушивалъ гдѣ-нибудь за угломъ. — Тише, пожалуйста!

— A что? Развѣ онъ здѣсь?

— Какъ знать? — бормоталъ Робинъ, бросая робкій взглядъ на амбаръ бутылочнаго мастера, какъ будто его хозяинъ скрывался тамъ между громадами стклянокъ.

— Хорошій хозяинъ? — спросила м-съ Браунъ.

Робинъ кивнулъ головой и прибавилъ тихимъ голосомъ:

— Проницателенъ такъ, что Боже упаси!

— За городомъ живетъ?

— За городомъ, y него собственная дача, a только теперь мы живемъ не дома.

— Гдѣ же?

— На квартирѣ, недалеко отъ м-ра Домби.

Вдругъ молодая женщина бросила на него такой пытливый взоръ, что Робинъ совсѣмъ растерялся, и, не зная самъ, что дѣлаетъ, налилъ ей еще стаканъ вина. Стаканъ опять не былъ принятъ.

— Вы, чай, помните м-ра Домби? — продолжаль Точильщикъ, — мы о немъ, бывало, часто съ вами толковали.

Старуха сдѣлала утвердительный жестъ.

— Ну, такъ вотъ м-ръ Домби слетѣлъ намедни съ лошади и разбился. Поэтому мой хозяинъ и переѣхалъ въ городъ, чтобы чаще видѣться съ м-ромъ Домби или съ м-съ Домбй.

— A они уже подружились, голубчикъ? спросила старука

— Кто?

— Онъ и она.

— То есть м-ръ и м-съ Домби? Почему мнѣ зыать?

— Не они, цыпленочекъ ты мой, a твой хозяинъ и м-съ Домби, — возразила старуха вкрадчивымъ тономъ.

— Не знаю, — сказалъ Робинъ, озираясь вокругь, — можетъ, и подружились. Какъ вы любопытны, бабушка Браунъ! По-моему, знай себя, и будетъ съ тебя! Лучше держать языкъ за зубами. Право!

— Да вѣдь бѣды тутъ нѣтъ, касатикъ! — воскликнула старуха съ дикимъ смѣхомъ и хлопая руками. — Какой ты нынче скрытиый Робинъ! вотъ что значитъ попасть въ люди. Ну, a все-таки бѣды тутъ нѣтъ.

— Нѣтъ-то нѣтъ, оно, пожалуй, и такъ, — возразилъ Робинъ, бросая опять отчаянный взглядъ на бутылочный амбаръ, — a болтать, по-моему, никакъ не слѣдуетъ даже о пуговицахъ моего хозяина. Я вѣдь знаю, что говорю. Лучше повѣситься или утопиться, чѣмъ заводить что на его счетъ. Я бы вамъ ни за что не сказалъ его имени, если бы вы сами не знали. Говорите о чемъ-нибудь другомъ.

Между тѣмъ, какъ Точильщикъ опять повелъ глазами по площадкѣ, старуха сдѣлала тайный знакъ своей дочери. Понявъ смыслъ этого мгновеннаго жеста, Аіиса отвела глаза отъ мальчишки, который ихъ угощалъ, и сѣла, какъ прежде, закутавшись въ свой плащъ.

— Робинъ! — сказала старуха, приглашая его на другой конецъ скамейки. — Ты всегда былъ моимъ ненагляднымъ любимцемъ… былъ или нѣтъ? Ну, говори же, касатикъ, да или нѣтъ.

— Да, бабушка, да! — отвѣчалъ Точильщикъ, дѣлая прежалкую гримасу.

— И ты могъ меня оставить! — сказала старуха, обвивая руками его шею. — Ты убѣжалъ, да и нропалъ, и нѣтъ о тебѣ ни слуху, ни духу, мошенникъ ты этакій! Что бы тебѣ хоть разъ какъ-нибудь забѣжать къ старымъ друзьямъ и подать о себѣ вѣсточку! Такъ нѣтъ, плутяга, загордился, ой, ой!

— Поди-ка попробуй пожить съ такимъ хозяиномъ, какъ мой, — заголосилъ въ отчаяніи Точильщикъ, — онъ видитъ, кажись, за тридевять земель и знаетъ побольше всякаго чорта. Поневолѣ тутъ загордишься, да и прикусишь языкъ.

— Стало быть, ты никогда не навѣстишь меня, Робинъ? — вскричала м-съ Браунъ. — Никогда ты не придешь ко мнѣ, голубчикъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, бабушка, приду. Съ чего ты накинулась? приду, говорятъ тебѣ.

— Ай же соколикъ! вотъ это хорошо! Люблю дружка за обычай, — кричала старуха, осушая слезы на своей щекѣ и сжимая его въ своихъ объятіяхъ. — Придешь на старое мѣсто, Робинъ?