Чарльз Диккенс - Домби и сын

Ночь. Вальтеръ и Флоренса сидятъ на палубѣ одни, наблюдая торжественную стезю свѣта, проведенную на морѣ между ними и землею.

Но вотъ на глазахъ ея слезы. Она кладетъ свою голову на его грудь и обвивается вокругъ его шеи.

— Вальтеръ, милый, Вальтеръ, я такъ счастлива!

Супругъ прижимаетъ ее къ своему сердцу, и они совершенно спокойны на широкомъ морѣ, и корабль весело несется на всѣхъ парусахъ.

— Когда я наблюдаю море и вслушиваюсь въ его волны, много минувшихъ дней проносится передъ моею мыслью, и я думаю…

— О Павлѣ, мой ангелъ. Это — очень естественно.

О Павлѣ и Вальтерѣ! И морскія волны, своимъ безконечнымъ журчаньемъ, напѣваютъ ей пѣснь любви, не ограниченной ни временемъ, ни мѣстомъ, любви безпредѣльной и вѣчной, которая несется за моря, за облака, къ незримой обители свѣта и жизни.

Море приливало и отливало цѣлый годъ. Облака и вѣтры приходили и уходили; безконечная работа времени озарялась солнцемъ, омрачалась бурей. Цѣлый годь приливы и отливы человѣческихъ дѣяній вращались въ своихъ опредѣленныхъ орбитахъ. Цѣлый годъ знаменитый торговый домъ подъ фирмой Домби и Сынъ сражался на жизнь и смерть противь непредвидѣнныхъ событій, сомнительной молвы, безуспѣшныхъ разсчетовъ, неурочныхъ предпріятій и всего болѣе противъ упорной слѣпоты своего представителя, который ни на шагъ не хотѣлъ отступить отъ своихъ плановъ и отнюдь не слушалъ благоразумныхь внушеній, что корабль, имъ надорванный, уже слабъ и рыхлъ и не можетъ устоять противъ грозной бури, готовой переломать его мачты.

Прошелъ годъ, и торговый домъ пошатнулся.

Было лѣтнее угро. До году послѣ свадьбы въ извѣстной церкви оставалось нѣсколько дней. На королевской биржѣ шепотомъ толкуютъ о какомъ-то страшномъ подрывѣ великихъ затѣй. Извѣстный гордый джентльменъ не явился туда нынѣшнимъ утромъ, и никто его не представлялъ. Еще день, — и на всѣхъ рынкахъ заговорили, что Домби и Сынъ остановился на всемъ ходу. Еще и еще день, — и весь торговый людъ съ изумленіемъ увидѣлъ въ спискѣ опубликованныхъ банкротствъ имя Домби и Сына, поставленное въ первомъ ряду, на первомъ мѣстѣ.

Свѣтъ былъ теперь ошеломленъ, и вдругъ оказалось много дѣла для краснорѣчивыхъ языковъ. Это былъ до невинной пошлости легковѣрный свѣтъ, непостоянный, прихотливый, вѣтреный, непослѣдовательный. Не было въ немъ никакихъ другихъ банкротствъ, кромѣ банкротства извѣстныхъ богачей. Не было въ немъ и нѣтъ людей, которые смѣло и отважно торгуютъ на тлѣнныхъ прилавкахъ. Помилуйте — какъ это возможно! Свѣтъ дорожитъ лишь извѣстными билетиками, которые даютъ возможность жить для удовольствія, безъ всякихъ процентовъ, и не было въ немъ никакихъ недочетовъ и убытковъ, кромѣ недочетовъ въ звонкой монетѣ. Въ настоящую минуту свѣтъ былъ очень сердитъ, и особенно сильное негодованіе обнаруживали люди, которые въ другомъ, нѣсколько худшемъ свѣтѣ, могли бы быть давнымъ давно причислены къ несостоятельнымъ торговцамъ матеріями извѣстнаго сорта.

Кутитъ напропалую м-ръ Перчъ, разсыльный, и приводить въ отчаяніе свою беременную супругу… Что прикажете дѣлать? Судьба, вѣроятно, опредѣлила этому джентльмену играть важнѣйшія роли на сценѣ суетнаго міра. Можно было подумать, что онъ лишь только вчера угомонился кое-какъ отъ треволненій послѣ удивительнаго похищенія супруги м-ра Домби, и вотъ непредвидѣнное банкротство выставило его на самое видное мѣсто и сдѣлало его просто политическимъ человѣкомъ. Онъ засѣдалъ теперь въ передней съ особенною важностью на своей красной полкѣ, наблюдая странныя лица счетчиковъ, оцѣнщиковъ и разныхъ другихъ людей, которые быстро смѣнили почти всѣхъ старыхъ писцовъ; и стоило ему только взглянуть на дворъ или, по самой дальней мѣрѣ, пройтись до буфета "Королевскихъ Гербовъ", какъ начинали сыпаться на м-ра Перча самые любопытные вопросы, и онъ могъ разсчитывать навѣрняка, что послѣднимъ вопросомъ непремѣнно будетъ: "Чего угодно выпить м-ру Перчу"? Въ этомъ случаѣ, м-ръ Перчъ, по обыкновенію, заводилъ свою длинную пѣсню насчетъ ужасныхъ страданій, которыя онъ и м-съ Перчъ терпѣли на Чистыхъ Прудахъ сь той поры, какъ впервые начали подозрѣвать, что — "дѣла идутъ плоховато". М-ръ Перчъ пожималъ плечами и значительно понижалъ голосъ, какъ будто трупъ отжившей фирмы лежалъ еще непогребеннымъ въ смежной комнатѣ. Онъ разсказывалъ, какъ его супруга первая напала на эту мысль, подслушавъ его ночные вздохи и стенанія во снѣ, прерывавшіяся безпокойными восклицаніями: "Двѣнадцать шиллинговъ и девяносто пенсовъ на фунтъ — охъ! Двѣнадцать шиллинговъ и девяносто пенсовъ на фунтъ — уфъ!" — Этотъ сомнамбулизмъ, — говорилъ м-ръ Перчь, — обуялъ его съ того времени, какъ онъ началъ подмѣчать быстрыя перемѣны въ лицѣ м-ра Домби. Далѣе м-ръ Перчъ повѣствовалъ, какъ однажды, улучивъ благопріятную минуту, онъ подошелъ къ м-ру Домби и сказалъ: "Смѣю ли спросить васъ, сэръ, какое горе лежитъ на вашей душѣ?" — На это м-ръ Домби отвѣчалъ: "Мой вѣрный Перчъ… но нѣтъ, этого не можетъ быть!" — Затѣмъ м-ръ Домби ударилъ себя по лбу и прибавилъ взволнованнымъ тономъ: "Оставь меня, Перчъ, оставь!" — говоря коротко и ясно, не было на свѣтѣ лжи, самой безсовѣстной и наглой, на которую бы, эффекта ради, не отважился м-ръ Перчъ, пріучившій себя даже къ слезамъ, которыя, въ случаѣ надобности, обильными потоками лились изъ его глазъ, ибо м-ръ Перчъ вѣрилъ, душевно вѣрилъ, что вчерашнія его выдумки, отъ частыхъ повтореній, пріобрѣли на сегодня неоспоримое право истины, не подверженной ни малѣйшему сомнѣнію.

Всѣ эти конференціи м-ръ Перчъ заключалъ всегда умильнымъ и кроткимъ замѣчаніемъ такого рода:

— Ну, что будетъ, то будетъ, противъ судьбы не устоять! Мое дѣло оставаться всегда вѣрнымъ своему господину, если нужно, до послѣдней капли крови. Измѣнники найдутся, спору нѣтъ, но Перчъ, разсыльный, не бывалъ и не будетъ измѣнникомъ! Вотъ что, джентльмены!

И джентльмены единодушно находили, что такія чувства дѣлаютъ честь м-ру Перчу, который, такимъ образомъ, оставлялъ послѣ себя самыя пріятныя впечатлѣнія.

Воротившись на свое красное сѣдалище, м-ръ Перчъ опять принимался наблюдать странныя лица счетчиковъ и оцѣнщиковъ, углубленныхъ въ тайны великихъ книгъ; или по временамъ подходилъ на цыпочкахъ къ порожнему кабинету м-ра Домби и раздувалъ каминный огонь; или иной разъ выходилъ за дверь, чтобы покалякать на свѣжемъ воздухѣ съ какимъ-нибудь пріятелемъ; или, всего чаще, дѣлалъ кое-какія маленькія угожденія главному счетчику, котораго считалъ нужнымъ задобрить въ свою пользу, надѣясь промыслить черезъ него теплое мѣстечко въ конторѣ страхового отъ огня общества, какъ скоро совсѣмъ и безнадежно оборвется этотъ торговый домъ.