Эдвард Бульвер-Литтон - Пелэм, или приключения джентльмена

Не успел я въехать туда, как заметил недоброй памяти мистера Уормвуда верхом на медленно трусящем, но с виду довольно сердитом пони. Хотя мы не виделись с тех пор, как вместе пребывали у сэра Лайонела Гаррета, и хотя были тогда в довольно прохладных отношениях, он, видимо, решил узнать меня и завести беседу.

— Уважаемый сэр, — произнес он с отвратительной улыбкой, — очень рад снова видеть вас, но, боже мой, как вы бледны! Я слышал о вашей серьезной болезни. Скажите, вы были уже у того человека, который уверяет, что может вылечить даже далеко зашедшую чахотку?

— Да, — ответил я, — он прочитал мне два-три рекомендательных письма от излеченных им пациентов и сказал, что одним из последних был у него джентльмен в развитой стадии болезни — некий мистер Уормвуд.

— О, вы изволите шутить, — холодно вымолвил циник, — но, прошу вас, расскажите мне об этом ужасном происшествии в Честер-парке. Полагаю, что вам не очень-то приятно было оказаться задержанным по подозрению в убийстве.

— Сэр, — высокомерно сказал я, — что вы имеете

в виду?

— О, значит вы не были… не правда ли? Что ж, я всегда считал это маловероятным, но все так говорят…

— Уважаемый сэр, — продолжал я, — с каких это пор вы придаете значение тому, что говорят все? Если бы я был подвержен такой глупости, то не ехал бы сейчас рядом с вами. Но я-то действительно всегда говорил, в противоположность всем без исключения и даже несмотря на всеобщие насмешки за столь странное мнение, что вы, любезнейший мистер Уормвуд, отнюдь не глупы, не невежественны, не наглы, не навязчивы; что вы, напротив того, весьма порядочный писатель и хороший человек; что вы исключительно благожелательны к людям и потому ежедневно даруете то тому, то другому величайшую радость, которую только можете доставить: эту радость я намереваюсь сейчас испытать, и она состоит в том, чтобы с вами распроститься. — И не ожидая, что ответит на это мистер Уормвуд, я отпустил поводья лошади и вскоре скрылся от него среди гуляющих, которых становилось все больше и больше.

Гайд-парк — нелепейшее место. Англичане из великосветского общества превращают дела в развлечение, а развлечения в дело: они от рождения лишены способности улыбаться, они мечутся в общественных местах, словно ветры, дующие с востока — холодные, резкие, неприятные, или словно клочья морозного тумана, которые Борей [773] Борей — холодный северный ветер. Согласно греческой мифологии, обитал во фракийской пещере. выпустил из своих пещер, — и всё с единственной целью мрачно поглядывать друг на друга. Когда они произносят: «Как вы поживаете», вам кажется, что это измеряют длину вашего гроба. Правда, они всегда стараются выть любезными, но уподобляются при этом Сизифу: [774] Сизиф — мифический царь Коринфа. Боги наказали его, заставив бесконечно вкатывать на гору тяжелый камень, который затем скатывался обратно. камень, который они с таким трудом вкатывают на вершину горы, опять скатывается вниз и отдавливает вам большой палец ноги. Иногда они бывают вежливы, большей же частью—неучтивы. Участливость их всегда искусственна, холодность же — никогда, чопорность лишена достоинства, а угодливость — груба. Они наносят вам обиду и называют это «правдой — в глаза», оскорбляют вас в ваших лучших чувствах и утверждают, что это значит мужественно высказать все, что у них на душе. В то же самое время, отбрасывая любезность и мягкость притворства, они принимают всё, что в нем, — фальшь и обман. Утверждая, что им отвратительно низкопоклонство, они льстиво ведут себя по отношению к высшей аристократии. Заявляя вам, что ни в грош не ставят министра, они небо и землю перевернут, чтобы добиться приглашения от его супруги. Нет другого места в Европе, где бы процветала такая низость, где бы вам даже поверили, что она может существовать. За границей вы можете посмеяться над тщеславием одного класса, над льстивостью другого: первый слишком хорошо воспитан, чтобы его тщеславие могло вас оскорбить, второй и в угодливости умеет быть настолько изящным, что это не вызывает отвращения. Но здесь чванливость дворянства, среди которого, кстати сказать, выскочек больше, чем где бы то ни было в Европе, обрушивается на вас, как буря с градом, а низкопоклонство буржуазии может вызвать внезапный приступ тошноты. А их развлечения! Жара, пыль, однообразие этого омерзительного парка днем и то же прелестное зрелище, повторенное вечером на более камерной сцене, в гостиной, где еще жарче, еще больше духоты, где стены тюрьмы обступают вас еще теснее, так что вам еще труднее убежать! Мы бродим, как проклятые души в сказке о Ватеке, [775] Сказка о Ватеке — «История о калифе Ватеке» (1782), восточная сказка английского писателя Уильяма Бекфорда (1759–1844), герой которой попадает в адское царство Эблиса, изображенное в духе «Божественной комедии» Данте. и проводим жизнь, спрягая, подобно прусскому королю-философу, глагол je m'ennuie. [776] Я скучаю (франц.).

…In solo vivendi causa palato est. [777] Жить стоит только ради вкусовых ощущений (лат.). (Ювенал.)

Juvenal

…Они не говорили ни о чем,

кроме высшего света и великосветской

жизни, а также других благородных предметов —

живописи, хорошего вкуса, Шекспира и

музыкальных стаканчиков.

«Векфилдский священник»

Размышления, завершающие предыдущую главу, должны свидетельствовать о том, что я, отправляясь на обед к лорду Гьюлостону, отнюдь не был в расположении духа любезном и склонном к застольной беседе. Впрочем, для света не так уж важно, в каком настроении вы на самом деле: нахмуренный лоб и искривленный гримасой рот хорошо спрятаны под маской.

Гьюлостон возлежал на диване, а взор его был устремлен ввысь, на прекрасную Венеру, висевшую над его очагом.

— Добро пожаловать, Пелэм, я совершаю поклонение своему домашнему божеству!

Я распростерся на соседнем диване и ответил этому эпикурейцу и поклоннику классиков что-то, заставившее нас от всего сердца рассмеяться. Затем мы поговорили о живописи, о художниках, о поэтах, о древних и о труде, который доктор Гендерсон [778] Гендерсон, Александр (1780–1863) — врач, автор «Истории древних и новых войн» (1824). посвятил винам.

Мы беззаветно отдались очарованию последнего особенно увлекательного предмета и, когда наше полное согласие подтвердилось в обоюдном восторженном отношении к нему, спустились в столовую обедать, восхищенные друг другом, как и подобает собутыльникам.

— Все, как должно быть, — произнес я, оглядывая яства, от которых ломился стол, и бутылки с искрящимися напитками, погруженные в ведра со льдом, — настоящая дружеская трапеза. Не часто решаюсь я довериться импровизированному гостеприимству — miserum est aliena vivere quadra; [779] Жалкая доля — жить подачками чужих людей (лат.). дружеская трапеза, семейный обед — обычно я бегу от них с нескрываемым отвращением. Тяжело признаться, ко в Англии нельзя иметь друга, не опасаясь, что он либо застрелит вас, либо отравит. Если вы отказываетесь принять его приглашение к обеду, он считает, что вы нанесли ему оскорбление, и говорит вам какую-нибудь грубость, так что вам приходится вызывать его на поединок. Если же вы принимаете приглашение, то погибаете под тяжестью вареной баранины с брюквой или…