Джон Килленс - Молодая кровь

Джим Коллинс слушал, не вмешиваясь.

— А может, даже чересчур заинтересован? Ну его к чертовой матери! — воскликнул Эллис.

— Нужно, чтобы и белые присоединились к нам, — возразил ему Роб. — Хэк верно сказал. А если есть в нашем городе хоть один крэкер, заслуживающий капельку доверия, так это Оскар. — И Роб рассказал о случае с отцом на заводе, у кассы, а также о том, как Оскар вел себя после вечера песни и в профсоюзе белых, и о своем разговоре с ним две недели назад на улице. — Испытаем его, тогда и будем говорить, — закончил Роб.

— Пожалуй, — согласился Гас. — Терять-то нам особенно нечего.

— Что ж, ладно, — сказал Эллис, — но помните, я вас предупреждал.

— А по-моему, — вмешалась Уилабелл, — чем больше народу запишется, тем лучше. Если мы не привлечем крэкеров к борьбе против мистера Огла, тогда он привлечет их на свою сторону и натравит на нас.

— Правильно, сестричка, — поддержал Джим Коллинс. — Это святая истина!

— Я знал, что ты не станешь противоречить Робу Янгбладу, — зашептал девушке Гас. — Если бы он велел прыгать с крыши гостиницы, ты бы его и в этом поддержала.

— Хм, ты прав, Янгблад всех убедит и поведет за собой хоть на край света, — отозвалась Уилабелл.

— Итак, давайте договоримся, — сказал Джим Коллинс. — Завтра вечером у меня назначена встреча с Оскаром. Я его заставлю быть со мной совершенно откровенным. Пожалуй, стоит и тебе прийти, Янгблад, и вам, сестрица… сестрица…

— Уилабелл Бракстон.

— И вам, сестрица Уилабелл. Выясним, надежный ли он человек, и если надежный, то поручим ему подумать, сколько белых он может вовлечь.

— Хорошо, я приду.

— А я все-таки стою на своем — в наш союз белых пускать не надо, — сказал кто-то.

Однако большинство согласилось с Джимом Коллинсом, и даже Эллис, Гас и Хэк сдались. Сидели еще долго, и казалось, все хотели одного — чтобы этот вечер никогда не кончился и можно было говорить обо всем на свете, не думая о том, что уже поздно. Но всему бывает конец, и Джим Коллинс попрощался с друзьями, пожелав им удачи. Он никого из них больше не увидит, кроме Уилабелл и Роба.

На другой день снова встретились с Оскаром Джефферсоном на квартире Ричарда Майлза, и все держались с ним, как с равным, особенно Джим Коллинс. Он разговаривал с Оскаром так, словно тот был негр. Оскар сказал, что нескольких белых он сумеет завербовать, но сколько именно — он не знает. Вербовать белых нелегкое дело.

— Хм, а цветных рабочих, думаешь, легче будет вовлечь? — возразил Джим. — С любыми рабочими это трудно!

— Знаю, — согласился Оскар, — но с белыми особенно!

— Это почему же? — спросил Джим. — Им что, меньше нужен профсоюз, чем другим людям?

— Думаю, что не меньше.

— Так в чем же дело? Разве ваш хозяин сделал их своими пайщиками?

Роб, Уилабелл, Ричард и Джозефин сидели и слушали, словно завороженные; им даже было жаль бедного симпатичного крэкера, и они поражались смелости этого худощавого высокого негра,

— Что и говорить, белым тоже нужен профсоюз, — краснея, подтвердил Оскар.

— В чем же тогда загвоздка? Неужели они глупее негров?

— Сам не знаю, в чем! — Оскар рассердился, в нем вдруг заговорил белый человек.

— Ты, брат, не злись на меня, — мягко сказал Джим. — Но вот хотел бы я знать, скоро ли белые бедняки дадут наконец по рукам таким типам, как Талмедж, или старик Уилкокс, или этот ваш хозяин гостиницы, которые все только втирают им очки? — Он долго и пристально смотрел на Оскара. — Ну ладно, Оскар, ты в этом не виноват. Зато уж постарайся, черт побери, сделать все, что в твоих силах, вовлеки как можно больше белых в общий профсоюз. И пусть они не думают, что делают цветным великое одолжение. Им же, дьяволам, это пойдет на пользу. Прошу прощения у дам!

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал Оскар.

— Вот и хорошо, очень хорошо! — воскликнул Джим. — И держи тесную связь с Янгбладом, и с сестрицей Уилабелл, и со всеми остальными. — Он улыбнулся и вытянул свои длинные ноги, дрожащие от усталости. — Неплохо было бы сейчас глотнуть доброй маисовой, какую в старину гнали на плантации Чарли Уилкокса.

Джим оглядел всех, потом подошел к тахте и, присев рядом с Оскаром, крепко обнял его за плечи. Роб заметил, как яркая краска залила щеки белого,

— Мы с Оскаром давным-давно разрешили спор о неграх и белых, — сказал он. — Не так ли, Оскар? Ох, часто думал я и гадал: где ты, что поделываешь? Много, много раз вспоминал тебя!

Все засиделись до того, что, когда начали расходиться, на улице уже не было автобусов, и Роб пешком пошел провожать Уилабелл в Рокингем. Всю дорогу обсуждали, как создать профсоюз и вовлечь всех служащих гостиницы, потом заговорили об Оскаре Джефферсоне, дивясь, что за человек он: явно бедняк и явно белый — ни по обличью, ни по разговору за негра его не примешь.

— Сама не знаю, как понять его, хоть тут лоб себе расшиби, — сказала Уилабелл. — С виду обыкновенный крэкер, как все, а ведь не старается показать, что он лучше нас. Нет, тут есть какая-то хитрость!

— Ну, не думаю, Уилабелл. Мне кажется, он чистосердечный человек. Просто он умнее других белых. Потому и ведет себя как человек, а не как крэкер.

Уилабелл рассмеялась.

— Пожалуй, ты прав.

— А этот Джим Коллинс прямо хватает быка за рога! Изумительный человек! Первый раз такого вижу, — сказал Роб.

С вершины Мэдисон-Хилл был виден раскинувшийся внизу Рокингем, погруженный во тьму, — только в нескольких домах светились точки, похожие на светляков с испорченными мигалочками. Стали спускаться в балку и, прыгая через канавы, Роб каждый раз подавал Уилабелл руку, хоть и знал, что она может обойтись без его помощи, пожалуй, даже лучше, потому что больше, чем он, привыкла здесь ходить. И когда Роб прикасался к Уилабелл, он чувствовал, что ее тело напряжено и вся она взволнована. Он это угадывал — сама она ни словом, ни движением себя не выдавала. Он всегда знал, как относится к нему хорошенькая мисс Уилабелл Бракстон.

Потом, когда они шли по темной улице Рокин-гема мимо покосившихся черных хижин, окутанных зыбкими тенями, Роб вспомнил тот день, когда он пришел к Уилабелл, а Жирный Гас нарочно оставил их вдвоем, и какое чувство было тогда у них друг к другу. Возле дома Уилабелл они постояли немножко в крошечном палисаднике; в темноте он различил несколько чахлых кустиков цветов, посаженных ею под окнами.

Они поднялись на крыльцо. Ступеньки так заскрипели, что и мертвый бы услышал, а уж ее-то мать и подавно, и чем бесшумнее старался ступать Роб, тем сильнее скрипели доски. У самой двери Уилабелл повернулась к Робу и заглянула ему в лицо. Оба чувствовали себя неловко и молчали. Желтый свет луны озарял ее славные черные глаза, доброе лицо. Роб заметил, как дрожал ее голос, когда она наконец заговорила: