Джон Килленс - Молодая кровь

Роб поспешно отвернулся в сторону, желая скрыть от нее, от Дженни Ли и папы невольные слезы. Он вспомнил рассказ о том, как папа в молодости, задолго до его рождения, собрался уехать на Север, а попал на плантацию мистера Бака,

В первый же день в Нью-Йорке, вернее, в первый час, отец Ричарда Майлза совсем заговорил Роба:

— Как это ты решил расстаться с любимым губернатором Джорджии? Очень рад тебе… Я много о тебе слышал… Что ж, поживи у нас на Севере, найди себе хорошую работу. Поступи в колледж, Получи профессию… А тогда будешь преподавать в государственной школе.

Они прибыли в Нью-Йорк в субботу утром. Миссис Майлз сразу же усадила их завтракать. Сначала Ричард подтрунивал над отцом, потом встал из-за стола, подошел к нему и поцеловал старика в лысину.

— Не все сразу, отец! За один час обо всем не переговоришь. Роб пробудет здесь по крайней мере два-три месяца. А сейчас мы очень устали с дороги.

— Ладно, сын. Ладно, Ричард. Это я от радости, что ты дома.

Однако в конце лета Роб вернулся домой вместе с Ричардом Майлзом и Джозефин. Он вернулся из Нью-Йорка в Кроссроудз, потому что в Нью-Йорке обрел Новую Большую Надежду. Роб стоял в толпе и видел нового боксера Джо Луиса — негра. Он видел там негров и белых, дружно работающих вместе, а не враждующих меж собой. Он вступил там в профсоюз. А вернулся в Кроссроудз потому, что испытал в Нью-Йорке Большое Разочарование. Он побывал в Гарлеме, видел там и гневные черные лица, и улыбающиеся мужественные лица, и тощие, голодные лица; длинные очереди за куском бесплатного хлеба, уличные митинги националистов, и уличные митинги коммунистов, и дома-мышеловки, и дома, которые могут в одну минуту сгореть. Он слышал проклятия на родном южном диалекте и на диалекте вест-индских негров. Пока Роб не попал в Гарлем, у него было наивное представление, что в Нью-Йорке негры свободны. Он вернулся домой потому, что там, куда он поступил работать, началась крупная забастовка, и, хотя негры и белые держались вместе и к ним примкнули даже иммигранты из Пуэрто-Рико, забастовка была проиграна — слишком много оказалось голодных дьяволов, готовых работать штрейкбрехерами. Как только забастовка была подавлена, Роба уволили. Потеряв работу, он вернулся домой, ибо в Нью-Йорке наступили тяжелые времена. А в Кроссроудзе жить куда дешевле, и там находилась его семья.

Была еще одна причина, из-за которой Роб вернулся домой: он унаследовал свой характер от Лори Янгблад — и от Джо, конечно, но больше всего от Лори. «Если молния должна ударить в тебя, сын, от нее не убежишь. Надо быть смелым и смотреть жизни в лицо!» И еще: «Джорджия такая же родина тебе, как и этим белым». Кроме всего прочего, в Кроссроудзе у Роба оставались друзья — Гас Маккей, Бен Реглин, Бру Робинсон, Ричард Майлз и любимая девушка — Айда Мэй Реглин.

Вернувшись из Нью-Йорка, Роб обошел весь город в поисках работы. На заводах никого не нанимали, и Джо не хотел пускать сына на завод. Джо с ненавистью думал о заводе — страшно тяжело там работать, а теперь еще тяжелее, чем прежде. Нигде не нанимали рабочих, а только увольняли.

Сам Джо больше не работал на заводе. Его уволили вскоре после забастовки, когда белых стачечников приняли обратно, точь-в-точь как предсказывал Ричард Майлз. Выдавая ему в последний раз жалованье вместе с розовым увольнительным листком, мистер Мак сказал:

— Нет, нет, Джо, ты не думай, что тебя увольняют в связи с забастовкой. Причина другая: тяжелые времена!

С тех пор у Джо не было постоянного места. Поработает тут неделю, там месяц, ни от чего не отказываясь. Но в душе он затаил злобу.

В воскресенье, через неделю после приезда, Роб прочел объявление, что одному магазину в центре города требуется экспедитор — молодой негр. С вечера Роб искупался и наутро, встав спозаранку в одно время с отцом, еще раз вымылся, надел свой воскресный костюм с ярким галстуком и за полтора часа до открытия был уже у дверей магазина — пятый в очереди. Когда первые четверо были отвергнуты, вошел Роб. Он был очень взволнован) но держался с обычным достоинством. Белый, сидевший за письменным столом, осмотрел его с головы до ног, как осматривают лошадь. — Чего тебе, мальчик?

— Я пришел по вашему объявлению.

— Ты нам не подходишь.

— Но я могу быть экспедитором. Я окончил среднюю школ в этом городе.

— Не могу поверить, что ты ищешь работу! — с издевкой сказал белый. — Такой расфуфыренный, важный черномазый, что можно подумать, будто ты пришел не наниматься ко мне, а скорее меня нанимать! — Белый посмотрел в сторону и кивнул следующему пареньку. А Робу захотелось загнать слово «черномазый» обратно в глотку этому белому.

Когда Роб выходил из магазина, кляня в душе и белого, и Джорджию, и весь Юг, он забыл на миг, что Гарлем тоже не такой, как ему казалось, что и в Нью-Йорке не везде принимают негров, и есть там рестораны и гостиницы, куда им воспрещен вход; но в этот миг Роб помнил только одно: что Нью-Йорк — это Север, и Нью-Йорк не то, что Кроссроудз в Джорджии. Там Юнион-сквер, метро, речные трамваи, статуя Свободы, высоченные здания, крыши которых упираются в облака. Там цветные люди не обязаны сидеть на задних скамейках, там Джо Луис Бароу — величайший чемпион по боксу после Джека Джонсона! Там президент Рузвельт! Почему только он не остался на Севере и не попытал там счастья? Будь они прокляты, эти джорджийские крэкеры!

Роб исходил вдоль и поперек весь город в поисках работы и везде встречал таких же неустроенных людей. Казалось, что все на свете безработные. Роб не мог сидеть дома и видеть, как мать изнуряет себя стиркой на белых. Изредка, в те часы, когда он не искал работы, он заглядывал в Рокингем к Гасу. Тот по-прежнему разносил «Телеграм», а также «Питтсбург-курьер» и какую-то еще газету. Однажды при встрече Гас сказал Робу:

— Ей-богу, наших бедняков-негров ничем не проймешь. Ведь такая голытьба, что у иного нет даже ночного горшка, а гляди — каждый день найдет несколько монет, чтобы сыграть в кости. Ну и народ же наши негры!

Родной город показался Робу чужим, когда он вернулся из Нью-Йорка. За три месяца он словно уменьшился вдвое. Прежде Роб и не подозревал, какая это провинциальная дыра — одноэтажные и двухэтажные дома в деловой части, грязные, немощеные улицы в населенных районах, кроме тех, где жили богатые белые, да еще Монро-террас. И жители — негры и белые — были не похожи на северян: вялые, медлительные, неэнергичные. Однажды Роб ехал в автобусе, и ему бросилось в глаза, как медленно он подходит к остановке и как пассажиры, не торопясь сойти, продолжают заниматься разговорами. Только когда автобус остановился, каждый начал собирать свои свертки и сумки. Роб вспомнил кипучую нью-йоркскую жизнь — там мчатся поезда метро и надземной железной дороги, снуют во все стороны такси и торопятся пешеходы, точно у всех важные дела; везде и повсюду — темп, темп, темп. Роб покачал головой. Даже мама и папа какие-то другие, можно сказать — деревенские. И хорошенькая Аида Мэй Реглин тоже…