Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 1

Если наблюдательный читатель хорошо вникнулъ въ сущность назидательной бесѣды между двумя закадышными друзьями, то, вѣроятно, онъ ужь составилъ свое собственное понятіе о характерѣ мистера Осборна. Какой-то циническій Французъ сказалъ когда-то, что въ любовныхъ дѣлахъ бываютъ всегда двѣ стороны: одна любитъ, или обожаетъ, смотря по обстоятельствамъ, другая, только-что позволяетъ себя любить. Любовь приходится иногда на сторону мужчины, иногда на сторону женщины; это дѣло случая. Быть можетъ, какой-нибудь отуманенный молодецъ принимаетъ въ своей Дульцинеѣ мертвую безчувственность за скромность, природное тупоуміе за дѣвственную осторожность, отсутствіе душевной жизни за милую, поэтическую стыдливость, и, словомъ, принимаетъ гусыню за лебедя, или ворону за паву — это бываетъ, смѣю васъ увѣрить. Бываетъ и вотъ что: какая-нибудь идеальная красавица наряжаетъ, въ своемъ воображеніи, неуклюжаго осла во всеоружіе блеска, великолѣпія, славы, удивляется его неописанному тупоумію какъ мужскому простодушію, поклоняется его надутому эгоизму, какъ мужскому превосходству, считаетъ его глупость изумительнымъ глубокомысліемъ, и распоряжается имъ такъ же, какъ нѣкогда блистательная волшебница, Титанія, распорядилась извѣстнымъ ткачомъ въ древнихъ Аѳинахъ. Такія комедіи часто разыгрываются на базарѣ житейской суеты, хотя изъ этого ровно ничего не слѣдуетъ.

Миссъ Амелія считала своего возлюбленного самымъ блистательнымъ изъ героевъ, какіе только когда-либо выступали на позорище вселенной. Такимъ же считалъ себя и самъ мистеръ Осборнъ.

Почему жь и не считать? Велика бѣда, что онъ кутилъ, молодые люди всѣ кутятъ, и всему свѣту извѣстно, что повѣсу женщина всегда предпочтетъ молокососу. Онъ еще не остепенился? И это не бѣда: женится, перемѣнится. И какъ это хорошо, что корсиканского изверга упрятали теперь на Эльбу! Миръ и тишина водворятся во всемъ мірѣ. Джорджъ возьметъ отставку, и они заживутъ припѣваючи. Вѣдь они же не бѣдны: у Амеліи богатое приданое, у него — отличный пенсіонъ. Они уѣдутъ куда-нибудь подальше, въ провинцію, и выберутъ для своего поселенія живописное мѣстоположеніе съ прекраснымъ сельскимъ домикомъ, гдѣ будетъ и садъ, и паркъ, и прудъ, и оранжерея. Это ли не житье? Джорджъ будетъ ловить рыбу; стрѣлять рябчиковъ, смотрѣть за фермой, а она станетъ смотрѣть за кухней и вышивать для него сюрпрпзы. Чего же больше для семейного счастья? Хорошо, очень, очень хорошо!

Ну, а если будетъ война? Нѣтъ, вздоръ, войны не будетъ; а пожалуй станется, что Джорджъ не возьметъ отставки. Это ужь не такъ хорошо. Военному человѣку, собственно говоря, и не слѣдуетъ жениться. Вообразите мистриссъ Джорджъ Осборнъ въ походѣ на какой-нибудь провинціяльно квартирѣ или, что еще хуже, въ Вест-Индіи, подъ зноемъ палящаго солнца, въ обществѣ офицерскихъ женъ, подъ покровительствомъ какой-нибудь мистриссъ майорши Одаудъ! Амелія умирала со смѣха, когда Джорджъ говорилъ ей объ этой старой хрычовкѣ. Онъ ее слишкомъ любитъ, и потому, ужь можете быть увѣрены, Амелія никогда не будетъ введена въ общество такихъ вульгарныхъ женщинъ. О себѣ онъ не заботится — совсѣмъ нѣтъ; но она, какъ его жена, должна, разумѣется, занять приличное мѣсто къ обществахъ высшаго полета.

— Будь по твоему, мой другъ, я на все согласна!

Еще бы! Не согласиться съ Джорджемъ Осборномъ! Возможно ли это? Она согласилась бы, пожалуй, для его потѣхи, принимать каждый день геморроидальныя пилюли, какъ это дѣлаетъ, напримѣръ, джентельменъ, пиущій эти строки.

Такъ они бесѣдовали вдвоемъ, и взапуски другъ передъ другомъ строили на воздухѣ безчислеимые замки. Амелія украшала ихъ лиліями и ландышами, окружала поэтическими аллеями, живописными, журчащими ручьями и другими принадлежностями идилліи, между-тѣмъ, какъ воображеніе Джорджа обращалось около конюшень, псарень, погребовъ. Два часа пролетѣли незамѣтно, и такъ-какъ мистеру Осборну въ городѣ нельзя было пробыть больше одного дня, — что дѣлать? онъ заваленъ служебными дѣлами, — то поэтому онъ пригласилъ миссъ Эмми пообѣдать съ нимъ въ обществѣ ея будущихъ сестеръ. Приглашеніе принято съ искреннею радостію., и они немедленно пошли въ домъ его отца. Здѣсь мистеръ Осборнъ оставилъ свою невѣсту среди чернобровыхъ леди, а самъ немедленно отправился покончить дѣла, не терпѣвшія, къ несчастію, ни малѣйшей отсрочки. Амелія, на этотъ разъ, говорила безъ умолку, и, сверхъ ожиданія, обнаружила такое удивительное краснорѣчіе, что рѣшительно поставила въ туппкъ обѣихъ чернобровыхъ сестрицъ, и онѣ должны были подумать, что Джорджъ просто творитъ чудеса изъ этой глупенькой дѣвчонки.

Джорджъ, между-тѣмъ, завернулъ въ кандитерскую на Черин-Кроссѣ, и скушалъ пирожокъ; потомъ мимоходомъ забѣжалъ къ портному, и заказалъ отличную пару новѣйшаго фасона, наконецъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ отправился въ трактиръ, и сыгралъ весьма счастливо одиннадцать партій на билльйярдѣ. Домой онъ воротился въ превеселомъ расположеніи духа, хотя немножко опоздалъ къ обѣду.

Но вовсе не въ духѣ былъ въ этотъ день старикъ Осборнъ. Когда этотъ джентльменъ воротился изъ Сити, дочки, по заведенному порядку, выбѣжали къ нему на встрѣчу вмѣстѣ съ перезрѣлою миссъ Виртъ, но тутъ же, съ нѣкоторымъ изумленіемъ, замѣтили по его физіономіи, что сердце подъ его огромнымъ бѣлымъ жилетомъ бьетъ какую-то безпокойную, зловѣщую тревогу. Онъ хмурился, пыхтѣлъ, моргалъ и страшно поводилъ своими чорными бровями. Когда Амелія выступила впередъ поздороваться съ отцомъ своего жениха, что всегда дѣлала она съ великимъ трепетомъ и страхомъ, старикъ Осборнъ промычалъ какъ медвѣдь, и немедленно спустилъ миньйатюрную ручку изъ своей огромной, шершавой лапы, не обнаруживъ ни малѣйшаго желанія пожать ее покрѣпче. Потомъ онъ взглянулъ угрюмо на свою старшую дочь, и взоръ его; повидимому, спрашивалъ:

— За какимъ дьяволомъ здѣсь эта дѣвчонка?

Дочка поняла безмолвный вопросъ, и поспѣшила отвѣчать:

— Джорджъ въ городѣ, папа; онъ пошолъ по дѣламъ къ своему начальнику, и скоро воротится домой къ обѣду.

— А! такъ онъ въ городѣ? Слоняется? Семеро одного не ждутъ, Джении.

Съ этими словами, достойный джелтльменъ погрузился въ кресла, и въ комнатѣ наступило страшное, торжественное молчаніе, прерываемое только безпокойнымъ боемъ французскихъ стѣнныхъ часовъ.

Когда колоколъ этого хронометра, увѣнчанного на верху веселой мѣдной группой, совершавшей жертвоприношеніе Ифигеніи, прогудѣлъ пять разъ на кладбищенскій манеръ, господинъ Осборнъ неистово дернулъ за сонетку своею правою рукою, и вслѣдъ за тѣмъ явился въ комнату буфетчикъ.

— Обѣдать! проревѣлъ мистеръ Осборнъ.

— Мистеръ Джорджъ еще не воротился, сударь, доложилъ буфстчикъ.