Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 4

Весь этотъ вечеръ Амелія была очень дѣятельна и очень счастлива. Она исполняла свои маленькія хозяйственныя обязанности съ необыкновенной граціей, какъ думалъ мистеръ Доббинъ, неспускавшій съ нея глазъ, когда они сидѣливъ сумерки за чайнымъ столомъ. О, съ какимъ нетерпѣніемъ дожидался онъ этой минуты, мечтая денно и нощно о всесильной владычицѣ своего сердца подъ вліяніемъ жгучихъ лучей индійскаго солнца! Оказалось теперь, что идеалъ, имъ составленный, вполнѣ соотвѣтствовалъ счастливой дѣятельности. Я вовсе не хочу сказать, что этотъ идеалъ черезъ-чуръ высокъ, и мнѣ даже кажется, что истинный геній не способенъ чувствовать особеннаго наслажденія при взглядѣ на смачные буттерброды, хотя бы они были приготовлены рукою мистриссъ Эмми, но таковъ именно былъ вкусъ почтеннаго моего друга, и уже давнымъ-давно доказано, что о вкусахъ спорить не должно. Въ присутствіи Амеліи, мистеръ Доббинъ былъ счастливъ до такой степени, что готовъ былъ, какъ новый докторъ Джонсонъ, выпить въ одинъ вечеръ около дюжины чашекъ чаю.

Замѣтивъ эту наклонность въ своемъ заморскомъ другѣ, Амелія съ лукавой улыбкой наливала ему чашку за чашкой. Въ миньятюрную ея головку никакъ не западала мысль, что майоръ Доббинъ не вкушалъ еще ни хлѣба, ни вина во весь этотъ день. Въ гостниницѣ Пестраго Быка приготовили для него обѣдъ, и столъ накрытъ былъ въ той самой комнатѣ, гдѣ нѣкогда майоръ и мистеръ Джорджъ разсуждали о разныхъ розностяхъ, между-тѣмъ какъ малютка Эмми поучалась уму-разуму въ благородной для дѣвицъ Академіи миссъ Пинкертонъ на Чизвиккскомъ проспектѣ.

Первою вещицей, которую мистриссъ Эзмми показала своему дорогому гостю, былъ миньятюрній портретъ малннькаго Джорджа. Она сбѣгала за нимъ въ свою комнату, тотчасъ же по прибытіи домой. Портретъ былъ, конечно, далеко не такъ хорошъ какъ оригиналъ, но какъ это великодушно и благородно со стороны мальчика, что онъ вздумалъ предложить своей матери этотъ истнно-драгодѣнный подарокъ! Впрочемъ Амелія не слишкомъ много распространялась о своемъ Джорджинькѣ, когда отецъ ея сидѣлъ въ креслахъ съ открытыми глазами. Старикъ вообще не любилъ слушать о Россель-Скверскихъ дѣлахъ, и особенно объ этомъ гордецѣ, мистерѣ Осборнѣ; онъ не зналъ, по всей вѣроятности, и не подозрѣвалъ, что уже нѣсколько мѣсяцевъ существуетъ щедротами этого гордеца. Догадка въ этомъ родѣ могла бы окончательно разрушить его старческій покой.

Доббинъ разсказалъ ему все, даже нѣсколько болѣе того, что на самомъ дѣлѣ происходило на кораблѣ «Рамчондеръ»; онъ возвысилъ до необъятной величины филантропическія расположенія Джоя, и великодушную его готовность усладить послѣдніе дни старика-отца. Дѣло въ строгомъ смыслѣ, происходило такимъ-образомъ, что майоръ, впродолженіе своего путешествія, всячески старался внушить своему товарищу чувство родственнаго долга, и вынудилъ наконецъ у него обѣщаніе взять подъ свое покровительство сестру съ ея сыномъ. Джой былъ очень недоволенъ послѣдними распоряженіями стараго джентльмена, и особенно денежными счетами, которые мистеръ Седли вздумалъ отправить въ Индію на его имя, но майоръ искусно умѣлъ обратить все это въ смѣшную сторону, разсказавъ о собственныхъ своихъ убыткахъ по этому предмету, когда старый джентльменъ угостилъ его цѣлыми бочками негоднаго вина. Такимъ-образомъ мистеръ Джой, джентльменъ вовсе не злой по своей природѣ, быть мало-по-малу доведенъ до великодушнаго расположенія къ своей европейской роднѣ.

Давая полный разгулъ своему воображенію, лицемѣрный другъ нашъ представилъ эту исторію въ такомъ свѣтѣ, что будто мистеръ Джой собственно и воротился въ Европу, чтобъ облаженствовать своего престарѣлаго отца.

Въ урочный часъ мистеръ Седли началъ, по обыкновенію, дремать въ своихъ креслахъ, и Амелія воспользовалась этимъ случаемъ для начатія бесѣды, имѣвшей исключительное отношеніе къ Джорджу. Она даже не заикнулась о своихъ собственныхъ страданіяхъ, испытанныхъ ею въ послѣднее время; достойная женщина бый почти убита разлукою съ сыномъ, но тѣмъ не менѣе, она считала, безсовѣстнымъ и даже преступнымъ жаловаться на свою судьбу. О нравственныхъ свойствахъ Джорджиньки, о его умственныхъ и эстетическихъ талантахъ, и блистательной перспективѣ, ожидавшей его впереди на широкомъ поприщѣ жизни, мистриссъ Эмми распространилась съ величайшею подробностію. Въ сильныхъ и чрезвычайно живописныхъ выраженіяхъ она описала его чудную, неземную красоту, и представила сотню примѣровъ въ подтвержденіе необыкновенной возвышенности его духа. Оказалось, что на него заглядывались даже нѣкоторыя особы изъ фамиліи милорда Бумбумбума, когда мистриссъ Эмми гуляла съ нимъ въ кенсингтонскихъ садахъ. Она изобразила живѣйшими красками, какимъ джентльменомъ онъ сдѣлался въ настоящую эпоху, какой у него грумъ, и какая чудесная лошадка. Учитель Джорджиньки, достопочтенный Лоренсъ Виль, представленъ былъ ею образцомъ изящнаго вкуса, идеаломъ всѣхъ ученыхъ мужей.

— Все знаетъ онъ, говорила мистриссъ Эмми, — и нѣтъ для него тайнъ въ искусствахъ и наукахъ. Какое у него общество, какіе вечера! Вы сами человѣкъ образованный: многому учились, многое читали, вы такъ умны, Вилльямъ, такъ проницательны— не запирайтесь: покойникъ всегда отзывался о васъ съ самой лестной стороны — вы, говорю я, непремѣнно придете въ восторгъ отъ вечеровъ мистера Виля, профессора моего Джорджиньки. У него собираются въ послѣдній вечеръ каждаго мѣсяца. Онъ говоритъ, что Джорджинька можетъ добиваться какого угодно мѣста въ Парламентѣ, или въ университетѣ по ученой части. Вы не можете представить, какъ онъ уменъ. Да вотъ не хотите ли удостовѣриться собственными глазами.

И подойдя къ фортепьяно, она вынула изъ ящика тетрадку, гдѣ хранилось собственноручное сочиненіе Джорджа. Сей великій памятникъ генія находится еще до сихъ поръ въ распоряженіи мистриссъ Эмми. Вотъ онъ:

О самолюбіи. — Изъ всѣхъ возможныхъ пороковъ, унижающихъ характеръ человѣка, самолюбіе есть порокъ самый ненавистный, чудовищный, и достойный презрѣнія. Непозволительная любовь къ самому себѣ, или лучше, къ своему я, неизбѣжно ведетъ къ самымъ ужаснымъ, страшнымъ преступленіямъ, и причиняетъ величайшія несчастія какъ цѣлымъ обществамъ, такъ и фамиліямъ отдѣльно взятымъ. Такъ мы видимъ, что самолюбивый мужъ вовлекаетъ въ нищету свое семейство, и нерѣдко причиняетъ оному гибель. Такъ случастся равномѣрно, что и глава цѣлаго общества наноситъ оному обществу ужасный вредъ, если не обуздываетъ, силою воли, порывовъ своего самолюбія.

Примѣръ. — Самолюбіе Ахиллеса, какъ справедливо замѣтилъ поэтъ Гомеръ, причинило Грекамъ тысячи несчастій (См. Hom. Iliad. Lib. 1. v. 2). Такъ, и въ наше время, самолюбіе покойнаго Наполеона Бонапарта причинило Европейцамъ безчисленныя бѣдствія. Да и что выигралъ самъ онъ, сей новый Ахиллесъ нашего времени? Гибель, всеконечную гибель: его изгнали изъ Европы и заточили на пустынномъ островѣ среди Атлантическаго Океана, на островѣ Св. Елены.