Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 3

Впрочемъ, не одна докторская леди ревновала Амелію къ своему супругу: всѣ женщины, составлявшія между собою небольшой кружокъ на Аделаидиныхъ виллахъ, раздѣляли это чувство, и всѣ бѣсились въ равной степени при видѣ энтузіазма, съ какимъ грубый мужской полъ смотрѣлъ на молодую вдову. Дѣло въ томъ, что почти всѣ мужчины любили мистриссъ Эмми; хотя быть-можетъ никто бы изъ нихъ не сказалъ, за что. Амелія была вовсе не блистательная леди, и не было въ ней ни большого ума, ни проницательности, ни остроумія, ни даже красоты. При всемъ томъ, куда бы она ни появилась, мужчины были отъ нея въ восторгѣ, и этотъ восторгъ неизбѣжно пробуждалъ чувства презрѣнія и недовѣрчивости во всѣхъ ея сестрицахъ. Думать надобно, что слабость мистриссъ Эмми главнѣйшимъ образомъ служила для нея чарующею силой: кроткое, нѣжное и совершенно беззащитное созданіе, она обращалась, повидимому, ко всѣмъ мужчинамъ, испрашивая ихъ покровительства и симпатіи. Введенная въ общество Трильйоннаго полка, она почти вовсе не разговаривала съ товарищами своего мужа; но мы видѣли, что всѣ эти молодые люди готовы были, при малѣйшей опасности, вытащить изъ ноженъ свои шпаги на защиту мистриссъ Эмми. Такое же, если еще не больше, впечатлѣніе произвела она и здѣсь, въ Фольгемѣ, на виллахъ Аделаиды, гдѣ, казалось, каждый согласился бы, вслучаѣ надобности, отдать за нее свою душу. Еслибъ она была сама мистриссъ Манго, изъ великаго дома Манго, Плетнемъ и Компаніи, еслибъ у ней, какъ у этой Манго, была въ Фольгемѣ великолѣпная дача, посѣщаемая, по поводу роскошныхъ завтраковъ и обѣдовъ, герцогами, графами и князьями; еслибъ она разъѣзжала по окрестностямъ въ блистательной коляскѣ на четверкѣ вороныхъ, съ ливрейными лакеями на запяткахъ… я хочу сказать: будь Амелія хоть сама мистриссъ Манго, или супруга ея сына, леди Мери Манго (дочь графа Кастельмаульди, благоволившаго вступить въ супружескій союзъ съ представительницею богатой фирмы) — и тогда всѣ купцы и лавочники не могли бы оказывать ей большаго уваженія, чѣмъ теперь, когда скромная молодая вдова проходила мимо ихъ дверей, или покупала какую-нибудь бездѣлицу для своего малютки.

Такимъ-образомъ, нетолько докторъ Пестлеръ, но и молодой ассистентъ его; мистеръ Линтонъ, врачевавшій недуги всѣхъ горничныхъ и кухарокъ на Аделаидиныхъ Виллахъ, и читавшій, отъ нечего дѣлать, газету «Times», открыто объявилъ себя невольникомъ мистриссъ Эмми. Это былъ презентабельный молодой человѣкъ, принимаемый въ квартирѣ мистриссъ Седіи съ большимъ радушіемъ, чѣмъ его принципалъ, и какъ-скоро юный Джорджъ дѣлался немножко нездоровымъ, мистеръ Линтонъ забѣгалъ къ нему по два или по три раза въ день, не думая, разумѣется, о платѣ за визиты. Щедрою рукою извлекалъ онъ тамаринды, леденцы и другіе продукты изъ ящиковъ докторской аптеки, и сочинялъ для юнаго Джорджа такія сладчайшія микстуры, что время болѣзни казалось для него безпрерывной перспективой праздниковъ и наслажденій. Мистеръ Линтонъ и докторъ Пестлеръ просидѣли двѣ ночи сряду при постели этого удивительнаго мальчика въ ту страшную недѣлю, когда страдалъ онъ корью, и вы подумали бы тогда, взглянувъ на бѣдную мать, что еще не было такой болѣзни отъ начала міра. Но такъ-ли эти господа поступали съ другими паціентами? Случалось ли имъ проводить безсонныя ночи въ домѣ леди Манго, когда эта же самая болѣзнь постигла первенца ея, Ральфа, и Гвендолину, и Гиневра Манго? сидѣли ли они при постели малютки Мери Клеппъ, хозяйской дочери, заразившейся корью отъ маленькаго Джорджа? Нѣтъ, нѣтъ, и нѣтъ. Когда Мери захворала, господа Пестлеръ и Линтонъ объявили съ невозмутимымъ спокойствіемъ, что это, собственно говоря, ничтожная болѣзнь, которая пройдетъ сама-собою, безъ леченія; впрочемъ, два или три раза они присылали ей какую-то микстуру для проформы, и даже не навѣдались, какъ тамъ у ней идетъ эта болѣзнь.

И еще. — Жилъ насупротивъ амеліиной дачи маленькій французъ, chevalier d'industrie, дававшій по днямъ уроки своего отечественнаго языка въ различныхъ школахъ, женскихъ и мужскихъ, и упражнявшійся по ночамъ въ своей комнатѣ на чахлой и дряхлой скрипкѣ, выдѣлывая съ разительнымъ искуствомъ старинные менуэты и гавотты. Этотъ господинъ, прославившійся своими добрыми и безъукоризненными нравами на всемъ пространствѣ Аделаидиныхъ Виллъ, ни въ какомъ отношеніи не былъ похожъ на брадатыхъ дикарей своей отчизны, которые, по обыкновенію, проклинаютъ на чемъ свѣтъ стоитъ вѣроломный Альбіонъ, и посматриваютъ на васъ не иначе какъ съ рѣшительнымъ презрѣніемъ, сквозь дымъ своихъ сигаръ. Былъ онъ старый человѣкъ, и слылъ онъ подъ именемъ Chevalier de Talonrouge. Очень хорошо. Собираясь говорить о мистриссъ Осборнъ, Chevalier de Talonrouge разнюхивалъ напередъ понюшку табаку, стряхивалъ остальныя частички пыли граціознымъ движеніемъ своей руки; дѣлалъ изъ своихъ пальцовъ подобіе букета, и потомъ, поднося ихъ къ носу, восклицалъ съ необыкновеннымъ эффектомъ: Ah, la divine créature! — причемъ сыпалась даже пудра съ головы господина Chevalier de Talonrouge. Онъ божился и клялся, что, когда Амелія гуляетъ по лугу, цвѣты въ изобиліи вырастаютъ подъ ея ногами. Онъ называлъ маленькаго Джорджа купидономъ, и спрашивалъ у него, какъ поживаетъ Madame Венера, его прекрасная мам а . Дѣвушкѣ-ирландкѣ онъ присвоилъ титулъ граціи; и Бетти Фленегемъ съ изумленіемъ услышала отъ напудреннаго старика, что она имѣетъ счастье исправлять должность наперсницы у Reine des Amours.

Случаевъ такой громкой популярности было безчисленное множество, и мы, если угодно, укажемъ еще на г. Бинни, кроткаго, честнаго и великодушнаго викарія приходской капеллы. Онъ весьма часто навѣщалъ молодую вдову, няньчилъ, съ ея позволенія, маленькаго Джорджа на колѣняхъ, и вызывался учить его даромъ по латыни къ великому огорченію и гнѣву пожилой дѣвственницы, сестры викарія, управлявшей его домомъ.

— Не придумаю, право, что ты нашелъ въ ней, Бильби, говорила дѣвственница своему брату. По моему, въ ней рѣшительно ничего нѣтъ. Въ цѣлый вечеръ не добьешься отъ нея ни одного слова, когда она пьетъ у насъ чай. Я даже сомнѣваюсь, есть ли въ ней душа. Всѣмъ вамъ приглянулось только ея смазливое личико, и больше ничего. Миссъ Гритсъ, на мой вкусъ, въ тысячу разъ пріятнѣе этой бездушной статуэтки. Миссъ Гритсъ дѣвушка съ характеромъ, и притомъ у ней пять тысячь фунтовъ и блистательныя ожиданія впереди. Будь она немножко посмазливѣе, я знаю; ты провозгласилъ бы ее чудомъ совершенства.

И миссъ Бинни, если разсудить хорошенько, высказывала глубокую истину въ строжайшемъ смыслѣ этого слова. Такъ-точно, хорошенькое личико неизбѣжно пробуждаетъ симпатію въ сердцѣ каждаго мужчины. Пусть женщина обладаетъ премудростью Минервы и мужествомъ Паллады, мы не обратимъ на нее ни малѣйшаго вниманія, если при этихъ совершенствахъ не будетъ на плечахъ ея хорошенькой головки. Какая глупость не покажется намъ извинительною изъ-за пары чорныхъ и свѣтлыхъ глазокъ? Какое тупоуміе не смягчится подъ вліяніемъ розовыхъ губокъ и мелодическихъ звуковъ? Вотъ почему всѣ старыя дѣвы разсуждаютъ съ удивительнымъ единодушіемъ, что всякая хорошенькая женщина непремѣнно глупа какъ кукла. О, женщины; женщины! Сколько между вами такихъ отрицательныхъ существъ, у которыхъ, съ позволенія сказать, нѣтъ ни ума, ни красоты.