Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие

Приход Амброза внес принужденность в мирно текущую дружескую беседу. Реджи тут же вспомнилось обещание брата намылить ему шею (слова были сказаны после эпизода с Фуксией Флокс в коридоре), и было неясно, достал или нет Амброз мыло, если, конечно, на их фешенебельном корабле имелось подходящее.

Монти, со своей стороны, был стеснен присутствием романиста, поскольку ему почудилось, что вместе с ним в комнату вплыли обреченность, бесприютность и отчаяние, склепы, и саваны, и стоны привидений, завывающих на ветру. Всем своим видом Амброз Теннисон навевал беспросветную скорбь, будто он только что читал еженедельное обозрение и наткнулся на неприятную новость, и, смерив его проницательным взором, Монти заключил, что Фуксия Флокс исполнила свое обещание и поговорила с ним так, как грозилась.

И он не ошибся. Упомянутая дама принадлежала к той философской школе, которая настоятельно советует не копить в себе гнев после заката. Беседа состоялась в тот же вечер после ужина, и Амброз отправился спать в глубокой меланхолии, из которой не вышел до сих пор. Рыжая шевелюра редко сочетается с кротостью, изображать которую входило в амплуа Фуксии. Сцена началась и завершилась на верхней палубе, и один азартный слушатель едва не выиграл пари, поспорив с другим на два доллара, что Амброз за десять минут (по часам в курительной) не сумеет вставить ни слова. Мюзик-холльная закалка вкупе с голливудской практикой научили мисс Флокс всегда говорить первой, быстро и не смолкая. И к концу ее монолога от крепкой и здоровой юной пары остались одни осколки.

Случившееся наложило отпечаток на молодого человека, и, едва заметив брата, Реджи тут же испарился, пробормотав, что зайдет попозже. Теперь можно было поговорить с Монти один на один. Амброз подошел к кровати и мрачно уставился на лежащего с видом Первого Убийцы из трагедии Шекспира.

Дело было не только в разбитом сердце. У Амброза нашлись бы и иные причины для угрюмости и немногословия. Ему надоело бегать по поручениям мистера Лльюэлина; неприятно было и то, что ему пришлось дышать тем же воздухом, что и Реджинальд Теннисон, пусть это и длилось несколько минут; а еще он думал, что нет ничего более идиотского, чем снимать Монти в кино.

Потому послание мистера Лльюэлина прозвучало у него кратко, даже грубовато. Без всяких предисловий он изложил суть, мечтая поскорее разделаться с этим, чтобы затем вернуться на палубу и еще раз представить сцену, как он разбегается и прыгает за борт — такой оборот (полагал он и, возможно, был недалек от истины) оставит мисс Флокс в дураках.

— Знаешь Лльюэлина?

Монти сказал, что знает: спрашивал у него, как пишутся всякие вещи, если Амброз понимает, что он имеет в виду. По-видимому, мистер Лльюэлин был у Монти вместо карманного словаря, если того не оказывалось под рукой.

— Он приглашает тебя в кино, — процедил Амброз сквозь зубы.

Тут возникла небольшая путаница. Из слов Амброза Монти заключил, что киномагнат приглашает его посмотреть какую-нибудь картину из тех, что показывали на корабле, и с удовольствием порассуждал о преимуществах морского путешествия — эти современные лайнеры с холлами, бассейнами, кинозалами и еще всякой всячиной… «Честно тебе скажу, — признался Монти, — это роскошно». Он представил, что настанет день, когда на судах, курсирующих между Саутгемптоном и Нью-Йорком, будет ипподром, поле для гольфа и несколько акров охотничьих угодий.

От этих разглагольствований Амброз заскрежетал зубами: Монти отнимал у него драгоценное время. Каждая минута, проведенная в каюте, отодвигала тот момент, когда он выйдет на палубу и начнет спокойно, не торопясь, думать о самоубийстве.

— Да не смотреть кино, — пояснил он, пожалев о том, что однажды, когда на выпускном вечере в Оксфорде Монти упал в фонтан, он, как дурак, зачем-то вытащил его, — а играть в кино.

Монти ничего не понимал:

— Играть?

— Играть.

— Как — играть?

— Ну так, играть.

— В каком смысле «играть»? — продолжал допытываться Монти, как будто это слово было тайным ключом к шифру.

Амброз Теннисон сжал кулаки и тихо застонал. Даже более уравновешенный человек на его месте признал бы, что Монти Бодкин своей дотошностью утомит кого угодно.

— Да Господи Боже ты мой! Что у тебя за манера? Тебе говорят элементарные вещи, а ты разеваешь рот и смотришь, как баран на новые ворота. Брось. Я сейчас в таком состоянии… я за себя не ручаюсь, могу и огреть. Послушай. Айвор Лльюэлин, президент кинокомпании «Суперба-Лльюэлин», Южная Калифорния, снимает фильмы. Чтобы снять эти фильмы, ему нужны актеры. Он желает знать, не хочешь ли ты стать актером.

Монти просиял. Наконец-то он понял:

— Он приглашает меня сниматься в кино?

— Вот именно. Он послал меня узнать, согласен ли ты. Что ему передать?

— Понимаю. Н-да, — Монти будто нарочно медлил с ответом. — Хм-хм…

Амброз потерял терпение:

— Да отвечай нормально, в конце-то концов!

Он себя уговаривал: будь мужественным, не теряй голову… «Ведь если его сейчас задушить, — думал Амброз, — присяжные заседатели вряд ли меня оправдают…» Но уж очень больно смотреть, как Монти ломается.

— Я никогда не играл. Разве что на утреннике в детском саду.

— Начать никогда не поздно! Или ты против? Ради Бога, скажи что-нибудь, чтобы я мог передать. Он ждет ответа.

— Не знаю, смогу ли…

— Хорошо. Этого достаточно.

— Не понимаю, зачем я ему понадобился?

— Я тоже. Но понадобился. Ладно, пойду и скажу, что ты благодаришь за приглашение, но у тебя другие планы.

— Да, это мне нравится. Другие планы. Хорошо сказано.

— Отлично.

Дверь хлопнула. Оставшись один, Монти проворно встал с постели, кинулся к зеркалу и долго вглядывался в свое отражение: ну что в его лице такого особенного? Ему было любопытно, что именно в его внешности заставило Айвора Лльюэлина, который наверняка был хорошим физиономистом, выделить его из толпы и сделать столь лестное предложение.

Он тщательно изучил фактуру: посмотрел на свое отражение анфас, в профиль, вполоборота и через левое плечо, с ласковой, нежной, презрительной, печальной улыбкой; затем нахмурился — сначала грозно, потом с укором. Затем он последовательно изобразил удивление, испуг, радость, ужас, отвращение и презрение.

Подведя итоги, он вынужден был расписаться в полном поражении. Как он ни улыбался, как ни хмурился — ему не удалось разглядеть того, что увидел Айвор Лльюэлин. Там, где Лльюэлин узрел «красу, что в путь суда подвигла на ахейцев…», [41] …красу, что в путь суда подвигла на ахейцев… — Обыгрывается цитата из пьесы английского драматурга К. Марлоу «Трагическая история доктора Фаустуса» (1604), акт 5, сцена 2, где говорится о лике Елены Прекрасной, ради которой греки пошли войной на Трою. он видел все те же знакомые черты, давно уже примелькавшиеся в клубах лондонского Вест-Энда, — испугаться, конечно, нельзя, но и пленить публику особо нечем.