Лев Мей - Стихотворения

Бог весть куда исчезает…

Мокрой былинкой над озером всходит,

Искрой ночной пропадает.

"Полно таиться со мной дорогая!

Вымолви слово для бога:

Где твоя хата, семья где родная,

Как к тебе путь и дорога?

Минуло лето, листочки валятся;

Холодно в небе просторном…

Али всегда мне тебя дожидаться

Здесь, на прибрежье озерном?

Али всегда ты, как стень гробоваю,

Бродишь полночной порою?

Лучше ко мне приходи, дорогая,

Лучше останься со мною!

Вот и избенка моя недалеко,

Видишь - где в чаще лощина…

Будет у нас с тобой лавка и печка,

Будет и хлеб и дичина".

- Парням не верю я, что бы ни пели,

Знаю я все их уловки:

В голосе их - соловьиные трели,

В сердце их - лисьи сноровки.

Ты насмеешься потом надо мною,

Кинешь меня и загубишь!

Я тебе тайну, пожалуй, открою,

Только… Ты вправду ли любишь? -

Молодец клялся у ног своей милой,

Брал, заклинаяся темною силой,

На душу вечную муку.

"Будь же ты верен в священном обете:

Если кто клятву забудет,

Горе ему и на нынешнем свете,

Горе и там ему будет! " -

Молвила строгое слово девица,

Молвив, венок надевает,

Парню махнула рукой и, как птица,

В темных кустах исчезает.

Следом за ней, по кустам и по кочкам

Гонится ловчий - задаром!

Сгибла, умчалась из глаз ветерочком,

Тонким рассеялась паром.

Вот и остался один над водою…

Нет ни следа, ни тропинки:

Тихо кругом него, лишь под ногою

Кой-где хрустят хворостинки.

Он над стремниной идет торопливо,

Робко поводит очами…

Вдруг вихорь взвыл по дубраве сонливой,

Озеро вздулось волнами.

Вздулось, вскипело до дна котловины…

В'явь, али греза ночная?

Там над Свитезью, из темной пучины,

Всплыла краса молодая…

Личико чище лилеи прибрежной,

Вспрыснутой свежей росою;

Легкою тканию стан белоснежный

Обвит, как легкою мглою.

"Парень, пригожий мой, парень красивый! -

Молвила девица страстно: -

Кто ты? Зачем над Свитезью бурливой

Бродишь порою ненастной?

Полно жалеть тебе пташки отлетной,

Глупой и ветреной девки:

Ты по ней сохнешь, а ей, переметной,

Только смешки да издевки.

Полно вздыхать тебе, полно томиться,

Нянчиться с думой печальной:

Бросься к нам в волны, и будем кружиться

Вместе по зыби хрустальной.

Хочешь, мой милый - и ласточкой шибкой

Будешь над озером мчаться,

Или здоровой, веселою рыбкой

Целый день в струйках плескаться.

На ночь, на ложе волны серебристой

Ландышей мы набросаем,

Сладко задремлем под сенью струистой,

Дивные грезы узнаем. "

Смолкнула. Ветер покров ей колышет,

Млечную грудь открывая…

Парень, хоть смотрит не смотрит, а слышит -

Близко краса молодая:

То над водою в кругах прихотливых

Мчится, воды не касаясь,

То заиграет в волнах говорливых,

Жемчугом брызг осыпаясь.

Ловчий смутился душой, подбегает

К самому краю стремнины,

Хочет спрыгнуть - и назад отступает:

Милы, но страшны пучины.

Вдруг к нему в ноги волна подкатилась,

Плещет, ласкается, манит!

Сердце в нем замерло, кровь расходилась…

Память и мысли туманит.

И позабыл он про прежнюю любу,

Клятвою презрел святою:

Кинулся в волны на верную сгубу

Следом за новой красою.

Вот над волнами несется он смело,

Смело очами поводит;

Берег из глаз у него то и дело

Дальше и дальше уходит.

Ловчий к девице плывет что есть мочи,

Доплыл и обвил руками:

Смотрится ей в ненаглядные очи,

Льнет к ее губкам устами.

В этот миг месяц над тучею черной

Вспыхнул сквозь темень ночную:

Ловчий взглянул и в красотке озерной

Призн'ал подругу былую.

"Так-то верен в священном обете:

Если кто клятву забудет,

Горе ему и на нынешнем свете,

Горе ему и там будет!

Нет, не тебе над холодной струею

Рыбкой веселой плескаться:

Тело твое распадется землею,

Очи песком засорятся.

А за измену душа проклятая

Вечно при той осокори

Будет томиться, в тоске изнывая…

Горе изменнику, горе! "

Слушает ловчий, плывет торопливо,

Робко поводит очами…

Вихорь поднялся в дуброве сонливой;

Озеро вздулось волнами.

Вздулось, вскипело, до дна котловины,

Пенится, плещет и стонет…

Разом раскрылись седые пучины:

Девица с молодцом тонет.

Волны доселе вздымаются в пене;

Ночью, при месяце ясном,

Бродят доселе две бледные тени -

Девица с молодцом красным.

Молодец стонет в тени осокори,

Девица в плесе играет…

Молодец ловчим когда - то был в боре,

Девица… кто ее знает!

(1851)

Красавица моя! На что нам разговоры!

Зачем, когда хотим мы чувством поделится,

Зачем не можем мы душою прямо слиться

И не дробить ее на этот звук, который -

До слуха и сердец достигнуть не успеет -

Уж гаснет на устах и в воздухе хладеет?

"Люблю тебя, люблю! " - твержу я повсечасно,

А ты, - ты смущена и сердишься на друга

За то, что своего любовного недуга

Не может высказать и выразить он ясно,

За то, что обмер он, за то, что нет в нем силы -

Жизнь знаком проявить и избежать могилы.

Сызмлада утрудил я праздными речами

Свои уста: теперь хочу их слить с твоими

И говорить хочу с тобою не словами,

А сердцем, вздохами, лобзаньями живыми…

И так проговорить часы, и дни, и лета,

И до скончанья, и по скончаньи света.

(1851)

О том, что недавно случилось в Иране,

Поведаю я перед всеми…

Сидел на цветочном кашемирском диване

Паша трех бунчужный в гареме.

Гречанки, лезгинки поют и играют,

Под песни их пляшут киргизки:

Здесь небо, там тени Эвлиса мелькают

В обетных глазах одалиски.

Паша их не видит, паша их не слышит;

Надвинул чалму; недвижимо

И молча он курит, - и ветер колышет

Вокруг него облако дыма.

Вдруг шум до порога блаженства доходит -

Рабы расступились толпою:

Кизляр - ага новую пленницу вводит

И молвит, склонясь над пашою:

"Эффенди! Твои светозарные очи

Горят меж звездами дивана,

Как в ярких алмазах, на ризах полночи,

Сам пламенник Альдебарана!

Блесни же мне свыше, светило дивана!

Слуга твой, в усердье горячем,

Принес тебе вести, что ветр Ляхистана

Дарит тебя новым харчем.

В Стамбуле сады падишаха едва ли

Такою красуются розой…

Она - уроженка холодной той дали,

Куда ты уносишься грезой".

Тут с пленницы снял он покров горделиво -

И ахнул весь двор и смутился…

Паша на красавицу глянул лениво -

И медленно набок склонился.

Чубук и чалма у него упадают;

Дремотой смежилися веки;

Уста посинели… к нему подпадают:

Уснул ренегат… и навеки.

(1852)