Джослин Брук - Знак обнаженного меча

— На бокс? — переспросила миссис Лэнгриш. — Про бокс я не помню.

— Ну ты ведь помнишь Роя — ну, Роя Арчера, — настаивал Рейнард. Ему вдруг показалось важным, чтобы мать вспомнила тот случай.

— Картер, ты сказал? — с сомнением уточнила она.

— Да нет, не Картер — Арчер, — нетерпеливо повторил Рейнард. — Рой Арчер.

Мать покачала головой.

— С таким именем я что-то никого не припоминаю, — пробормотала она.

— Но ты не можешь не помнить, — настаивал Рейнард. — Это было-то всего месяца полтора назад — он зашел в тот вечер, когда еще поднялся ураган и черепицу сорвало, помнишь? И он узнал отца на фото.

На лице миссис Лэнгриш все еще читалось сомнение; и чем больше настаивал Рейнард, тем труднее было ей, похоже, восстановить в памяти события той ураганной ночи.

— Но ты его точно должна помнить, — раздраженно воскликнул Рейнард. — Не так уж много народа у нас бывает.

— Я помню кого-то — но это было давно — из банка?..

— Ну да — он один из наших клиентов.

— Я помню, он мне показался странным, — задумчиво произнесла миссис Лэнгриш.

— Не сказал бы, что он такой уж странный. Вполне обычный парень — скорее офицерского типа. Со светлыми волосами, довольно высокого роста — с прямым пробором. Ну теперь-то вспомнила?

Миссис Лэнгриш покачала головой.

— Высокий, ты говоришь? — переспросила она.

— Да, довольно высокий. — Рейнард повторил описание еще раз, так как мать, словно бы из упрямства, казалась более непроницаемо глухой, чем обычно. В итоге, после того как он описал наружность Роя во второй и даже в третий раз, по-прежнему казалось сомнительным, что она все поняла; ему также не удалось добиться, чтобы она признала, что помнит человека, в точности отвечающего этому описанию.

Рейнард повторил атаку несколько раз: провал в памяти матери не давал ему покоя все время его выздоровления. Наконец он оставил свои попытки: подобные провалы были, насколько он знал, не столь уж редки: миссис Лэнгриш, в конце концов, было за семьдесят — и ему не хотелось незаслуженно донимать ее из-за такого пустяка. И все же полная ее неспособность припомнить его друга поселила в Рейнарде томительное беспокойство, связавшись в его сознании с неудачным телефонным звонком и безучастным неузнающим взглядом Роя на автобусной остановке.

В целом, Рейнард не огорчился, когда доктор разрешил ему вернуться на работу: все было бы хорошо, но атмосфера дома, и прежде довольно тягостная, стала почти невыносимо гнетущей в последние дни его выздоровления. Провалы в памяти матери и ее усиливающаяся глухота начали раздражать его нестерпимо, и возвращение в банк вызвало у него чуть ли не отпускное возбуждение.

Стоял пасмурный зябкий день, когда в середине ноября он в первый раз отправился в Глэмбер. Последние листья опадали с почти голых деревьев, и сам городок, когда он туда приехал, выглядел на редкость безлюдным, словно население сбежало из него, спасаясь от мора или перед угрозой войны.

Дела в банке шли довольно вяло — к счастью для Рейнарда, которому не сразу удалось втянуться в утомительный рутинный труд. Весь этот первый день он был постоянно настороже, ожидая, что объявится Рой Арчер: посматривал на двустворчатые двери всякий раз, как они распахивались, надеясь и в то же время страшась увидеть, что к стойке широким шагом приближается высокая атлетичная фигура. По причинам, о которых ему не хотелось задумываться, мужества эта перспектива ему не прибавляла; и все же он ощущал, что один лишь вид друга хоть как-то бы его успокоил, подтвердив реальность отношений, обретших, со времени его болезни, некую странную иллюзорность и призрачность.

Рой, однако, в этот день не заглянул. Когда пришло время идти домой, Рейнард, как обычно, направился к автобусной остановке у мэрии, опасаясь и одновременно надеясь, что машина Роя будет стоять на привычном месте. Как и следовало ожидать, ни Роя, ни его машины он не увидел: было маловероятно, что Рой знал о его выздоровлении, поскольку изначально был не в курсе его болезни. Рейнард, питавший безрассудную надежду, испытал, не увидев друга, столь же безрассудное разочарование; однако к этому разочарованию примешивалось и некоторое облегчение. Если Рой решил больше не приезжать к остановке, Рейнард не в силах был что-либо изменить. Во время выздоровления ему пришло в голову, что он мог бы написать Рою, но болезнь сделала его апатичным, и, в любом случае, он по-прежнему не был уверен, каковы нынешнее звание друга и его батальон, не говоря уже о точном адресе.

И все же, по дороге домой в автобусе, Рейнард продолжал размышлять о возможных способах снова наладить отношения с другом. Ему не хотелось опять отваживаться на телефонный звонок; казалось также маловероятным, что Рой снова появится на обычном их месте встречи. Он, без сомнения, зайдет в банк, но нет никакой уверенности в том, что он посчитает болезнь Рейнарда достаточной причиной нарушать установленные правила их взаимоотношений. Тем не менее, это представлялось единственной надеждой, и Рейнард решил, что в следующее посещение Роя изыщет какой-нибудь тайный способ с ним пообщаться. Он, например, мог бы (особенно если другие служащие будут заняты с клиентами), ухитрившись, передать через стойку записку, или же, если это не удастся, под каким-нибудь предлогом выйти из банка вслед за Роем.

Между тем до даты, назначенной для записи на службу, — первого декабря — оставалось меньше двух недель. Дата Рейнарду запомнилась, четко отпечаталась в мозгу, однако остальные подробности объявления улетучились у него из памяти — в частности, время и место явки призывников. Насколько он знал, в Глэмбере призывного пункта не имелось — ближайший находился в столице графства, милях в тридцати отсюда. Конечно, не исключалась вероятность, что каким-то образом будет специально организована запись на месте, но, не связавшись с Роем или другими призывниками, Рейнарду, похоже, не удалось бы выяснить это наверняка.

Позже вечером, шагая по тропинке к деревне, он вдруг заметил, что вечер пронизан странным беспокойством: птицы без умолку щебетали и пронзительно кричали в кустах и деревьях, и где-то далеко на ферме, словно предчувствуя опасность, выла собака. Луна, поднимаясь над холмами, сверкала серным сиянием сквозь буроватую завесу облаков, и налетевший с юго-запада ветер, холодный и напитанный дождем, судорожно вздыхал в голых буковых ветвях, словно горемычный призрак.

Несколько дней Рейнард с беспокойством ждал, что Рой зайдет в банк, однако тот не появлялся; на прежнее место встречи у мэрии он тоже больше не приезжал.

По мере того как постепенно приближался день, когда он мог бы (если все еще желал) записаться в новонабранный батальон Роя, Рейнарда терзали разнородные чувства. Преобладал страх — сжимавший внутренности и напоминавший ему о детстве и ужасе перед походом в новую школу. В то же время, представься ему такая возможность — и он бы почти с готовностью пошел призывником: это было не столько актом сознательной воли, сколько чем-то вроде глубинной, бездумной тяги. Этот скрытый порыв сопровождался странным эмоциональным возбуждением, сравнимым со смутным брожением сексуальности у подростка; он был связан с идеей капитуляции, обречения себя на некий опыт, который, вероятно, окажется неприятным и даже опасным, но все же откроет путь к бегству. Гнет дома, монотонная и утомительная служба в банке, тусклое и ограниченное существование, которое он еле выносил и все же заставлял себя терпеть, — от всего этого странные предложения Роя Арчера сулили некое избавление. Не исключено, что он всего лишь сменит одну тягостную рутину на другую: предыдущий армейский опыт лишил его иллюзий насчет солдатской службы — и все же ему казалось, что он обрадовался бы любой перемене, какой бы неприятной она ни была.