Уилки Коллинз - Муж и жена

— Покажите мне вторую комнату, — попросила она. Вторая комната также находилась в передней части дома.

Опять-таки уродство (но первосортное!) в виде обоев и ковра. Еще одно громоздкое ложе из красного дерева; правда, на сей раз полог прикреплен к изголовью кровати. Предвидя следующий вопрос Анны, Эстер взглянула в сторону комнаты в тыльной части коттеджа и указала на себя. Анна, не колеблясь, решила остановить выбор на второй комнате — чем дальше от Джеффри, тем лучше. Эстер подождала, пока Анна написала адрес, по которому хранились ее вещи (в доме музыкального агента), спросила, что подать на ужин, и оставила Анну одну.

Заперев дверь, Анна бросилась на кровать. Усталость еще не отпустила ее и не давала напрягать мозг, физически Анна была не в силах осознать всю беспомощность, весь трагизм своего положения; она открыла висевший на шее медальон, поцеловала портретик матери и портретик Бланш, помещенные внутри один напротив другого, и забылась в глубоком, без сновидений сне.

Тем временем у калитки перед коттеджем Джеффри отдавал посыльному последние распоряжения.

— Как только заберешь вещи, отправляйся к адвокату. Если он готов приехать сегодня же, привези его. Если нет, пусть напишет письмо и отдаст тебе. Только смотри, ничего не перепутай — ты об этом горько пожалеешь. Пошел, и смотри не опоздай на поезд.

Посыльный убежал. Джеффри постоял, глядя ему вслед, размышляя, правильны ли предпринятые им меры.

— Пока все идет, как надо, — сказал он себе. — В кебе мы сидели порознь. Я объявил при свидетелях, что я ее не прощаю, объяснил, почему привез сюда. Я поместил ее в отдельную комнату. И если мне понадобится увидеть ее, я призову в свидетели Эстер Детридж. Все, что зависит от меня, я сделал — остальное за адвокатом.

Он обошел дом — сзади был сад — и закурил трубку. Вскоре на землю опустились сумерки, и в комнате Эстер на первом этаже он увидел свет. Подошел к окну. Эстер и служанка занимались какими то домашними делами.

— Ну? — спросил он. — Как там женщина наверху?

Дощечка Эстер и язык девушки рассказали ему о «женщине» все, что можно было рассказать. Они отнесли ей в комнату чай и омлет; им пришлось ее разбудить. Омлет она не доела, а на чай прямо набросилась. Потом они поднялись к ней еще раз — забрать поднос Она снова была в постели. Не спала, но была мрачная, отяжелевшая. Ничего не сказала. По виду устала — дальше некуда. Мы не стали гасить свет; оставили ее в покое. Таков был доклад. Молча выслушав его, Джеффри снова набил трубку и продолжал прогулку Время текло медленно. В саду повеяло прохладой. Поднялся ветер, с громким посвистом он носился по лугам и полянам вокруг коттеджа; звезды подмигивали на прощанье; над головой воцарялась черная пустота ночи. Заморосил дождь. Джеффри вошел в дом.

На столе в столовой лежала вечерняя газета. Горели свечи. Он сел, попробовал читать. Какое там чтение! Что может интересовать его в газетах? Скоро прибудет известие от адвоката. Нет, не читается. И на месте не сидится. Он поднялся, снова вышел из коттеджа, прошагал к калитке, открыл ее — и принялся лениво взирать на дорогу.

Но вот в свете газового фонаря, висевшего над калиткой, возникло живое существо. Существо приблизилось и оказалось почтальоном, разносящим последнюю в этот день почту. Он подошел к калитке с письмом в руке.

— Достопочтенный Джеффри Деламейн?

— Давайте сюда.

Он взял у почтальона письмо и вернулся в столовую. Глянув при свете свечей на адрес, он узнал почерк миссис Гленарм. «Поздравление со свадьбой!» — горько усмехнулся он и открыл письмо. Свои поздравления миссис Гленарм облекла вот в какую форму:

«Мой обожаемый Джеффри!

Мне известно все. Возлюбленный мой! Единственный! Ты принесен в жертву мерзейшей дряни, каких свет не видывал, и я тебя лишилась! Как я осталась в живых, услышав это? Как не утратила способность думать, писать, когда в мозгу моем бушует пламя, а сердце разбито? Потому что, ангел мой, у меня появилась цель, которая и поддерживает меня, — цель чистая, прекрасная, достойная нас обоих. Я живу, Джеффри, живу, чтобы целиком посвятить себя твоему обожаемому образу. Герой мой! Моя первая, последняя моя любовь! Другой мужчина никогда не станет моим мужем. Я проживу всю свою жизнь и умру — даю в том торжественную клятву коленопреклоненная, — проживу жизнь и умру, сохранив верность тебе. Я твоя духовная жена. Возлюбленный мой Джеффри! Она не сможет встать между нами там, не сможет отнять у тебя священную преданность моего сердца, неземную любовь моей души. Я твоя духовная жена! Писать эти слова — какая это целомудренная роскошь! Ответь мне, возлюбленный мой, и напиши, что и ты охвачен тем же чувством. Поклянись в этом, кумир сердца моего, как поклялась я. Священная преданность! Неземная любовь! Никогда, никогда не буду я женой другого! Никогда, никогда не прощу я женщину, что встала между нами! Твоя навек и только твоя; твоя с истинной страстью, что сгорает на алтаре сердца; твоя, твоя, твоя — Э. Г.».

Эта истерическая вспышка белиберды — сама по себе просто смехотворная — на Джеффри, однако же, повлияла весьма серьезным образом. С наслаждением отомстить Анне и соблюсти собственные интересы — ему вдруг открылась прямая связь между этими действиями. Десять тысяч в год сами плывут к нему в руки — только бери, если бы не эта женщина наверху, что заманила его в ловушку, привязала себя к нему до конца жизни — попробуй вырвись!

Он положил письмо в карман. «Подождем, что скажет адвокат, — подумал он. — Самый легкий способ выкарабкаться — этот. И все будет по закону».

Джеффри с нетерпением посмотрел на часы. Не успел он убрать их в карман, в дверь позвонили. Кто это — посыльный, привезший багаж? Да. Привез записку от адвоката? Нет. Гораздо лучше — он привез самого адвоката.

— Входите! — воскликнул Джеффри, встретив гостя в дверях.

Адвокат прошел в столовую. В отблеске свечи взору Джеффри предстал тучный, полногубый мужчина с поблескивающими глазами — желтоватое лицо выдавало в нем примесь негритянской крови, а его взгляд и манеры позволяли безошибочно определить — человеку этому приходится ходить по самым темным и грязным закоулкам города, имя которому — закон.

— Я живу здесь неподалеку, — сообщил он. — Вот и решил, мистер Деламейн, что лучше мне самому к вам заглянуть по пути домой.

— Вы видели свидетелей?

— Я допросил обоих, сэр. Сначала миссис Инчбэр и мистера Бишопригса вместе. Потом миссис Инчбэр и мистера Бишопригса по отдельности.

— И что же?

— Мне очень жаль, сэр, но результат нельзя назвать благоприятным.

— То есть?

— Ни он, ни она, мистер Деламейн, не могут дать нужные нам показания. В этом я убедился.