Жан Жионо - Гусар на крыше

— Вы тогда произвели на меня большое впечатление.

— Это потому, что мне было страшно. В таких случаях я произвожу впечатление даже на моего мужа.

Из холла они вышли в прихожую и стали подниматься по расходящейся полукружиями лестнице. Снаружи по-прежнему лил дождь. Поднимаясь на второй этаж, Анджело напомнил, что не следует забывать об осторожности.

— Холера для меня, — сказал он, — это лестница, по которой я поднимаюсь или спускаюсь на цыпочках, чтобы очутиться перед приоткрытой дверью; я толкаю ее, и мне приходится перешагивать через женщину, от которой остались только волосы, — труп в шлеме из волос; или через белье, на которое не слишком приятно смотреть. Идите сзади меня.

Но трупов не было. Во всех комнатах постельные принадлежности были тщательно свернуты, сложены и пропитаны камфарой. Пол был чистым, стулья и кресла закрыты чехлами. В зеркальных трюмо отражалось пламя свечей и их напряженные лица.

— Мы сможем спать в постелях.

Дойдя до конца коридора, они уже чуть более решительно вошли в большую комнату, служившую гостиной; в ней было чуть меньше позолоты, чем в холле, но зато ее украшал орнамент с амурами.

— Остается только затопить этот камин и остаться здесь.

Они обнаружили даже высокую лампу с керосином в резервуаре и еще три канделябра с новыми свечами.

Анджело вспомнил, что около кухни он видел дрова в достаточном количестве. Они снова пошли вниз. Дрова были свалены около двери. Они освободили вход. Анджело ударил кулаком в дверь, и она откликнулась гулким звуком. Дверь была закрыта на ключ, но не слишком плотно, и Анджело сумел кончиком ножа отодвинуть замочную задвижку.

— Любопытно, — сказал Анджело.

Перед ним была ведущая в погреб лестница.

— Идите сюда.

Они спустились на несколько ступенек и действительно очутились в погребе: под ногами был мягкий песчаный пол, со сводов потолка свисала паутина, вдоль стен тянулись полки с пустыми бутылками. Но в одном углу песок образовывал холмик, словно под ним поселилась семейка кротов. Они разгребли песок и обнаружили целый ряд полных, тщательно закупоренных бутылок. Это было красное, белое вино и водка, по всей вероятности вишневая, а не виноградная, если судить по ее прозрачности и текучести. В общей сложности здесь было не меньше пятидесяти бутылок.

— Нам повезло. Мы наконец-то можем пить холодное, ничего не опасаясь. Если верить этикеткам, этому вину уже пять лет, так что ему не грозят никакие мушки. Так почему же и не выпить? В ту пору холеры не было. Что вы на это скажете?

— Я хочу пить еще больше, чем вы. Я с ужасом думала о нашей ежедневной кукурузной муке. Смотрите-ка, тут есть клерет.

— Действительно. Но прежде чем пить, надо поесть. Всю дорогу у нас в брюхе не было ничего, кроме глотка чая, так что радуйтесь, что у нас есть кукурузная мука. Кстати, я приготовлю поленту с белым вином. Это снимает усталость.

В ящике кухонного стола нашелся прекрасный штопор, а на полке стояли рюмки.

Но Анджело был неумолим. Он развел огонь в камине гостиной, положил рюмки кипятиться в кастрюлю с водой и занялся приготовлением поленты с вином.

— Боже, как вы стары, — сказала молодая женщина, — гораздо старше моего мужа.

Анджело был уверен, что делает именно то, что нужно, и не понимал, в чем его можно упрекнуть. Он наивно ответил:

— Это меня удивляет. Мне двадцать шесть лет.

— Ему шестьдесят восемь. Но готовности рисковать в нем гораздо больше, чем в вас.

— Я ничем не рискую, позволяя вам пить натощак. Это вы рискуете. Человек может себе позволить такой риск, если ему на все наплевать.

Полента с белым вином, очень сладкая и жидкая, как суп, выглядела очень аппетитно. Каждый глоток ее разливался по телу животворным теплом.

«Ты считаешь себя покрепче моих старых гусаров, — говорил себе Анджело. — Когда им приходится тяжко, они едят поленту с вином. Вот такие пустяки и вырабатывают характер».

Он откупорил бутылку клерета и пододвинул ее молодой женщине. Он выпил одну за другой четыре или пять рюмок густого, очень крепкого и очень темного вина; оно напоминало nobbia, но было немного мягче на вкус. Она выпила свою бутылку столь же стремительно. Ей уже давно хотелось выпить не чая, а чего-нибудь другого.

— Мой муж тоже не прочь иногда выпить, — сказала она.

— Где же он? Умер?

— Нет. Если бы он умер, меня бы здесь не было.

— Где же вы были бы?

— Наверняка умерла бы.

— Ну, у вас недолгая песня.

— Вы ничего не понимаете. Я бы за ним ухаживала и тоже заразилась бы, раз уж вам все нужно объяснять.

— Не обязательно. Я пытался спасти добрых два десятка больных, а уж сколько трупов перемыл! И, как видите, живехонек. Стало быть, и вы бы могли остаться в живых и очутиться здесь, даже если бы ваш муж отправился на тот свет со всеми причитающимися ему по чину почестями.

— Не спорьте. Я бы умерла. Или, во всяком случае, мне бы этого очень хотелось. Поговорим лучше о чем — нибудь другом.

— О чем?

— Не знаю. До сих пор у нас не было недостатка в сюжетах.

— Да, речь шла о пистолетах и сабле, потом о сабле и пистолетах. Это неисчерпаемая и весьма поучительная тема.

— Безусловно, я должна признать, что как телохранитель вы незаменимы. Как только нужно кому-то дать отпор, тут вам нет равных.

— Это мое ремесло.

— До встречи с вами я не могла даже предположить, что у людей существует такое ремесло.

— Я не обязан быть, как все.

— Успокойтесь, вы ни на кого не похожи, и до такой степени, что и не знаешь, на какой козе к вам подъехать.

— А я и не хочу, чтобы ко мне подъезжали, совсем наоборот.

— И вам это нравится?

— Очень.

— Вы не француз?

— Я пьемонтец. Я вам говорил, да это и видно.

— Ну, то, что видно, можно назвать разными хорошими словами, одно лучше другого. Дело в Пьемонте или в вашем характере?

— Я не знаю, что вы называете очень хорошим. Я делаю то, что меня устраивает. В детстве я был счастлив. И хотел бы и дальше быть счастливым.

— У вас было одинокое детство?

— Нет. Моя мать старше меня всего на шестнадцать лет. А еще у меня был молочный брат Джузеппе и его мать, моя кормилица, — Тереза. Вот удивилась бы она, если бы узнала, что я готовлю поленту для дам.

— А что, по ее мнению, вы должны делать для дам?

— Нечто грандиозное, для дам и для всего мира.

— И она в состоянии себе представить, что это такое?

— И даже очень. Она это делает ежеминутно.

— Это, должно быть, не слишком удобно.

— Да нет. В доме все к этому привыкли.

— Кто вы? Вы мне сказали ваше имя: Анджело, а может быть, ваша фамилия…

— Моя фамилия — Парди.

— …хотя ничего мне особенного не скажет, но зато при необходимости мне проще будет позвать вас на помощь.