Жак Шардон - Клер

Я любил других женщин, но я этого уже не помню. Помню только, что любил их не так. Для каждой я был другим человеком, не только в чувствах, но и в мыслях, настроениях, привычках. Благодаря Клер я стал таким, какой я сегодня, освободился от внутренней противоречивости, двойственности, скованности, перестал стыдиться самого себя.

Эмери с детства мечтал стать писателем и юношей поступил работать в издательство. Он постоянно видел, как книги появляются на свет и умирают за три недели, не оставив следа ни в ком, кроме самого автора, и охота писать у него пропала. В тридцать лет он женился и устроился на службу в банк Пьерко. Мне любопытно было увидеть взрослым человека, который нравился мне ребенком, читал свои стихи и мог бы стать моим другом. Кроме того, я надеялся попросить его о встрече с Пьерко.

Мы столкнулись в дверях — он провожал посетителя; по знаку, который он сделал своей секретарше, я понял, что пришел не вовремя. Войдя в кабинет, я увидел его седую голову и устремленные на меня удивленные, радостные и нежные глаза, в которых горел еще огонек юности, но одновременно чувствовались занятость, усталость, беспокойство. После двадцатилетней разлуки я оказался для него докучливым визитером.

— Не стану тебя задерживать… Я был бы рад увидеться с тобой, поболтать. Приезжай к нам в Шармон.

— Я бы с удовольствием… Конечно, надо повидаться… Столько всего… Я обдумаю… Я тебе напишу…

По тому волнению, с каким он листал записную книжку, я понял, что хочу слишком многого и что приятный, но без пользы проведенный час не укладывается в его расписание. В большом городе трудно возобновить старую дружбу, надобно сохранять ее с детства. Все подлинно человеческое здесь быстро улетучивается.

Эмери, как мне показалось, с облегчением вздохнул, узнав, что я хочу поговорить с Пьерко. Он тотчас обрел подобающие должности слова и движения и сел записывать под мою диктовку необходимые сведения.

Неделю спустя я получил от него письмо и приехал в банк. Рассыльный — единственный неторопливый человек во всем судорожно копошащемся здании — отвел меня в белоснежную комнатку.

Сидя тут в заточении, посетитель проникался сознанием величия плантаций Пьерко, гигантские фотографии которых украшали стены. Я не успел оглядеть их все и сделать соответствующие выводы, как появился все тот же юноша-посыльный. Беспечной походкой он прошествовал впереди меня, остановился у одной из дверей, наклонил голову, точно прислушиваясь, а затем решительно постучал. В глубине вытянутого кабинета возле окна сидел за столом Пьерко, голову он поднял только тогда, когда я предстал перед ним.

Я не видел его пятнадцать лет и воображал, что стремительная карьера отразилась на его внешнем облике. Я испытал робость в присутствии этой аллегории успеха, наделенной скромными земными чертами. Полагая разговоры с плантаторами делом полезным, он расспросил меня о привитых гевеях, которые я высаживал по совету одного голландца, затем поинтересовался, не намерен ли я возвратиться на Борнео.

— Сейчас не время предпринимать столь дорогостоящее и ко всему прочему бесполезное путешествие.

— Впрочем, у вас хороший управляющий. Вы можете во всем положиться на Франка. Досадно даже держать человека с его данными на такой маленькой плантации… Три тысячи акров, если не ошибаюсь?

— Верно, но Франк получает порядочные деньги. Вряд ли он зарабатывал бы больше даже у вас в Тенамари.

— Не стану скрывать, он мог бы быть нам очень полезен.

— Мне же он просто необходим. Только благодаря ему я могу жить во Франции. Я считаю его своим компаньоном.

— Такой союз в настоящее время приносит ему, вероятно, не много.

— Мне кажется, он ко мне привязан… Вы не предвидите улучшений в текущем году?

— Разумеется нет, ни в текущем, ни в следующем. В Лондоне, в Гааге проходят конференции с целью отыскать способ эффективного контроля. Плантаторы все до одного заинтересованы в сокращении производства, а вот договориться не могут. Часть проблем они обсуждают, а другие утаивают… Не сомневаюсь, выход найдется, но тогда, когда уже наступит полный крах или чуть-чуть раньше… Но вы-то спокойны? Благодаря Франку у вас самая низкая себестоимость. А это главное. И плантация у вас славная… Вы начинали в благоприятное время, в лучших условиях, отлично выбрали участок…

— Ну в общем-то, дела идут неплохо. Но я теряю деньги…

— Эмери мне что-то говорил. Вы хотели бы… Сколько вам нужно?

— Получив пятьдесят тысяч долларов, я мог бы совершенно спокойно жить три года… Разумеется, под залог плантации.

— Это немало… Я не забыл ваших услуг в деле о Тенемари… К тому же на Борнео мы с вами соседи… Нам может понадобиться ваш завод, когда наша Сюзханна встанет на ноги… Мы дадим вам тридцать тысяч долларов.

— Я могу рассчитывать на тридцать тысяч?

Он проглядел какие-то записи.

— Рано или поздно вам придется расстаться с вашей плантацией. Она слишком мала. Вы живете во Франции. Франк может уйти от вас, может умереть… Ваше компаньонство на расстоянии могло существовать несколько лет, но оно неразумно. Я бы считал возможным слияние вашей плантации с Сюзханной. Все хозяйство составило бы пять тысяч гектаров… Управлять им мог бы Франк.

— Позвольте спросить, проект слияния плантаций связан с ссудой, которую вы мне предоставляете? Это условие?

— Ни в коем случае, ваши тридцать тысяч вы получите, как только мы оформим залог… Более того, я немедленно переведу указанную сумму в Шартред. Вы совершенно свободны. Но я рекомендую вам обдумать мое предложение; не сомневаюсь, вы убедитесь, что оно для вас выгодно. Возьмите этот листок. Вы найдете здесь все подробности… Вы увидите, что мы вам хорошо заплатим за вашу плантацию… Вы получите солидную долю акций. Подумайте и приходите, когда что-нибудь надумаете.

Пьерко откровенно высказал мне свое мнение о Франке и о ценности моих владений; он избегал малейшего давления и проявил чрезвычайную деликатность. Откровенность, прямота, такт, симпатии нередко вкрадываются в деловые отношения и излишней утонченностью осложняют их. Если бы я уловил хитрость в поведении Пьерко, я бы держался настороже. В ту минуту я был очарован его манерами, щедро оказанным мне доверием и, полагаю, переоценил его любезность. Пожелай я расстаться с плантацией, я уже не смог бы продать ее никому другому.

Обдумывая наш разговор, я не торопился с решением, дал пройти времени. Предложение Пьерко было приемлемым, смущала оплата акциями. Если ситуация улучшится, мои дела в любом случае пойдут на лад. Если кризис затянется, сделка с Пьерко не принесет мне ничего, на вырученную с продажи плантации сумму я едва-едва сумею расплатиться с долгами.