Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

Кружес, укутав шею кашне и натянув перчатки, засмотрелся на холеную пару гнедых, чья атласная шерсть сверкала под серебряной упряжью, на лакеев с цветком в петлицах ливрей, на всю эту благородную и изысканную роскошь, среди которой досадным пятном выделялось его пальто; однако более всего его поразил сам Карлос: горящий взгляд, нежные краски лица, неотразимая улыбка — все в нем выдавало жажду очаровывать и покорять и делало его, несмотря на его veston [50] Куртка (фр.). в мелкую коричневую клетку и мягкое сиденье экипажа, похожим на юного героя, летящего на боевой колеснице… Кружес, подозревая, что за всем этим кроется какое-то приключение, не удержался от вопроса, который еще накануне готов был сорваться у него с языка:

— Скажи мне правду, Карлос, что тебе вдруг взбрело в голову отправиться в Синтру?

Карлос отшутился. Готов ли маэстро поклясться гением Моцарта и фугами Баха хранить тайну? Так вот, у него вдруг родилось желание прокатиться в Синтру, провести там денек, подышать свежим воздухом… Но, ради бога, пусть Кружес никому не проговорится об их путешествии!

И он добавил со смехом:

— Я тебя увез чуть не силой, но ты не будешь раскаиваться…

Нет, Кружес не раскаивался. Напротив, он находил поездку восхитительной: ему всегда нравилась Синтра. Впрочем, у него сохранились самые смутные впечатления о грандиозных скалах и горных источниках… В конце концов он признался, что был в Синтре девятилетним мальчиком.

Вот как! Так маэстро не знает Синтру? Ну, тогда следует пробыть там подольше и совершить все традиционные прогулки: подняться к замку Скалы, испить воды из источника Любви, переправиться на лодке в долину…

— Мне бы очень хотелось увидеть дворец Семи Вздохов и поесть деревенского масла.

— Масла там будет вдоволь и еще ослов — тоже, множество ослов… Настоящая идиллия!

Экипаж катился по Бенфикской дороге; вдоль нее тянулись зеленые изгороди пригородных ферм, заброшенные строения с выбитыми стеклами, табачные лавочки; и любое деревце, трава, усеянная маками, мелькнувший вдали зеленый холм — все завораживало Кружеса! Он так давно не видел сельского приволья!

Солнце меж тем поднималось все выше. Маэстро освободился от своего длинного кашне. Затем, почувствовав, что ему жарко, снял пальто — и объявил, что умирает от голода.

К счастью, они подъезжали к Поркальоте.

Кружес горел желанием отведать знаменитого тушеного кролика, но, поскольку, как оказалось, этот деликатес в столь ранний час не подают, он после долгих размышлений заказал яичницу с колбасой: он уже много лет не ел простой деревенской пищи… Когда же хозяин с важным видом и словно оказывая им милость водрузил на ничем не покрытый стол огромное блюдо с вожделенной яичницей, Кружес потер руки от удовольствия, находя все это восхитительно деревенским.

— В Лиссабоне невозможно жить здоровой жизнью! — проговорил он, накладывая себе полную тарелку. — А ты что же, ничего не съешь?..

Карлос, чтобы составить ему компанию, попросил чашку кофе.

Кружес, поглощая с жадностью яичницу, вдруг воскликнул с набитым ртом:

— Рейн, должно быть, тоже великолепен!

Карлос недоуменно взглянул на него, потом рассмеялся. При чем тут Рейн? А при том, что стоило Кружесу покинуть хоть ненадолго родные пенаты, как им овладела жажда странствий и новых впечатлений. Он хотел видеть горы, чьи вершины покрыты вечными снегами, реки, о которых упоминает история. Его мечтой было посетить Германию, обойти ее всю пешком, с котомкой за плечами, эту священную землю, родину его богов — Бетховена, Моцарта, Вагнера…

— А в Италию ты поехать не хочешь? — поинтересовался Карлос, закуривая сигару.

Маэстро сделал презрительный жест и разразился одной из своих загадочных фраз:

— Одни контрдансы!

Карлос рассказал ему, что они с Эгой собираются зимой в Италию. По мнению Эги, путешествие по Италии — необходимая гигиена для разума и чувств: невозмутимое величие ее мраморных статуй дает отдых сумасбродному воображению нервного обитателя Пиренейского полуострова.

— Наше воображение, напротив, более всего нуждается в плетке, — проворчал Кружес.

И он снова заговорил о нашумевшей статье Эги, напечатанной в «Иллюстрированной газете». Кружес полагал, о чем он и сказал вчера во всеуслышание, что Эга просто обезумел и довел свое раболепство перед Коэном до неприличия. К тому же огорчительно, что Эга, с его талантом и столь пылкой фантазией, ничего не делает…

— Никто ничего не делает, — возразил Карлос, потягиваясь. — Вот ты, например, что ты делаешь?

Кружес на мгновенье задумался, затем пробормотал, пожав плечами:

— Если я даже и напишу гениальную оперу, кто возьмется ее поставить на сцене?

— А если Эга напишет гениальную книгу, кто станет ее читать?

И маэстро заключил:

— Проклятая страна! Я, пожалуй, тоже выпью кофе.

Лошади отдохнули. Кружес заплатил по счету, и они отправились дальше. Вскоре дорога пошла по однообразной равнине, которая показалась им бесконечной. По обе стороны, куда только достигал взор, тянулась темная, унылая земля, а над головой простиралась бездонная синева неба, тоже наводившая тоску своей неизменностью. Размеренная рысь лошадей монотонной дробью рассыпалась по дороге. Нигде ни звука, лишь изредка птица в стремительном полете рассечет воздух, покидая неприютные места. В экипаже один из лакеев спал, а Кружес, отяжелевший после обильной пищи, рассеянно и меланхолически созерцал атласные конские крупы.

Карлос меж тем размышлял о том, что же повлекло его в Синтру. Он и в самом деле хорошенько не понимал, почему он едет туда, но вот уже две недели он не видел ее — женщину, чья походка напоминала ему шествующую по земле богиню, и не окунался, пусть на миг, в глубокую черноту ее глаз; и вот сегодня, полагая, что она в Синтре, он мчится туда. Он ничего не ждет и ни на что не надеется. Он даже не знает, застанет ли он ее там: быть может, она уже уехала. Но он едет туда: и ему радостно думать о ней здесь, сейчас, радостно будет въезжать под сень деревьев Синтры… И все же вдруг там, в старом отеле Лоренс, он увидит ее идущей по коридору, слегка коснется, проходя, ее платья, услышит ее голос? Если она остановилась в этом отеле, она непременно придет обедать в зал ресторана: Карлос так хорошо помнил этот зал, где ему так хочется поскорее очутиться, — невзрачные муслиновые занавески, скромные букеты на столах, два старинных громадных медных светильника… Она войдет туда, белокожая, светловолосая Диана-охотница; Дамазо представит ей своего друга Майа, и эти черные глаза, которые сверкали ему издали двумя звездами, медленно взглянут в его глаза; и, быть может, она на английский манер протянет ему руку…