Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

— Наконец-то доехали, — воскликнул Кружес со вздохом облегчения.

Уже показались первые дома Синтры; вдоль дороги зеленели деревья, и в лицо веяло свежим и прохладным ветерком с гор. Экипаж медленно покатился по густо-зеленому Рамальяну. Его тенистый покой завораживал путешественников ленивым и убаюкивающим шелестом ветвей и еле различимым рокотом бегущей воды. Плющ и мох окутывали зеленым покровом ограды. Солнце пронзало длинными стрелами листву. Легкий, бархатистый воздух плыл, омывая молодые побеги; со всех сторон из гущи ветвей доносился негромкий щебет птиц; и уже здесь, на проезжей дороге, можно было ощутить еще недоступные глазу торжественное величие могучих утесов и благостный мир сельских ферм… Кружес дышал жадно и глубоко.

— А где находится отель Лоренс? В горах? — спросил он, уже обуреваемый желанием пробыть по крайней мере месяц в этом раю.

— Мы не поедем в отель Лоренс, — отвечал Карлос, очнувшись от своей задумчивости и поторапливая лошадей. — Мы остановимся у Нунеса, там гораздо лучше!

Решение остановиться у Нунеса осенило Карлоса внезапно, едва они проехали мимо первых домов Сан-Педро и экипаж покатился по дороге, где он мог повстречаться с «ней» в любую минуту. Тогда его вдруг охватила робость, смешанная с гордостью и самолюбивым опасением уронить себя в ее глазах такой назойливостью: ведь он последовал за ней в Синтру, не будучи даже ей представлен, да еще поселится с ней под одной крышей и займет место за одним и тем же столом в ресторане… Кроме того, ему была неприятна мысль, что его познакомит с ней Дамазо: воображение уже рисовало ему, как краснощекий и одетый по-пейзански Дамазо церемонным жестом станет представлять ей «своего друга Майа» и будет к месту и не к месту «тыкать» ему и всячески афишировать свою дружбу с «нею», гипнотизируя ее нежными взглядами… Нет, это было бы невыносимо…

— Мы едем к Нунесу, у него лучше кормят.

Кружес не отозвался: он примолк, очарованный, и с, религиозным благоговением созерцал тенистое великолепие рощ, скалистые отроги горной цепи, на миг различаемые сквозь облака; с наслаждением впитывал насыщенный ароматами воздух и вслушивался в ласковое журчанье вод, сбегающих с гор в долину…

Только при виде Королевского дворца уста его разомкнулись:

— Да, в нем есть cachet! [51] Своеобразие (фр.).

Дворец восхитил его более всего остального: массивный, безмолвный, лишенный архитектурной помпезности и традиционных башен, воздвигнутый по древнему обычаю посреди крепости, он своими прелестными окнами в стиле мануэлино, которые придавали ему истинно королевское величие, смотрел на лежавшую окрест ярко-зеленую долину; а на его крыше возвышались две дымовые трубы конической формы, столь огромные, почти заслонявшие горизонт, словно весь дворец был сплошной кухней и ее размеры свидетельствовали о чудовищном обжорстве короля, ежедневно поглощающего целое королевство…

И когда экипаж остановился у дверей отеля, Кружес боязливо огляделся вокруг, как будто ждал, что вот-вот раздастся грубый окрик дворцового стражника.

Карлос меж тем соскочил с сиденья и допрашивал слугу, спустившегося, чтобы взять чемоданы:

— Ты знаешь сеньора Дамазо Салседе? Он здесь, в Синтре?

Слуга превосходно знал сеньора Дамазо Салседе. Как раз вчера он видел, как сеньор направлялся в бильярдный зал с неким чернобородым господином. Должно быть, сеньор остановился у Лоренс, поскольку к Нунесу он обычно приезжает кутить с девицами.

— Две комнаты, и поскорей! — распорядился Карлос, радуясь, как ребенок, тому, что «она» здесь, в Синтре. И с отдельной столовой для нас двоих, где мы могли бы завтракать.

Кружес, подойдя к ним, стал возражать против отдельной столовой. Он предпочел бы сидеть за общим столом в ресторане. Там порой попадаются такие персонажи…

— Хорошо, — согласился Карлос, улыбаясь и потирая руки, — накрывайте завтрак в ресторане или даже посреди площади. И побольше деревенского масла для сеньора Кружеса!

Конюх повел распрягать лошадей, слуга отнес чемоданы. Кружес, восторгаясь Синтрой, стал подниматься по лестнице, по-прежнему с накинутым на плечи пледом: он боялся с ним расстаться — плед принадлежал его матери. Но, дойдя до дверей ресторана, он вдруг в удивлении замер, а затем воскликнул, воздев руки к небу:

— О! Эузебиозиньо!

Тут подоспел Карлос и увидел… Да, это был он, неутешный вдовец, и он заканчивал в ресторане завтрак в обществе двух девиц-испанок!

Эузебиозиньо восседал во главе стола перед остатками пудинга и фруктами: пожелтевший, плохо причесанный, в неизменном трауре и пенсне с темными стеклами, на длинном шнурке, заправленном за ухо; на шее у него красовался кружочек из черной тафты, которым, очевидно, был прикрыт созревший прыщ.

Одна из испанок была смуглая бабища с тронутым оспой лицом, другая — худенькая, с добрыми глазами и чахоточным румянцем, проступавшим сквозь слой рисовой пудры. На обеих — черные атласные платья, и обе дымили папиросами. Среди света и прохлады, вливавшихся в открытое окно, женщины казались еще более потасканными, вялыми, расслабленными постелью, пахнущими спертым воздухом спальни. В, их компанию, видимо, входил и еще один субъект — толстый, низенький, почти без шеи; он сидел спиной к дверям и, склонившись над тарелкой, высасывал половинку апельсина.

На секунду Эузебиозиньо застыл с поднятой вилкой; но тут же, подхватив салфетку, встал из-за стола и подошел к друзьям, чтобы пожать им руки; при этом он лепетал что-то нечленораздельное про то, что врач предписал ему переменить климат, а этот молодой человек любезно согласился сопровождать его, но захотел пригласить заодно и девушек… Никогда еще у Эузебиозиньо не было столь похоронного вида, и никогда он не выглядел так скверно, как сейчас, когда цедил заведомо лживые слова, ежась под взглядом Карлоса.

— Ты прекрасно сделал, Эузебиозиньо. — Карлос ободряюще похлопал вдовца по плечу. — Лиссабон ужасен, а любовь — вещь приятная.

Но тот продолжал оправдываться. Худенькая испанка, не бросая папиросы, тоже встала из-за стола и громко спросила Кружеса, почему он с ней не здоровается. Маэстро тотчас ее признал и с распростертыми объятьями устремился навстречу дорогой Лоле. Они устроились на противоположном конце стола и принялись болтать по-испански с бурными жестами и восклицаниями:

— Hombre, que no se le ha visto! Mira, que me acordado de ti! E caramba, que reguapa estas… [52] Давно мы с тобой не видались! Но знаешь, я тебя вспоминал! Черт побери, ты здорово похорошела! (исп.).

Затем Лола с принужденным видом представила Кружесу смуглую бабищу — сеньориту Кончу…

Видя, что встреча приняла столь дружеский оборот, тучный субъект, до того лишь на секунду оторвавшийся от тарелки, решил повнимательнее разглядеть друзей Эузебиозиньо: он отставил тарелку, вытер салфеткой рот, лоб и шею, аккуратно водрузил на нос огромное пенсне с толстыми стеклами и, подняв широкое, пухлое, лимонно-желтое лицо, пристально, с невозмутимой наглостью оглядел с ног до головы Кружеса, а за ним и Карлоса.