Жозе Эса де Кейрош - Новеллы

— А теперь, сеньора, поставьте внизу ваше имя, это важнее всего!

Медленно вывела свое имя дона Леонор, вся залившись краской, словно ее раздевали на глазах у толпы.

— А теперь, — глухо, сквозь стиснутые зубы приказал ей супруг, — адресуйте это письмо дону Рую де Карденасу!

Тут дона Леонор осмелилась поднять на него взор, не в силах скрыть своего удивления перед незнакомым ей именем.

— Пишите!.. Дону Рую де Карденасу! — закричал дон Алонсо, нахмурив брови.

И она адресовала свое бесчестное письмо дону Рую де Карденасу. Дон Алонсо спрятал письмо за пояс, рядом с вложенным в ножны кинжалом, и молча, выставив вперед клинообразную бороду, вышел, бесшумно ступая по плитам коридора.

Застыв в бесконечном ужасе, дона Леонор осталась сидеть на табурете с безвольно упавшими на колени руками и взором, устремленным во тьму безмолвной ночи. Сама смерть представлялась ей менее мрачной, чем это мрачное приключение, в которое она была насильственно вовлечена! Кто был этот дон Руй де Карденас, о котором она даже не слыхала и который никогда не соприкасался с ее жизнью, столь безбурной и столь небогатой событиями и людьми? Но, верно, он знал ее, встречался ей, следил за ней, хотя бы взглядом, иначе как бы ему счесть вразумительным и естественным получение от нее столь пылкого и многообещающего послания…

И этот человек, судя по всему юноша благородного происхождения и, должно быть, красивый, внезапно вторгся в ее жизнь по прихоти ее супруга! И незаметно для нее столь глубоко проник сей человек в ее жизнь, что для него отворяется дверь в саду, а к ее окну, чтобы он мог туда подняться, приставляется лестница!.. И кто же — ее супруг, сам, втайне от всех, открывает настежь дверь и сам поднимает лестницу к ее окну!.. Зачем?..

И тогда мгновенно дона Леонор уразумела всю истину, постыдную истину, которая исторгла из ее уст тоскливый и тут же приглушенный вскрик. Это ловушка! Сеньор де Лара искусительным письмом заманит в Кабриль доверчивого дона Руя, одного, беззащитного, и здесь он схватит его и предаст смерти! И она, ее любовь, ее тело должны служить соблазном, сияющим перед очарованным взором несчастного юноши. Ее супруг использует ее красоту, ее ложе, как золотую сеть, в которую должна угодить неосмотрительная жертва! Возможно ли нанести ей оскорбление более ужасное? И какое бесстыдство! Ведь дон Руй де Карденас может не поверить и не принять столь откровенного любовного приглашения и лишь разгласит о нем по всей Сеговье, смеясь над ней и похваляясь письмом, в коем супруга Алонсо де Лара предлагает ему свое ложе и тело! Но нет! Несчастный поспешит в Кабриль, чтобы погибнуть, бесславно погибнуть в черном безмолвии ночи, без духовника, без отпущения грехов, с душой, отягченной грехом прелюбодеяния! Он умрет непременно, — сеньор де Лара никогда не допустит, чтобы остался в живых тот, кто получит это письмо. Выходит, этот юноша умрет из-за любви к ней, любви, которая, не дав ему любовных радостей, будет стоить ему жизни. Да, да, из-за любви к ней умрет он — ведь ненависть сеньора де Лара, ненависть, столь насыщенная подлостью и вероломством, могла родиться лишь из ревности, которая затмила в нем долг рыцаря и христианина. Без сомнения, он перехватил бросаемые на нее доном Руем взгляды, приметил, что тот нетерпеливо ждет ее появления и старается попасться ей на глаза: будучи страстно влюбленным, дон Руй, верно, забыл об осторожности.

Но где, когда это было? Смутно припомнила она юношу, что по воскресным дням встречался ей в церковном дворе и ждал ее с букетом гвоздик у церковного портала… Быть может, это был он? Юноша благородной наружности, с очень бледным лицом и большими черными жгучими глазами. Она проходила мимо — не замечая его… В руках он держал белые и красные гвоздики… Кому они предназначались? Ах! Если б она могла предупредить его, теперь, неотложно, раньше, чем наступит рассвет!

Но как? Ведь в Кабриле нет ни одного слуги, ни одной служанки, коим она могла бы довериться! Ужели дозволить, чтобы грубый меч предательски пронзил это сердце, полное любви к ней, бьющееся ради нее, живущее лишь надеждой на встречу с ней!

О! Бурная и пылкая надежда эта погонит дона Руя из Сеговьи в Кабриль, маня соблазном отворенной в сад двери и лестницы, приставленной к окну, под покровом и защитой ночи! Вправду ли сеньор де Лара приказал приставить лестницу к ее окну? Уж не иначе, ведь так им легче будет убить его, бедного, красивого, невинного юношу; как он станет обороняться, стоя на шаткой лестнице, держась за нее обеими руками, — ведь он даже не сможет выхватить из ножен кинжала. Так, значит, назавтра, всю ночь, окно напротив ее постели будет открыто и лестница будет приставлена к ее окну в ожидании гостя! И, затаившись в темной комнате, ее муж непременно его убьет…

Но вдруг сеньор де Лара подстережет дона Руя де Карденаса у входа в сад и там на тропе неожиданно нападет на него, и вдруг случится так, что ловкость или сила изменят ему в поединке и он упадет, пронзенный, а тот, другой, не признает в ночной тьме, кого он убил? А она, здесь, в своей комнате, ничего не будет знать, и все двери открыты, и лестница приставлена к окну, и этот человек может появиться в окне из душной густой ночной темноты, а как мужу прийти ей на помощь, если он лежит мертвый на тропе… Что тогда ей делать, матерь божия? О! Без сомнения, она надменно оттолкнет дерзкого юношу… Но он придет в изумление, и гнев охватит его при виде обманутых надежд! «Ведь вы сами позвали меня, сеньора!» И он вынет письмо, которое он держал у сердца, ее письмо, подписанное ею, начертанное ее рукой. Как тогда рассказать ему о засаде и обмане? Рассказ будет долгим в глухой безмолвной ночи, а его темный и влажный взор станет умолять ее и проникнет ей в душу… Горе ей, если сеньор де Лара умрет и оставит ее в одиночестве в этом огромном незащищенном доме! Но сколь тяжкое горе постигнет ее, если этот влюбленный в нее юноша, по ее зову и из любви к ней, поспешит сюда в любовном ослеплении и здесь вместо сбывшихся надежд найдет смерть и умрет нераскаянным грешником, обреченным попасть в ад на вечные муки… А ему всего-то лет двадцать пять, — если это тот юноша, которого она припоминает, такой бледный, стройный, в лиловом бархатном камзоле и с букетом гвоздик в руке, у церковного портала в Сеговье…

Две слезинки скатились из утомленных глаз доны Леонор. Преклонив колена и всей душой устремясь к небесам, понемногу озарявшимся лунным светом, она зашептала в бесконечной печали и уповании:

— О! Пресвятая дева де Пилар, владычица моя, спаси и помилуй нас обоих, спаси и помилуй нас всех!

Когда в час сиесты дон Руй вышел в прохладное патио своего дома, навстречу ему с каменной, стоявшей в тени скамейки поднялся деревенский парень и, вытащив из кожаной сумки письмо, протянул ему, бормоча: