Жюль Ромэн - Доногоо-Тонка, или Чудеса науки

Шествие подымается на небольшой, поросший лесом холм, издали господствующий над лугом. Достигают первого уступа. Вот подходящее место. Архитекторы рассмотрят вопрос на досуге.

2. Золотой проспект, неподалеку от речки. Народ толпится перед свежей афишей.

3. На равнине. В отдалении виднеются речка и строения Доногоо-Тонка.

Четыре пионера верхами. Три мула с погонщиками. Мулы навьючены кольями, у которых один конец заострен, а на другом — дощечка с надписью.

Время от времени пионеры останавливаются. Старший указывает место. Погонщик вбивает в землю кол.

Надпись гласит:

Двор Института.

Ле Труадека приветствуют его новые коллеги, поздравляют многочисленные друзья. Он отвечает на вопросы газетных сотрудников. Его фотографируют.

В этой небольшой толпе мы узнаем банкира, Лесюера, Бенэна и самого профессора Командора Мигеля Руфиске.

Ламандэн в своей временной резиденции. Он пишет:

Главное Общество

Доногоо-Тонка

Дворец Управления

Дорогой и славный учитель,

Я только что узнал о Вашем триумфальном избрании. Мне незачем говорить Вам, как велика моя радость. В некотором смысле, мой труд завершен, и я мог бы вернуться к своему плугу, как Цинциннат. Но основание города влечет за собой известные обязательства, которых вначале не предусматриваешь. Я поступил бы неприлично, бросив Доногоо-Тонка, как подкидыша.

Поэтому мне придется на некоторое время отсрочить удовольствие видеть Вас и лучше, чем сейчас, выразить Вам чувства, которые питает к Вам Ваш покорнейший почитатель

Главное Общество

Доногоо-Тонка

Дворец Управления

Дорогой Бенэн,

Мне скучно без тебя и без приятелей. Мне надо было взять вас с собой; но вы не выказывали ни малейшего рвения. Ясное дело! Вы почивали на Иссуарских лаврах.

Вот мое предложение: приезжайте все сюда. Вы явитесь к освящению целой дюжины зданий, а главное — к открытию статуи Ле Труадека, о которой я предпочитаю ничего не говорить заранее (Лесюер умрет от зависти).

Я имею возможность принять вас в комфортабельном помещении; морское путешествие очень удобно, и вы себе представить не можете, как хороша старая трубка под вечер, перед новыми кварталами Доногоо-Тонка.

Итак, я вас жду.

Твой

1. Контора агентства Мейер-Кон в Рио де Жанейро. Перед окошечками давка. Лица служащих выражают отчаяние. Мы догадываемся, что они восклицают: «Ближайший караван! Вы хотите, чтобы вас записали на ближайший караван! Да ведь уже две недели, как все разобрано!»

2. Длинный караван движется лесистым ущельем. Оступается мул. Всадник падает. Никто не оборачивается.

3. Другой караван идет берегом реки. Десяток женщин верхом на мулах. Две из них переругиваются. Их товарки, по-видимому, разбиты усталостью и дремлют.

Отряд сопровождают двое вооруженных мужчин. Они поглощены раскуриванием потухших трубок.

4. Равнина, в миле от Доногоо-Тонка. Изгиб почвы открывает перед нами даль и город. Сперва глаза видят только густую растительность и длинные лысые полосы; это тропы. Но мало-помалу мы начинаем различать движущиеся предметы: всадников, вьючных животных, вереницы пешеходов. Их видно все больше и больше. То, что мы приняли было за ворох кустов, оказывается маленьким отрядом, который отдыхал и вот снова трогается. Это деревце вдали… да нет! Видно дуло ружья за плечом у человека и движущийся круп лошади. А там изгородь сошла с места: и продолжает ползти.

А нам-то казалось, что у них есть корни и что они сто лет будут грызть ком земли:

Все это кишение направлено к одной точке. Вся равнина стягивается к Доногоо.

1. В каком-то городе по улице идет человек. Это не прогулка, это не скитание наугад. Человек совершает каждодневный путь, и его шагам, быть может, лет десять.

Но походка его расстраивается. Мысль, бывшая у него в голове, в конце концов сошла в тело. Он останавливается; достает часы, но не смотрит на них. Поворачивает кругом и уходит другим уже шагом.

2. Чиновник в маленькой канцелярии, где никого, кроме него, нет. Его дневная работа, по-видимому, окончена, потому что он закрыл чернильницу с черными чернилами, чернильницу с красными чернилами, закупорил баночку с душистым клеем; он положил рядышком квадратную линейку, плоскую линейку, обе вставочки и скребок. Резинка для карандаша и резинка для чернил, положенные друг на друга, образуют на углу клеенки довольно печальный курган.

Но на все это он глядит как-то особенно. Не может быть, чтобы он каждый вечер так пристально, таким затуманенным взглядом смотрел на жалкие принадлежности своего письменного стола.

И что в этом конверте, аккуратно прислоненном к полочке, в этом конверте, на котором он красивым английским почерком вывел: господину Директору?

3. Семья сидит за столом; шесть человек, разного возраста.

Они молчаливее обычного. Стараются не смотреть друг на друга.

Вдруг один из них встает, отодвигает тарелку. Ему на вид лет двадцать пять.

Тогда семья решается взглянуть. Все глаза торжественно обращаются к нему с последней мольбой.

Но он уже далеко.

4. Два или три часа ночи. В дрянной меблированной комнате спит человек. На комоде горит ночник.

Человеку снится сон; он ворочается, вздыхает, делает резкие движения. Вот и он обманут сном. Или для того мы кладем голову на подушку и вступаем в соглашение с невидимым миром, чтобы встречать новых врагов, новую борьбу?

Человек просыпается; он широко раскрывает глаза, приподымается на кровати, обводит рукой вокруг головы.

Этому человеку уже не уснуть. К чему тоскливо метаться в постели до утра? А главное, к чему откладывать с утра на утро решение, которого все равно не избежать?

Человек соскакивает с кровати. Он решился.