Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— Ты что делаешь? — возмутилась Роза. — Кто ж вытирается рукавом! Да еще платье-то чье, барышни!

Но гнев ее улетучился быстрее, чем камфара. А заметив, как испугалась служанка, она даже пожалела ее.

— Ну, ладно, что было, то было. А раз уж так случилось, не будем никому рассказывать. Собственно говоря, мысль не дурна, — только бы тетя не узнала. Может, и я бы в подобном случае так поступила. А теперь брось хныкать! Что я хотела сказать? А где ж вы обменялись платьями?

— В лачуге, в винограднике.

— Гм. А если вечером дядюшка с папенькой пойдут, как обычно, в виноградник и вы не- сможете снова поменяться?

— Об этом мы не подумали, — струсила горничная.

— Вот видишь! — с торжеством произнесла Роза. — Хорошо все-таки, что я пришла и надоумила вас. Э, — добавила она, кончиком зонта рисуя таинственные вензеля на рыхлой глине, — втроем-то мы что-нибудь поумнее придумаем.

Запретное обладает удивительно притягательной силой для молодых сердец. Вот и Роза готова уже была помогать им в том, и что еще так недавно осуждала. Мелькнула у нее в уме, что в легкомысленном приключении, одна деталь — предстоящий обмен платьями — не продумана, и сразу же она почувствовала себя участницей смелой проделки. Теперь ее и мелочи заинтересовали, и результаты. Капля собственной сообразительности окрасила в розовый цвет то, что прежде казалось черным. Совсем немножко тщеславия — это, мол, ей пришло в голову, где и когда они смогут переодеться, если старики пожалуют на виноградник, — но тщеславие, растревоженное в дебрях женской души, выгоняет из зарослей многих хищников, и прежде всего любопытство.

«Кажется, Мари не хотелось, чтобы я увидела ее кавалера, — размышляла Роза. — Наверное, какой-нибудь мужлан неотесанный, и она стесняется его показать. А я все равно посмотрю! Спрячусь незаметно за спины и сделаю вид, будто ее не знаю».

— Кларика, милочка, подождите меня здесь, — громко сказала она, — и подержите мою шляпку.

С непокрытой головой ей было легче замешаться в толпе девушек и подобраться поближе к Мари, в шляпке она очень бы выделялась. Роза тихонько вклинилась между долговязыми сестрами Баланци, самыми шумливыми в группке. Они так галдели, что скорняк, господин Мартон Трик, побывавший во времена солдатчины в Италии, бросил ехидное замечание по их адресу:

— Нынче мир вверх дном перевернулся, кума. (Он беседовал с женой Иштвана Кендера.) Когда я был в Венеции, видел, как кошкам на шею колокольчики по приказу властей привязывали, чтобы голуби на площади Святого Марка, зная об их приближении, успевали взлететь. А тут, изволите видеть, голубки себе на шею колокольцы вешают, вот как девицы Баланци, чтобы кошек предупредить: «Тут, мол, мы, тут, хватайте нас, будьте любезны!» Супруга Иштвана Кендера от души рассмеялась.

— Здоровый же кот нужен, куманек, чтобы зубы о них не обломать. Больно уж нелакомые кусочки!

Среди этих нелакомых кусочков и стояла Роза, нетерпеливо ожидая начала кадрили, а вернее, кавалера своей подруги. Какой он? О чем они станут говорить? Вот забавно будет послушать!

Но кадриль рождалась с трудом. На площадке оказалось слишком мало пар. Однако и они целиком завладели вниманием Розы. Грубые шутки, глупые выкрики, гиканье — все было для нее ново и непривычно. А как вели себя дамы и кавалеры! Девицы взвизгивали, когда кавалеры игриво щипали их за весьма деликатные места. Озорное «щупанье», вероятно, являлось признаком вежливости. Подмастерье, не лапавший партнершу, либо растяпа, либо невежда, либо попросту равнодушен к своей даме и дает понять, что товар его не привлекает. Девицы, правда, визжали, делая вид, будто сердятся, часто слышались вопли возмущенного целомудрия: «Чтоб у вас руки отсохли!» — но по существу такого рода покушения воспринимались как знаки отличия, и та, на долю которой их не доставалось, считала, что плохо повеселилась.

Кадриль все не слаживалась, и это смущало ее организаторов, они отчаянно носились по площадке, совещались, а главный зачинщик, Брозик, неистово ругаясь, сгонял тех, кто прежде сам напросился, а теперь готов бросить его одного на позорище. Пробегая мимо группы девушек, он спросил у Мари:

— А ваш-то партнер куда делся?

— Не знаю, — просто ответила Мари.

Собрать еще несколько пар, чтобы соблюсти хоть какую-то форму кадрили, оказалось трупной задачей (уж лучше никак, чем людям на смех срамиться). Из списка, что составил Брозик, начали по порядку выкликать имена. Мало-помалу объявились все, выразившие желание танцевать, отсутствовал лишь партнер Мари.

— Как вашего кавалера звать? — громовым голосом спросил у нее Колотноки.

— Не знаю.

— Странно. Уж не сбежал ли? А может, вы его съели, барышня? — добавил он, весело заржав.

Начались поиски. «Господин охотник! Господин охотник!» — раздавались крики, и горное эхо вторило им, но тщетно — охотника нигде не было. А ведь ружье его и ягдташ остались висеть на дереве. Кто о нем знает хоть что-нибудь? Никто. Да, странно все-таки. Человек не булавка, чтобы бесследно исчезнуть.

Кадриль надо было начинать, Мари из нее, разумеется, выбыла, но все внимание теперь устремилось на нее. Мамаши и дочки кололи ее насмешливыми взглядами. Глядите-ка, от нее кавалер удрал. А ведь не дурна! Не удалось ей избежать и внимания мужчин.

— Ишь запечалилась, — переговаривались они. — А смазливая, канашка!

Чувствуя, что стала мишенью для острот, расстроенная, хотя и не сознававшая в первые минуты, чем именно (а ведь досаду ее понять легко), Мари хотела скрыться, но упрямая гордыня подавила все прочие чувства, и она нарочно не трогалась с места, чтобы продемонстрировать свое равнодушие.

Несмотря на живописность и аристократичность, кадриль на сей раз не увлекла толпу, уж очень всех потрясло исчезновение охотника. То обстоятельство, что ружье и ягдташ остались на дереве, придало событию таинственную окраску. Тем, кто бывал в театрах, вспомнилась легенда о волшебном стрелке, и самым разнообразным догадкам не было числа, как вдруг бездельник Колотноки глупо сострил, да так громко, что услыхала и Мари:

— Ба, да вон охотник-то, глядите, истинную личину свою принял.

И показал на разукрашенного лентами осла, который с философским спокойствием пасся у ограды на краю поляны.

Мари невольно сжала руки в кулачки. Много бы она дала, чтобы охотник вдруг здесь очутился и задал жару этому Колотноки.

Кое-кто улыбнулся шутке, все прочие же продолжали усердно искать разгадку тайны, пока, к счастью, не обнаружили ее. Ну, как же, конечно! Разве можно было думать иначе! Да ведь разгадка ясна, как день, и лежит совсем рядом, будто солонка да перечница. Так и есть, это был не кто иной, как Патко, знаменитый разбойник, убей бог, если не он. Пришел бесов сын повеселиться часок-другой, служаночкам головы покружить, вот и высмотрел себе самую раскрасавицу. (Теперь события выдвинули Мари в первые красавицы.) А потом кого-то заприметил, испугался, что его узнают, и, давай бог ноги, задал стрекача без ружья, без охотничьей сумки, — уж очень торопился.