Дэвид Лоуренс - Радуга в небе

Для Урсулы все это было внове, и все казалось ужасным. Странный мертвенный свет угнетал. Видимо, свет был такой из-за дождя Она вновь подняла глаза вверх, охваченная пугающим чувством замкнутости в этом пространстве, в этой суровой недвижной духоте, казалось, отделенной от обычной жизни; потом она заметила, что стекла на окнах были рифленые, матовые.

Настоящая тюрьма! Она оглядела стены — выцветшие, бледно-зеленые и шоколадно-коричневые, оглядела ряды столов, выстроившихся, как эскадрон, и сердце ее наполнил ужас. Новый мир, который открывался ей, новая жизнь, у порога которой она стояла, казались грозными, пугающими. Взволнованная, она влезла на свою учительскую кафедру. Кафедра была высокой, и ноги, почти не достигающие пола, она вынуждена была поставить на ступеньку кафедры. Здесь, на возвышении, оторванная от земли, она была на работе! Как же странно, как удивительно все это было! Как отличалось от туманной дымки дождя над Коссетеем. При одной мысли о родной деревне сердце сжала тоска — какой далекой, какой потерянной для нее навсегда она показалась.

Эта жесткая, окоченелая реальность, в которую она ввергнута, — реальность. Но как странно, что Урсула должна назвать реальностью эту недавнюю неизвестность, вызывавшую у нее теперь такой ужас, такое отторжение, что хочется отсюда бежать и бежать. И однако это стало для нее реальностью, а Коссетей, милый, прекрасный и такой родной Коссетей, Коссетей, почти неотделимый от нее и ей тождественный, отступил в туманную даль. Реальностью стала эта похожая на тюрьму школа Здесь ей предстоит восседать, торжествуя в царственном великолепии над всеми учеными мужами Здесь она воплотит в жизнь свою мечту, став любимейшей учительницей, несущей свет и радость детям. Но равнодушная угловатость стоявших перед ней ученических столов корябала душу, вызывая желание боязливо съежиться. Сознание, что она была по-дурацки обманута в своих предчувствиях, отдавало болью Она готовилась щедро принести свою любовь тем, кто ни любви, ни щедрости вовсе не желали. И она была огорчена и оскорблена такой пощечиной, обстановкой, где присутствие ее казалось неуместным.

Соскользнув с кафедры на пол, она вернулась в учительскую. Чувство, что придется переделывать себя, вызывало беспокойство: если она сама не принадлежит реальности, а реальностью является то, что снаружи и вокруг нее, значит, ее долг приспособиться к тому, что вокруг.

Мистер Харби стоял в учительской перед большим открытым шкафом, в нем — горы розовой промокательной бумаги, кипы учебников, коробки с мелками, пузырьки разноцветных чернил — настоящая сокровищница.

Директор оказался невысоким коренастым мужчиной с живописной шевелюрой и тяжелым подбородком. При этом он был благообразен — кустистые брови, красивой формы нос, густые вислые усы. Видимо, очень занятой, он не обратил внимания на вошедшую Урсулу. Было что-то оскорбительное в этом подчеркнутом и явном невнимании к другому, чье присутствие не могло оторвать его от дел.

Потом настал момент просветления — он поднял взгляд от стола и поздоровался с Урсулой. Карие глаза его приятно блеснули. Он производил впечатление человека очень мужественного и непререкаемого до такой степени, что даже хотелось сбить с него эту непререкаемость.

— Вы, наверное, промокли, добираясь, — сказал он.

— О, ничего, я привычная, — сказала она, нервно усмехнувшись.

Но он уже не слушал, и слова ее показались до смешного неуместными, лишними. Он уже не замечал ее.

— Здесь напишете свою фамилию, — объяснил он ей так, будто втолковывал что-то ребенку, — а также время прихода и ухода.

Урсула расписалась в табеле и отошла от стола. Больше никто ее не замечал. Она думала, что бы такое сказать, но не придумала.

— Я впущу их, — сказал мистер Харби, обращаясь к худому мужчине за столом, который торопливо складывал свои листы.

Учитель ничем не выразил своего согласия, продолжая делать то, что делал. Атмосфера в комнате накалилась. В последний момент мистер Брант сунул руки в рукава пальто.

— А вы пройдите в вестибюль к девочкам, — распорядился директор, обращаясь к Урсуле с чарующей и оскорбительной благожелательностью.

Она вышла и направилась к входу, возле которого уже стояли мисс Харби и еще одна молодая учительница. Асфальтированную площадку двора заливал дождь. Над головой уныло, монотонно, настойчиво раздавался звон школьного колокола. Потом он замолк. Она увидела фигуру мистера Бранта — стоя с непокрытой головой возле ворот школы на другом конце двора, он пронзительно свистел в свисток, вглядываясь в даль, в дождливый туман улицы.

Мальчики стайками, вереницами спешили на школьный двор, они пробегали мимо учителя и с громкими криками и топотом устремлялись к входу для мальчиков.

В тамбуре у входа, где стояла Урсула, шумели девочки — они стягивали с себя пальто и шапки, вешали их на ощетинившиеся крюками рейки. Пахло мокрой одеждой, все причесывались, приглаживались, шумя и топоча.

Девочек все прибавлялось, сутолока у крюков постепенно ослабевала, девочки разбивались на шумные группки. Наконец Вайолет Харби хлопнула в ладоши раз, другой, пронзительно крича: «Тихо, девочки, тишина!»

На секунду все замолкли. Гомон стих, но не до конца.

— Что я сказала? — пронзительно завопила мисс Харби.

На этот раз тишина установилась почти полная. Лишь время от времени в тамбур вбегала, на ходу сдирая с себя пальто, какая-нибудь припозднившаяся ученица.

— Первые пары — по местам! — пронзительным голосом скомандовала мисс Харби.

Пары девочек в фартуках и с длинными косами встали поодаль друг от друга.

Опять поднялся гомон, началась всеобщая сумятица, постепенно разрешившаяся тремя колоннами девочек, стоявших попарно в коридоре и гордо улыбавшихся. Возле крюков строили свои ряды учительницы младших классов.

Урсула встала возле колонны своего пятого класса. Девочки дергались, поводя плечами, трясли головой, толкались, вертелись, глядели на нее, ухмылялись, перешептывались, выворачивали шею.

Раздался резкий свисток, и шестой класс, самые старшие девочки, двинулись вперед, предводительствуемые мисс Харби. Урсула со своим пятым классом последовала за ней. Она остановилась в узком коридоре, а стоявшие рядом с ней ученицы скалились и ухмылялись. Что она была теперь такое, она и сама не знала.

Потом раздались звуки фортепиано и шестой класс гулко прошествовал по залу. Через другую дверь вошли мальчики. Музыка все продолжалась — звучал какой-то марш. Пятый класс подошел к двери зала. В отдалении виднелась фигура мистера Харби за столом на кафедре. Вторую дверь охранял мистер Брант. Класс Урсулы напирал. Она стояла рядом. Девочки поглядывали на нее, с улыбками подталкивая друг друга.