Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы

— Нет, я не насчет лошадей. Я приехал повидаться с Лутуф-Уллой. У меня тут на линии есть платформа с лошадьми. Может кто-нибудь взять их без ведома железной дороги?

— Не думаю, Махбуб. Ты можешь жаловаться на нас, если это случится.

— Я видел, как двое людей почти всю ночь прятались под одной из платформ. Факиры не крадут лошадей, поэтому я не обратил на них внимания. Мне хотелось бы найти Лутуфа-Уллу, моего партнера.

— Черт возьми, ты видел? И не обратил внимания? Даю слово, хорошо что я встретился с тобой. А на кого они были похожи?

— Это были просто факиры. Они возьмут, может быть, немного зерна с одной из платформ, которых много на линии. Государство никогда не заметит нехватки. Я приехал сюда повидаться с моим компаньоном, Лутуфом-Уллой.

— Брось своего компаньона. Где платформы с твоими лошадьми?

— Несколько в стороне от самого отдаленного места, там, где приготовляют фонари для вагонов.

— Сигнальная будка? Да?

— И на рельсах ближе к дороге, с правой стороны — вот в том направлении. А что касается Лутуфа-Уллы — высокий человек со сломанным носом и персидской бородой… Ай!..

Юноша бросился будить молодого, полного энтузиазма полицейского, так как, сказал он, железная дорога сильно пострадала от хищений на багажном дворе. Махбуб Али усмехнулся в свою крашеную бороду.

— Они пойдут в сапогах, нашумят, а потом будут удивляться, отчего нет факиров. Очень умные мальчики — Бартон-сахиб и молодой сахиб.

Он подождал несколько минут, думая увидеть, как они отправятся на линию в полной готовности. Мимо станции промелькнула небольшая пожарная машина, и он увидел молодого Бартона.

— Я был несправедлив к этому ребенку. Он вовсе не дурак, — сказал Махбуб Али. — Взять пожарную трубу для поимки вора — это ново!

Когда Махбуб Али на рассвете появился в своем лагере, никто не счел нужным рассказать ему о том, что произошло ночью. Никто, кроме маленького конюха, только что взятого на службу великого человека. Махбуб позвал его в палатку, чтобы помочь укладывать вещи.

— Мне все известно, — шепнул Ким, нагибаясь над тюками. — Два сахиба приехали в поезде. Я бегал в темноте по эту сторону платформ, пока поезд медленно двигался взад и вперед. Они напали на двух людей, сидевших под платформой… Хаджи, что делать с этой кучей табаку? Завернуть в бумагу и положить под мешок с солью?.. Да — и схватили их. Но один из этих людей ударил сахиба оленьим рогом факира (Ким говорил про несколько соединенных между собою рогов оленя, которые составляют единственную не монашескую принадлежность факиров), и показалась кровь. Тогда первый сахиб, ударив своего врага так, что он упал без чувств, выстрелил в другого из короткого ружья, которое выпало у того из рук. Все они бесились, словно сумасшедшие.

Махбуб улыбнулся с покорностью небу.

— Нет, это не девани (сумасшествие или гражданское дело — это слово имеет два значения), а низамут (уголовное дело). — Ты говоришь — ружье? Добрых десять лет тюремного заключения.

— Оба они лежали совсем тихо, и, я думаю, они были почти мертвы, когда их отнесли в вагон. Головы у них качались вот так. И на полотне много крови. Пойдешь посмотреть?

— Видел я кровь и раньше. Тюрьма — надежное место, и, наверно, они назовутся фальшивыми именами, и, наверно, никто долго не найдет их. Это были мои недруги. Твоя судьба и моя, по-видимому, связаны одной нитью. Какой рассказ для «врачевателя жемчуга»! Ну, поскорей давай вьюки и кухонные вещи. Мы возьмем лошадей и отправимся в Симлу.

Быстро, насколько восточные люди понимают быстроту, с длинными объяснениями, с руготней и пустой болтовней, небрежно и с сотнями остановок из-за забытых мелочей беспорядочный лагерь поднялся и повел полдюжины тяжелых норовистых лошадей вдоль дороги в Калку ранним утром на заре, по омытой дождем земле. Киму, которого все, кто желал быть в хороших отношениях с патаном, считали любимцем Махбуба Али, не давали никакой работы. Они шли самыми маленькими переходами, останавливаясь через каждые несколько часов где-нибудь у дороги. По дороге в Калку ездит много сахибов. А так как, по словам Махбуба Али, каждый молодой сахиб непременно считает себя знатоком лошадей и должен поторговаться, хотя бы и был по уши в долгах, то сахиб за сахибом, проезжавшие в экипажах по дороге, останавливались и заводили разговор. Некоторые даже выходили из экипажей и щупали ноги лошадей, задавали пустые вопросы, а иногда благодаря полному незнанию местного языка грубо оскорбляли невозмутимого барышника.

— Когда я впервые имел дело с сахибами, а это случилось, когда полковник Соада-сахиб был губернатором форта Абацай и с досады затопил базарную площадь, — признавался Махбуб Али Киму, набивавшему трубку под деревом, — я не знал, насколько они глупы, и сердился. Так, например, — и он рассказал Киму историю, случившуюся из-за одного совершенно невинного выражения. Ким корчился от смеха.

— Но теперь, — он медленно выпустил дым, — я понял, что они такие же, как и все другие люди. Они умны в некоторых отношениях и очень глупы в других. Очень глупо говорить не то слово, которое нужно, чужестранцу. Сердце, может быть, и чисто, но как чужой человек может знать, что его не хотели обидеть? Он, по всей вероятности, скорее станет искать истины с кинжалом в руках.

— Верно. Истинная правда, — торжественно сказал Ким. — Например, говорят о кошке, когда женщина рожает ребенка. Я сам слышал это.

— Поэтому тебе в твоем положении особенно следует помнить, как себя держать в обоих случаях. Среди сахибов никогда не забывай, что ты сахиб; среди народов Индостана всегда помни, что ты… — Он замолчал со смущенной улыбкой.

— Что я такое? Мусульманин, индус, джайн или буддист? Это орех, который трудно раскусить.

— Ты, несомненно, неверующий и потому будешь осужден. Так говорил мой закон или, кажется, что так. Но ты также мой маленький Всеобщий Друг, и я люблю тебя. Так говорит мое сердце. Вопрос о верах похож на вопрос о лошадях. Умный человек знает, что лошади хороши, что они всегда могут принести прибыль; а что касается меня, то хотя я хороший суннит и ненавижу шиитов, я думаю то же о всех верах. Ясно, что кобыла из Каттивара, взятая с песчаных мест своей родины и перенесенная на запад от бенгальских поселений, ни даже балкский жеребец (а нет ничего лучше этих лошадей, если только они не слишком тяжелы) не имеют никакой цены в больших северных степях в сравнении с теми белоснежными верблюдами, которых мне доводилось видеть. Поэтому я и говорю в душе — веры похожи на лошадей.

— Но мой лама говорил совсем другое.

— О, он первый мечтатель и сновидец. Сердце мое немного гневается на тебя, Всеобщий Друг, за то, что ты придаешь такую цену малоизвестному человеку.