Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы

— Это правда, хаджи. Но я вижу, чего он стоит, и меня влечет к нему.

— А его к тебе. Сердца похожи на лошадей. Они приходят и уходят без удил и шпор. Крикни-ка Гулю Шерхану, чтобы он крепко держал гнедого жеребца. Я не хочу драк между лошадьми на каждой стоянке. А соловая и вороная будут одеты в путы… Ну, теперь слушай. Для успокоения твоего сердца тебе необходимо видеть ламу?

— Это одно из условий моего договора, — сказал Ким. — Если я не увижу его или если его отнимут у меня, я уйду из мадрисса в Нуклао и, раз я уйду, кто найдет меня?

— Это правда. Ни одного жеребенка не держат так на свободе, как тебя. — Махбуб покачал головой.

— Не бойся, — Ким говорил так, как будто мог исчезнуть в любую минуту. — Мой лама сказал мне, что придет повидаться со мной в мадрисса.

— Нищий со своей чашей в присутствии молодых сахибов…

— Не все там сахибы! — прервал его Ким с резким смехом. — У многих из них глаза посинели, а ноги почернели от крови низшей касты.

И Ким начал родословную, которую мы не станем приводить. Он, не горячась, выяснил этот вопрос, все время жуя кусок сахарного тростника.

— Всеобщий Друг, — сказал Махбуб, передавая мальчику трубку, чтобы он вычистил ее. — Много я встречал мужчин, женщин и мальчиков, немало сахибов. Но никогда, во все дни моей жизни, не встречал такого дьяволенка, как ты.

— Почему же? Ведь я всегда говорю тебе правду.

— Может быть именно поэтому; потому что этот мир опасен для честных людей. — Махбуб Али поднялся с земли, надел пояс и пошел к лошадям.

— Или продаю ее.

Что-то в тоне его голоса заставило Махбуба остановиться и обернуться.

— Это что еще за чертовщина?

— Восемь анн — тогда расскажу, — усмехаясь, проговорил Ким. — Это касается твоего спокойствия.

— О шайтан! — Махбуб дал деньги.

— Помнишь дельце воров во тьме, там, в Умбалле?

— Так как они покушались на мою жизнь, то не совсем забыл. Ну что же?

— Помнишь Кашмирский караван-сарай?

— Сейчас надеру тебе уши, сахиб!

— Не нужно, патан. Только второй «факир», которого сахибы отколотили до бесчувствия, был тот, кто рылся в твоих вещах в Лагоре. Я видел его лицо, когда его подымали на машину. Тот самый человек.

— Отчего ты не сказал мне этого раньше?

— О, его посадят в тюрьму, и он будет безопасен на несколько лет. Не следует сразу говорить многое. К тому же мне тогда не нужно было денег на сладости.

— Аллах Керим! — сказал Махбуб Али. — Продашь ты также в один прекрасный день и мою голову, если это тебе вздумается!..

Ким будет до самой смерти помнить длинное, неторопливое путешествие из Умбаллы через Калку и лежащие вблизи Пинджорские сады в Симлу. Внезапный подъем воды в реке Гуггер унес одну из лошадей (конечно, самую ценную) и почти утопил Кима среди бурно вздымавшихся волн. Дальше на дороге лошади разбежались в паническом страхе перед слоном, принадлежавшим правительству, а так как они были в очень хорошей форме благодаря тому, что могли вдоволь кормиться, то потребовались сутки с половиной, чтобы собрать их. Потом встретили Сикандер-хана, шедшего на юг с непроданными норовистыми лошадьми — остатками его табуна, а так как в мизинце Махбуба Али было больше уменья обходиться с лошадьми, чем у Сикандер-хана со всеми его помощниками, то, понятно, что Махбуб Али купил двух самых злых, а это потребовало восьми часов деятельных дипломатических переговоров и бесчисленного количества табака.

Но все это было сплошным восторгом — дорога, где приходилось то подыматься в гору, то опускаться в воду, то огибать вершины; сияние утренней зари над отдаленными снегами; ряды развесистых кактусов на каменистых склонах гор; голоса тысячи водяных потоков; болтовня обезьян; торжественного вида деодоры, подымающиеся один над другим с опущенными ветвями; долины, расстилающиеся вдали под ними; беспрерывный звук рогов и дикая скачка лошадей, заслышавших их призыв; остановки для молитвы (Махбуб был очень религиозен и исполнял все омовения и молитвенные возгласы, когда у него хватало на это времени); вечерние конференции на местах отдыха, когда верблюды и быки степенно жевали жвачку, а тупоумные погонщики рассказывали дорожные новости, — все это западало в душу Кима.

— Но когда окончатся пение и танцы, то наступит время полковника-сахиба, а это не так сладко, — сказал Махбуб Али.

— Прекрасная страна, самая красивая страна этот Индостан, а страна Пяти Рек [13] Пенджаб еще красивее, — почти пропел Ким. — Я опять пойду в нее, если Махбуб Али или полковник подымут на меня руку или ногу. Когда уйду, кто найдет меня? Взгляни, хаджа, что это? Город Симла? Аллах, что за город!

— Брат моего отца — а он был старик, когда Макерсон-сахиб только что появился в Пешаваре, — помнил время, когда в городе было только два дома.

Он провел лошадей ниже главной дороги на нижний базар Симлы, набитый битком, как кроличий садок, подымающийся из долины к городской ратуше под углом в сорок пять градусов. Человек, знакомый с дорогой, может провести сюда всю полицию летней столицы Индии — так искусно веранда соединяется с верандой, аллея с аллеей и нора с норой. Тут живут те, кто заботятся о нуждах жизнерадостного города, — веселые молодые люди, сопровождающие носилки хорошеньких дам и проводящие ночи в игре, торговцы колониальными товарами, продавцы масла, дров, жрецы, воры и правительственные чиновники из туземцев; тут куртизанки обсуждают вопросы, считающиеся глубокими тайнами Совета Индии, тут собираются низшие агенты половины туземных государств. Тут Махбуб Али снимал в доме торговца скотом, магометанина, комнату, гораздо лучше запиравшуюся, чем его помещение в Лагере. Это было также и место чудес, потому что в сумерки туда вошел магометанский мальчик, конюх, а час спустя оттуда вышел юноша-индус — краска девушки из Лукнова была отличная, в плохо сидевшей на нем одежде, купленной в лавке.

— Я говорил с Крейтоном-сахибом, — сказал Махбуб Али, — и Дружеская Рука во второй раз отвратила Бич Несчастья. Он говорил, что ты потерял в дороге два месяца и теперь уже поздно посылать тебя в какую-нибудь школу в горах.

— Я сказал, что праздники должны принадлежать мне. Я не пойду в другую школу. Это одно из условий моего договора.

— Полковник-сахиб еще не знает этого контракта. Ты будешь жить в доме Лургана-сахиба, пока не придет время отправиться в Нуклао.

— Я хотел бы жить с тобой, Махбуб.

— Ты не знаешь, какая это честь. Лурган-сахиб сам предложил взять тебя. Ты подымешься в гору и пойдешь по этому пути до самой вершины, и там ты должен забыть, что ты когда-нибудь видел меня или говорил со мной, Махбубом Али, продающим лошадей Крейтону-сахибу, которого ты не знаешь. Помни это приказание.