Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

— Но внимание было бы взаимным.

— Конечно, но мне-то никакого внимания не нужно…

— Вы чувствуете себя достаточно сильным, чтобы в одиночку сражаться с жизнью… Я права?

— Точнее сказать, я чувствую себя достаточно сильным, чтобы сражаться с жизнью бок о бок со всеми людьми доброй воли… работать вместе с ними, чтобы сделать мир мудрее, счастливее… или по крайней мере попытаться это сделать.

— Но, может быть, это было бы легче, если бы рядом с вами была подруга. Конечно, надо, чтобы она разделяла веру, которая воодушевляет вас. Но если она вас любит…

— Этого недостаточно… Я знал многих женщин, которые, когда влюблялись, следовали за любимым мужчиной, словно сомнамбулы. Но потом наступало пробуждение, и они с ужасом обнаруживали, что находятся на крыше, что им грозит опасность. И тогда они могли думать только об одном: как спуститься и вновь встать на пол повседневности… Если мужчине ведома жалость, он последует за женщиной и тоже спустится. Потом они, как говорится, создадут очаг… Вот так и разоружают воинов!

— Вы хотите сражаться в одиночку.

Он поднял меня достаточно нежно:

— Никогда еще мне не было так трудно признаться в этом, но это правда… Я хочу сражаться в одиночку.

Я вздохнула:

— Жалко! Я была готова пожертвовать Джеком ради вас.

— Лучше будет пожертвовать Джеком и мной.

— Ради кого?

— Ради вас самой.

Я взяла шляпу и пошла к зеркалу, чтобы надеть ее. Питер протянул мне пальто.

— Вы правы, — сказал он, — надо ехать. Аэропорт отсюда очень далеко, и будет лучше, если мы вернемся раньше автобуса.

Он погасил свет в кухне. Перед тем как выйти, он обнял меня и по-братски прижал к себе; мне показалось, что он просто не мог устоять и не сделать этого. Я не сопротивлялась; я отдалась во власть силы, которой мне нравилось подчиняться. Но он быстро разжал объятия, открыл дверь и пропустил меня вперед. Мы вышли на улицу, нашли его машину, и я молча села рядом с ним.

Шел дождь, и от улиц ночного Лондона веяло какой-то зловещей грустью. Через несколько мгновений Питер заговорил. Он описывал людей, живших в одинаковых маленьких домиках, их однообразную жизнь, их убогие удовольствия и их надежды. Меня поражала сила его воображения. Он мог бы быть великим писателем.

Потом мы доехали до заводов на окраине города. Мой спутник умолк. Я думала. Я думала о том, как завтра прилечу в Нью-Йорк; о Джеке, который после этой волнующей ночи, безусловно, покажется мне смешным. И вдруг я сказала:

— Питер, остановитесь!

Он резко затормозил, потом спросил:

— Что такое? Вам плохо?.. Или вы что-то забыли у меня дома?

— Нет. Но я больше не хочу лететь в Нью-Йорк… Я не хочу снова выходить замуж.

— Что?

— Я подумала. Вы мне открыли глаза. Вы мне сказали, что в жизни есть моменты, когда все решается на долгие годы… Это как раз такой момент… Я приняла решение. Я не выйду за Джека Паркера.

— Но это накладывает на меня страшную ответственность. Я думаю, что дал вам хороший совет. Но я могу ошибаться.

— Вы не можете ошибаться. И, главное, я не могу ошибаться. Теперь я ясно вижу, что собиралась совершить глупость. Я не поеду.

— Слава Богу! — сказал он. — Вы спасены. Вы были на пути к катастрофе. Но вас не пугает возвращение в Париж, объяснения?..

— С чего бы? Мои родители и друзья не хотели, чтобы я уезжала. Они называли мое решение выйти замуж помешательством… Они будут счастливы, что я вернулась.

— А господин Паркер?

— Джек погорюет несколько дней, или несколько часов. Он будет уязвлен в своем самолюбии, но он скажет себе, что с такой капризной женщиной у него было бы много проблем, и порадуется, что разрыв произошел до, а не после свадьбы… Только надо как можно скорее отправить ему телеграмму, чтобы он завтра не ехал меня напрасно встречать.

Питер снова включил мотор.

— Что будем делать? — спросил он.

— Поедем дальше, в аэропорт. Ваш самолет ждет вас. А я полечу на другом, во Францию. Сон закончился.

— Это был прекрасный сон, — сказал он.

— Сон наяву.

Приехав в аэропорт, я нашла окошко телеграфа и написала Джеку: «ПРИШЛА ВЫВОДУ БРАК НЕРАЗУМЕН тчк СОЖАЛЕЮ ПОТОМУ ЧТО ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ ВАС НЕ СМОГУ ЖИТЬ ЧУЖОЙ СТРАНЕ тчк РЕШИЛА ЛУЧШЕ ЧЕСТНОСТЬ тчк ВЫСЫЛАЮ БИЛЕТ ДЛЯ ВОЗМЕЩЕНИЯ тчк ОБНИМАЮ — МАРСЕЛЬ». Потом перечитала и заменила «ЖИТЬ ЧУЖОЙ СТРАНЕ» на «БЫТЬ ЧУЖОЙ». Все было понятно, а слов меньше.

Пока я писала телеграмму, Питер пошел справиться о вылете своего самолета. Вернувшись, он сказал мне:

— Все хорошо. Или, скорее, все плохо: мотор починили. Я улетаю через двадцать минут. Вам придется ждать до семи. Мне неприятно оставлять вас одну. Хотите, я куплю вам книгу?

— Нет, — ответила я. — Мне есть, о чем подумать.

— Вы уверены, что ни о чем не жалеете? Еще есть время, но в ту минуту, когда вы отправите телеграмму, уже будет поздно менять решение.

Не отвечая ему, я протянула бланк телеграфисту.

— С отсроченной отправкой? — спросил он.

— Нет.

Потом я взяла Питера под руку.

— Милый Питер, у меня впечатление, будто я провожаю на самолет моего самого старого друга.

Я не могу повторить вам всего, что он сказал мне в оставшиеся у нас двадцать минут. Он излагал мне правила жизни. Вы иногда порывались сказать мне, что у меня есть какие-то мужские качества, что я верный друг, что я не лгу. Если все эти замечательные качества во мне действительно есть, я обязана ими Питеру. Наконец по громкоговорителю объявили: «Пассажиры, следующие рейсом шестьсот тридцать два в Нью-Йорк…» Я проводила Питера до паспортного контроля. Там он поднял меня к своим губам и поцеловал, как муж. Больше я никогда его не видела.

— Вы его никогда не видели! Почему? Разве вы не дали ему свой адрес?

— Дала, но он мне так и не написал. Думаю, ему нравилось входить таким образом в жизнь других людей, наставлять их, а потом исчезать.

— А когда вы бывали в Лондоне, вы не пытались увидеться с ним?

— А зачем? Он дал мне, как он сам говорил, лучшее, что в нем было. Нам никогда не удалось бы воссоздать невероятную атмосферу той ночи… Нет, так было лучше… Не надо пытаться вновь пережить слишком хорошие мгновения… Но я была права, когда сказала, что это было самое странное приключение в моей жизни? Вам не кажется чудом, что мужчина, изменивший мою судьбу, заставивший меня жить во Франции, а не в Америке, мужчина, чье влияние я ощущала дольше всего, был никому не известным англичанином, которого я случайно встретила в аэропорту?

— Это похоже, — сказал я, — на античные истории, в которых бог, чтобы общаться со смертными, одевался нищим или странником… На самом деле, Марсель, незнакомец не так уж изменил вас, поскольку вы в конечном итоге вышли замуж за Рено, а это, по сути дела, тот же Джек, только под другим именем.