Николай Чебаевский - Если любишь

Но однажды, придя на работу после обеда, Ланя увидела на дверях телятника листок из школьной тетради. Не заметить его было нельзя. Приколотый кнопками на самом видном месте как раз на уровне человеческого роста, над дверной скобой, листок этот привлек бы внимание и без всякого оформления. А он оформлен был броско. Наверху цветным карандашом нарисованы по углам две взбрыкивающие телки. В центре синими чернилами выведено:

«Дорогая подружка! Вызываю тебя на соревнование: у кого лучше будут к весне телята. Давай потягаемся, а?.. Шура…». Внизу напротив друг друга стояли, подбоченясь, две девчонки. Головы у них вскинуты, носы потешно задраны. Очевидно, каждая непомерно гордится собой.

Сначала Ланя растерялась. Она совсем не ожидала, что ее вызовут на соревнование. Да еще таким образом… Ну и Шурка! Сказала бы лично при встрече или на «декадке», когда доярки, телятницы, скотники собираются в красном уголке для обсуждения итогов каждой минувшей десятидневки. Потом задумалась: почему Шура решила вызвать ее? Ясно же, кто победит… Хотя так ли все уж ясно? Пусть нет у нее, у Лани, любви к делу. Однако телята неплохие. Зоотехник вот говорит — исполнительность тоже много значит. Будет стараться, рацион всегда выдерживать, ухаживать как положено — вдруг да и не отстанет от Шурки? Вот бы все удивились!

Ланя еще раз изучающе поглядела на листок и расхохоталась. Она обнаружила, что краснолицые телятницы с задранными носами здорово похожи на них с Шуркой. У одной — громадные, как фары, с лучами-ресницами глаза: это, конечно, Ланя. У другой — скулы с гусиное яйцо, глазки-щелочки: так Шурка окарикатурила себя. И все-таки похоже, потому что подчеркнуты, увеличены до неправдоподобия самые характерные черты лица. «Ой, Шурка! Ой, уморила! — восхищенно подумала Ланя. — Надо же так нарисовать: будто в «Крокодиле»!»

А Шура неслышно подошла, стала позади подруги.

— Как, принимаешь вызов? — спросила она, когда Ланя вдоволь насмеялась.

Ланя вздрогнула от неожиданности, потом закатилась смехом.

— Какой вызов? Кто носы выше задерет?

— А чего? Победишь — задирай, не обижусь! — захохотала Шурка.

— Но ведь никто еще не победил, а носы уже — выше лба.

— Это от задора. Видишь, какие неуступчивые девахи — каждая себе цену знает! — Потом спросила задиристо: — Так потягаемся? Даешь руку?

— Даю! — вдруг решилась Ланя.

— Тогда держись! — Шура схватила протянутую Ланину руку, что есть силы потянула на себя. Ланя уперлась, попыталась не поддаться, однако ноги у нее заскользили по утоптанной, облитой водой, заледенелой дорожке, и Шура оттащила ее в снег. Обе со смехом упали в сугроб.

Они барахтались, попеременно оказываясь то наверху, то внизу. Потом разом поднялись, стряхнули друг с друга снег, и Шура, сощурив черные глаза, поглядывая в щелочки между густыми, короткими ресницами, неожиданно заключила:

— Вот так. Теперь веселее жизнь пойдет.

Верно, работать на ферме стало интереснее. Еще старательнее ухаживала за телятами Ланя. Вечерами как-то меньше одолевала усталость.

Зоотехник, добродушно бася, похваливал:

— Добро, добро!

Бригадир и вовсе был доволен.

— Девки — золотые! Теперь у меня одна забота — парней им таких же старательных подобрать, — подмигивал он.

Ланя в ответ на шуточки лишь краснела, а Шура бойко тараторила:

— Ищи, ищи! Только мы сами проверим, подходящие ли найдутся.

И все-таки не чувствовала Ланя не только любви к своему делу, а и особой увлеченности. Но не было бы счастья, да несчастье помогло.

В группе телят у Лани было несколько слабеньких, которые содержались в отдельной загородке. Девушка кормила их особо, и телочки постепенно набирали силу. Но одна из этих телочек была больная и настолько исхудала, что остались буквально кожа да кости, она слегла и не поднималась. Шура сказала, что при соревновании телку эту в расчет принимать не надо. Однако Ланя не захотела получать скидку. Она решила телку во что бы то ни стало выходить. Готовила сенной навар, бегала в сепараторное отделение, выпрашивала там обрат, приносила из дому, от своей коровы, цельное молоко, заводила пойло-болтушку и поила свою подопечную почти насильно. Отбирала для нее буквально по травинке самый лучший клевер да викоовсяную смесь. И телка начала оживать. Особенно запомнилось Лане, как Мышка встала на ноги. В ту ночь, уже под утро, девушке приснился тревожный сон. Будто пришла она в телятник, а Мышка, еще вчера встречавшая ее веселым мычанием, неподвижно лежит в углу на соломе. Передние ноги у нее странно, как палки, вытянуты вперед, и голова лежит между ног. Глаза жутко поблескивают, точно ледяшки.

Ланя проснулась в страхе. Обнаружив, что находится дома и рядом сладко спят сестренки, а в окошко заглядывает большущая, во всю раму, луна, девушка поняла: весь этот ужас ей померещился. Только почему? Не стряслось ли в телятнике на самом деле чего худого?

Соскочить бы, побежать на ферму, узнать, что там происходит. Но сон был настолько отчетливым, а страх так велик, что у девушки не хватило мужества сделать это. Целую вечность, казалось, лежала она, как на угольях. Зато, едва вспыхнула под потолком не выключенная с вечера лампочка (начала работать электростанция — значит, уже пять часов!), Ланю будто вихрем сорвало с постели. Она мигом оделась и сломя голову побежала в телятник.

Мышка была жива! И не просто жива, а выглядела ничуть не хуже, чем вчера. Издали она заслышала шаги Лани, замычала призывно. А когда Ланя перелезла к ней в загородку, вдруг начала подниматься. Девушка подхватила телку, помогла ей. Мышка стояла на своих четырех! Она даже пошла к кормушке и не упала!..

— Милая ты моя скотинка. А я-то страху натерпелась! — возбужденно воскликнула Ланя. — Уж теперь-то мы оживем. Оживем!

Весь день Ланя чувствовала душевный подъем. И вечером, закончив работу, впервые отправилась домой без груза усталости на плечах. Бежала притопывая, чуть не приплясывая на ходу — точь-в-точь как Шурка.

Дома ждала тоже приятная новость. Только Ланя переступила порог, как услышала требовательный голос Доры:

— Снимай пимы, не топчи, не следи зря по избе!

— Кому ты говоришь? — спросила Ланя, оглядываясь по сторонам. Ей показалось, что сестренка наставляет кого-то из своих школьных подружек, пришедших в гости.

— Известно кому, тебе.

— Мне?

— Ну да, разувайся у порога. А то я мыла, мыла, а ты пойдешь в пимах…

— А верно… — лишь тут заметила Ланя, что половицы влажно блестят. — Кто тебя надоумил вымыть?

— Сама надоумилась.

— И корову мы с Доркой на речку сгоняли, и сена ей бросили, — вмешалась Дашутка.

Ланя поставила пимы в угол под лавку, босиком подошла к сестренкам, обняла их обеих вместе.