Николай Чебаевский - Если любишь

Но и причинять девушке лишнюю боль напоминанием о нелепой смерти родителей не стоило. Александра Павловна не стала расспрашивать, как Ланя живет с сестренками, в чем нуждается, а предложила деловито:

— Пригласила я тебя, Ланя, вот зачем. Не пошла бы ты, пусть на время, до весны, телятницей?

Сказала это Александра Павловна с озабоченным видом, точно положение было безвыходное и другого работника, кроме Лани, найти никак невозможно.

— Я бы пошла, но… — Ланя замялась. — Сестренок не с кем оставить.

— Конечно, с девочками трудно. Но ведь все равно тебе нужно где-то работать. И сестренки не такие уж маленькие. Давай-ка вместе подумаем, как лучше сделать.

Она достала из ящика лист бумаги, остро отточенный карандаш (сказывалась учительская привычка работать над тетрадями и книгами с карандашом) и стала составлять расписание.

— Телят мы тебе дадим подростков, с ними полегче. А распорядок дня будет примерно такой…

Сообща распределили все: когда вставать, на ферму идти и возвращаться, когда дома хлеб печь, обед готовить.

— Видишь, вполне укладываешься. Даже на танцы иногда можно сбегать.

— Не умею я танцевать, — покраснела Ланя.

— Научишься!.. Так договорились, пойдешь в телятницы?

— Конечно, пойду, спасибо вам, — сказала Ланя, растроганная теплой беседой с председательницей. Тем более, что дома-то с родителями никогда такой беседы не бывало.

Ланя пообещала завтра же выйти на работу, попрощалась и быстро пошла к двери. На пороге оглянулась. Александра Павловна ласково смотрела ей вслед. И Ланя с благодарностью подумала: сколько у Александры Павловны больших, серьезных дел, а все-таки занялась вот ее, Лани Синкиной, личными делами… И Максим, и Тихон, и вот теперь Александра Павловна — все так заботливо отнеслись к ней. Так с чего же она вообразила, что никому не нужна? Не люди от нее, а сама она, выходит, отгородилась ото всех. Прислушалась к дурной болтовне каких-то брехунов. Хватит, надо за ум браться.

— Спасибо вам, Александра Павловна! — еще раз сказала Ланя и выбежала на улицу.

Назавтра в половине шестого утра Ланя отправилась на ферму. Встретили здесь девушку не столь приметливо, как председательница, зато более шумно. Бригадир, юркий маленький мужчина с бакенбардами (носил он их не ради оригинальности, а потому, что на правой щеке у него было угольно-черное родимое пятно) приветствовал Ланю так, будто лозунги на площади выкрикивал:

— Рады пополнению! Молодежь — наша надежда, а с десятилеткой — гордость! Берись за дело, чтобы оно в руках кипело!

Василий Васильевич Пихтачев, бригадир молочной фермы, не был пустомелей, голова которого начинена готовыми фразами. Просто было у него неуемное пристрастие говорить в торжественные минуты приподнято. А начало трудового пути — разве не торжество в жизни Синкиной? Тем более, направила ее на ферму сама председательница и попросила встретить повнимательнее.

И вот Ланя осталась одна, полной хозяйкой. Нехитры были ее обязанности. Взяла коня, поехала за сеном — сенной двор рядом, пригорожен к другому телятнику. Потом с возом заехала в телятник, не слезая с саней, двигаясь вдоль яслей, вилами сбросила каждому теленку порцию. После кормления повыкидывала деревянной лопатой, окованной железом, навоз. Перепрягла лошадь в другие сани, на которых стояли две бочки, потрусила на речку, начерпала в них воды из проруби и, вернувшись в телятник, вылила эту воду из бочек в корыта. После водопоя привезла из траншеи силос, задала телятам, подкормила слабеньких концентратами, а на ночь накидала в ясли овсяной соломы.

И все. Можно идти домой.

Короток зимний день. Темнота уже опустилась на село. Рассекая ее, из окон падают на улицу длинные полосы света. Снег в палисадниках весь в текучих искрах — гонит ветерком тихую поземку, и снежинки одна за другой сверкают светлячками. На деревьях — пышная бахрома куржака. Когда ветер изредка дунет порывом — с веток осыпаются, будто с новогодней елки, праздничные блестки.

Однако настроение у Лани не праздничное. Нехитрый, но нелегкий труд — накормить, напоить полсотни телят. Болят с непривычки руки, ломит поясницу, ноги еле шагают. А еще дома немало дел. Истопив печь, приготовив ужин и завтрак на следующее утро, подоив и накормив коровенку, Ланя лишалась последних сил. Если и оставалось свободное время, то не манило уже ни в клуб сходить, ни дома книгу почитать.

Ланя тушила свет и забиралась вместе с сестренками на кровать. Второй кровати в доме не было. Родительскую деревянную, до невозможности старую и скрипучую, девушка изрубила на дрова. К тому же вместе спалось спокойнее, меньше одолевали ночные страхи. И сестренки, которые днем все еще заметно чурались Лани, ночью с удовольствием принимали ее к себе в постель, жались с обеих сторон, словно ища защиты. И это постепенно сближало их.

Зато когда приходили Максим и Тихон (почему-то они являлись теперь всегда вдвоем), в доме сразу становилось весело. А если прибегала еще и новая Ланина подружка, телятница Шура Чернова, тогда весь вечер, не умолкая, звучали оживленные голоса, раздавался смех. Усталость с Лани как рукой снимало. И все домашние дела завершались легко и быстро.

Ланя никого не винила в том, что на плечи ее легла такая ноша, — ни свою неласковую долю, ни тем более Александру Павловну, посоветовавшую взяться за выращивание телят. Девушка видела: и в телятнике можно работать с удовольствием. Рядом с ней, во второй половине корпуса, за таким же молодняком ухаживала Шура, и на нее было любо поглядеть. Все она делала с азартом, а вечерами хотя и говорила со вздохом: «Ох, устала до невозможности!», лицо ее светилось улыбкой. Похоже, сама эта усталость была ей приятна.

— Что-то ты, девка, больно сонная. Ходишь — нога за ногу заплетается, — прямо сказал бригадир Лане. — Этак недолго и на ровном месте спотыкнуться. Давай стряхивай с себя дурную хмарь, пока не поздно!

Сказал — как отрубил. И, считая, что все растолковано яснее ясного, круто повернулся, ушел. Зоотехник попытался смягчить слова бригадира.

— Ничего, со временем все встанет на свое место. Есть у меня такое предчувствие: будет из тебя, Ланя, добрый животновод.

Девушка недоверчиво усмехнулась: успокоительные Слова!.. А чего ее утешать? Ничуть ее это не расстраивает. Просто нет желания ухаживать за телятами. И все. Одна исполнительность… Надо же где-то работать, тем более, что ты старшая в семье и на твоем иждивении сестренки. Да и вообще Ланя не могла бы сказать, какая ей профессия по сердцу, о какой работе она мечтает. Раньше собиралась пойти в медицинский, но то были детские мечты. Возникли они, наверное, потому, что нравилась фельдшерица — мать Максима. Теперь эта мечта давно уже потускнела, а другие отчего-то не возникали.