Ба Цзинь - Осень

— Да. Мы говорили, что это прощальное угощение в честь Хой, — уже совсем другим тоном произнесла Шу-хуа.

Юнь, несколько раз порывавшаяся заговорить, наконец овладела собой и печально промолвила:

— В тот раз, вернувшись домой, сестра Хой сказала мне, что это ее последняя веселая вечеринка… — Она вдруг запнулась. Ее неожиданно пронзила мысль: а сейчас настала очередь Мэя.

— Разве кто-нибудь ожидал, что с Хой такое случится! — вздохнула госпожа Чжоу и, увидев, что Хуан-ма вносит закуски, повернулась к Юнь: — Что теперь вспоминать о прошлом! Юнь, будь как дома, ешь.

— Благодарю, тетя. Я больше не хочу, — вежливо отказалась Юнь.

— Ну, съешь хоть немножко, — уговаривала госпожа Чжоу и затем обратилась к Цинь: — Цинь, ты тоже ешь, пожалуйста.

— Спасибо. Нам с Юнь одной чашки достаточно, — церемонно ответила Цинь.

— Если бы Шу-ин была сегодня с нами, было бы совсем хорошо, — сказала вдруг госпожа Чжан, словно самой себе.

— Да, без Шу-ин и радость не в радость, — подхватила Цинь.

— Не будь ее отец таким упрямцем, разве Шу-ин уехала бы? Это все он натворил. А сейчас даже имя ее запретил упоминать! — негодовала госпожа Чжан.

— По совести говоря, братец очень упрям. Но все-таки никто не предполагал, что так случится. Впрочем, ты, невестка, зря волнуешься: барышне Шу-ин неплохо, она учится в Шанхае, — утешала ее госпожа Чжоу.

— Но не так уж хорошо, когда молоденькая девушка живет одна среди чужих, — задумчиво проговорила госпожа Чжан и тут же добавила: — Как-то она там, в Шанхае? Я все время беспокоюсь.

— Ей там, конечно, интереснее, чем нам. Да что там говорить! Она побывала даже на озере Сиху [5] Озеро Сиху — озеро в городе Ханчжоу, одно из живописнейших мест в Китае. , — с завистью сказала Шу-хуа.

— Не только интереснее. Она в будущем принесет людям больше пользы, чем мы, — многозначительно сказала Цинь. Она старалась раззадорить сестер.

Закончив трапезу, гости и хозяева поболтали еще немного. Пробила вторая стража. Мэй забеспокоился: ему казалось, что он видит устремленные на него гневные глаза отца. Ему очень нравилось здесь, но он не осмелился остаться и уныло попрощался.

Юнь осталась. Она пользовалась сравнительной свободой, так как у нее не было строгого отца, который вмешивался бы в ее дела, а ее мать, вдова, не хотела слишком ограничивать свободу своей дочери, молодое сердце которой жадно стремилось к новому. Сердце Юнь дрогнуло от жалости, когда она увидела, как Мэй в сопровождении Цзюе-синя вышел через садовую калитку с полукруглым сводом. Она подумала: «Почему он лишен свободы и радостей жизни?» Но некому было ответить на этот вопрос, а сама она доискиваться причин не стала.

Цзюе-синь и Мэй сели в лодку. Гребла Цуй-хуань. Луна уже была высоко. На зеркальной глади воды покоились силуэты деревьев, искусственных горок, отражалась луна. На другой лодке Ци-ся везла госпожу Чжоу и госпожу Чжан. Тусклый свет фонаря на их лодке скоро затерялся в прибрежных кустах. Из-за садовой калитки донесся смех. Молодой, всегда веселый голос Шу-хуа успокаивал измученную душу Цзюе-синя. Смех постепенно замер. В ушах Цзюе-синя звучали только мерные удары весел и тихие всплески воды. Лодка вошла в затененное место.

— Барин, прикрутить фонарь? — обратилась к Цзюе-синю Цуй-хуань. Лодка была освещена луной, а оранжевый свет фонаря резал глаза.

— Прикрути, — кивнул Цзюе-синь.

Цуй-хуань, оставив весла, прикрутила фонарь. Но в лодке стало светлее.

Цзюе-синь оглянулся назад: на берегу, казалось, лежал снег, из окон дома, не заслоняемого теперь банановыми деревьями и искусственными горками, струился свет. Лодка обогнула мыс.

— Как я завидую вам! — вздохнул Мэй.

Горькая усмешка тронула губы Цзюе-синя. Он сказал с жалостью:

— Сегодня ты говоришь это уже во второй раз.

Мэй снова умолк. Он сидел неподвижно, устремив взгляд в безоблачную синеву неба. Кто знает, какие мысли теснились в его голове!

Лодка приблизилась к беседке и арочному мосту в середине озера. Там не было ни огонька. Все было окрашено в холодный серебряный цвет. Стоило только взглянуть туда, как сразу ощущалась приятная прохлада.

— Мэй, почему ты был сегодня таким неразговорчивым? — участливо спросил Цзюе-синь. — На тебя и вино совсем не подействовало.

— Совсем не подействовало, — повторил Мэй, опустив голову. — Я слушал ваши разговоры.

Цзюе-синь не откликнулся. Мэй пояснил:

— Я ведь и дома мало разговариваю. Отец не любит, когда я много говорю.

Полная покорность, звучавшая в голосе Мэя, покоробила Цзюе-синя. Он что-то буркнул в ответ, у него слегка шумело в голове.

Лодка приближалась к мосту, и Цуй-хуань предупредила их:

— Барин Цзюе-синь, молодой барин Мэй, берегитесь, сейчас будет мост.

— Знаем, греби, — отвечал Цзюе-синь.

Миновав мост, лодка медленно поплыла дальше. Показалась рыболовная беседка. Цзюе-синь вспомнил, что днем он беседовал там с Мэем и давал ему советы, как беречь здоровье. А сейчас этот юноша молча сидит напротив. Он удивился: неужели они провели в саду целый день! Глубокая тишина нарушалась лишь тихим плеском воды. Мягкий свет луны озарял все вокруг. Горки, деревья, дома, казалось, хранили какую-то тайну. У Мэя и у Цзюе-синя тоже, казалось, были какие-то тайны. Цзюе-синь был словно во сне. Да, конечно, он спит, и все это длинный, длинный сон.

— Цзюе-синь, я хочу тебя спросить, — вдруг невнятно произнес Мэй, набравшись храбрости.

Цзюе-синь изумленно взглянул на него и, подбадривая, сказал:

— Спрашивай, не стесняйся.

— Ты, конечно, знаешь, для чего живет человек. Вот об этом я и хочу спросить. Сам я сколько ни думал, так и не мог разобраться. В чем же смысл жизни? Я не понимаю, — волнуясь, чистосердечно признался Мэй: он опасался, что не сможет выразить словами все то, что волновало его сейчас.

Этот неожиданный вопрос поставил Цзюе-синя в тупик. Ему и в голову никогда не приходило, что это молодое сердце, которое не знало еще весны, могли волновать подобные мысли; Цзюе-синя такие вопросы уже не тревожили. Все эти годы он не задумывался над ними, да и не решился бы задуматься. Ради чего живет человек? В чем смысл человеческого существования? — Что мог ответить он, живущий в этой среде, собственными глазами наблюдавший, как одна за другой, из-за дикого произвола людей, понапрасну гибнут молодые жизни, как отбирают у него самое дорогое, и как не хотят оставить ему хоть каплю надежды или утешения? Где мог он найти ответ? Он почувствовал, что, несмотря на жару, его знобит.

— Мне кажется, что жизнь лишена всякого смысла, что все в мире призрачно, — заговорил Мэй, видя, что Цзюе-синь задумавшись молчит, и, беспокоясь, что он не понял его мысли, добавил: — Долго я ломал себе голову и пришел к выводу: все в мире — мираж. И человеческая жизнь тоже.