Август Мейхью - Блумсберийская красавица

Замѣтивъ, что Рафаэль, проходя, пытался заглянуть къ вамъ въ дверь, мой другъ отпрянулъ въ самый дальній уголъ комнаты и такъ плотно приросъ къ стѣнѣ, что его можно было принять за картину. Глядя на его униженное положеніе я испуганную физіономію, всякій принялъ бы его за негоднѣйшаго мужа, которому давно слѣдовало выцарапать глава.

— Повидайтесь съ ними, Джекъ, повидайтесь съ ними, прошепталъ онъ дрожащимъ голосомъ.

Пораженный, почти выведенный изъ себя этимъ страннымъ желаніемъ поручить мнѣ посредничество, я попытался пробудить въ немъ мужество.

— Помилуйте, Долли, могу ли я допустить васъ до такого униженія! Будьте мужчиной, я буду васъ поддерживать. Вѣдь не съѣдятъ же они васъ!

Въ отвѣтъ на мой разумный совѣтъ, онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ безумный, повторялъ:

— Я не хочу видѣть ихъ, слышите ли, не хочу!

Признаюсь, я никогда не былъ въ такомъ затруднительномъ положеніи.

— Будьте мужчиной, Долли, настаивалъ я. — Вы должны хоть на секунду повидаться съ ними, — какъ мужъ, вы обязаны это сдѣлать!

Какое ему было дѣло теперь до его обязанностей! Онъ только громче и громче кричалъ:

— Не хочу! не хочу! не хочу!

Я отъ природы не трусливъ, но мысль о предстоящемъ объясненіи съ непокорной женой и громогласной мамашей, которая безъ церемоніи дѣлаетъ вамъ самые рѣзкіе выговоры, не говоря ужь о колкихъ замѣчаніяхъ Мери Вумбсъ и нелѣпыхъ выходкахъ Рафаеля, не на шутку пугала меня.

Чтобъ скрить свое безпокойство отъ Долли и поддержать въ себѣ мужество, я сталъ храбриться.

— Вы думаете, что я ихъ боюсь? Нисколько! сказалъ я. — Справедливость на нашей сторонѣ, сэръ! И еслибъ весь Блумсбери возсталъ, то это мнѣ рѣшительно все равно!

Мнѣ очень хотѣлось, чтобы онъ улыбнулся, но, кажется, это было выше его силъ. Онъ смотрѣлъ на меня тупымъ взглядомъ, который поневолѣ остановилъ потокъ моего краснорѣчія.

Съ перваго взгляда на туалетъ стараго Рафаэля я заключилъ, что онъ готовится блистательно разыграть роль благороднаго отца и рѣшился исполнить ее до конца съ непоколебимымъ достоинствомъ. Несмотря на великолѣпную погоду, онъ держалъ въ рукѣ зонтикъ, вѣроятно, вмѣсто оборонительнаго оружія, намазалъ голову розовымъ масломъ и надѣлъ свой лучшій фракъ, чтобъ придать себѣ внушительный видъ, въ случаѣ еслибъ пришлось обратиться къ посредничеству судьи.

Болѣе же всего меня смущалъ его бѣлый жилетъ. Что бы это означало? Съ тѣхъ поръ, какъ я его знаю, я ни разу не видѣлъ на немъ бѣлаго жилета, и даже не подозрѣвалъ о его существованіи. Этотъ жилетъ ужасно не шелъ съ его желтому лицу, которое казалось еще желтѣе, напоминая потолокъ курительной комнаты. Чортъ бы побралъ этотъ бѣлый жилетъ! Онъ меня безпокоилъ.

Мистриссъ Икль, къ сожалѣнію, выказала излишнюю поспѣшность, желая поскорѣй начать обвинительные пункты, даже не дождалась, пока войдутъ въ гостиную начала семейную трагедію еще въ передней.

Едва родители переступили порогъ, — мама даже не успѣла завязать чепца, а папа расправить манжетовъ, — она ринулась съ лѣстницы, съ быстротою человѣка, летящаго стремглавъ съ вышины; достигнувъ площадки и увидавъ неоцѣненныхъ родителей, она принялась плакать и стонать, а вступивъ на цыновку, съ быстротой молніи промчалась черезъ всю переднюю и бросилась на грудь стараго де-Када, который даже пошатнулся отъ сильнаго напора, будто на грудь ему свалилась бомба, а не его собственное дѣтище.

— Возьмите меня отсюда! Ради Бога, возьмите меня! съ рыданіями восклицала несчастная жертва.

Эфектъ этой патетической сцены былъ немного нарушенъ, во-первыхъ тѣмъ, что Рафаэль не успѣлъ еще опомниться отъ пораженія въ грудь и не могъ отвѣчать, какъ подобало въ надлежащемъ случаѣ, и потому казался нѣсколько жестокосердымъ; во-вторыхъ мистриссъ де-Кадъ вздумала при этомъ разспрашивать, куда дантистъ дѣвалъ флаконъ со спиртомъ.

Мнѣ кажется, что флаконъ со спиртомъ всегда портить впечатлѣніе.

Страданія, претерпѣваемыя мистриссъ Икль, выражались въ раздирающихъ душу вопляхъ.

— Мама, милая мама! Не оставляйте меня съ этимъ чудовищемъ! Скажите, что вы меня не оставите! На колѣняхъ умоляю васъ!

— Не оставлю, не оставлю, мое сокровище! отвѣчала растерянная родительница, до того взволнованная, что чуть не задушила своего супруга, подсунувъ ему флаконъ съ вонючимъ спиртомъ къ самому рту.

— Я умру! Онъ меня убьетъ! продолжала невинная жертва, пряча голову на широкую грудь родителя.

Наконецъ Рафаэль, чувствуя, что Анастасія портитъ его бѣлый жилетъ, замѣтилъ нѣсколько нетерпѣливо женѣ:

— Да возьмите-жь ее пожалуйста!

Въ суматохѣ трогательной встрѣчи, прекрасные волосы Анастасіи растрепались и разсыпались по плечамъ; между тѣмъ изъ кухни повысыпали слуги и подсматривали изъ-за угловъ, точно играли въ прятки. Дантистъ почувствовалъ, что его блумсберійская гордость глубоко оскорблена. Для соблюденія приличій огорченное тріо, наконецъ, вышло въ столовую.

Послѣднія слова, произнесенныя мистриссъ Икль, прежде, чѣмъ заперли дверь, были:

— Ахъ, папа! ахъ, мама! Я не могу, не смѣю высказать вамъ все, что я вынесла съ тѣхъ поръ, какъ этотъ предатель разлучилъ меня съ вами.

Эти слова принесли ей не очень большую пользу. Нехорошее слово «предатель» пробудило Долли отъ оцѣпененія и вызвало краску на его блѣдныя щеки. Онъ что-то насмѣшливо проворчалъ, провелъ рукой по волосамъ и сталъ твердо стоять на ногахъ.

Помоему, слово «негодяй» лучше чѣмъ «предатель», по крайней-мѣрѣ пріятнѣе, «мошенникъ» тоже лучше, а «плутъ» такъ это даже какъ-то добродушно. Особенно надо было слышатъ, съ какимъ выраженіемъ въ голосѣ она сказала «предатель».

— Теперь я готовъ повидаться съ ея родителями, вскричалъ Долли, быстро шагая по комнатѣ. — Вы правы, Джекъ, намъ необходимо разстаться. Дайте-ка мнѣ сигару, а то а надѣлаю глупостей.

— Вы говорите, какъ Траянъ, воскликнулъ я! (Когда я сильно взволнованъ, то обыкновенно прибѣгаю къ классикамъ);

Онъ взялъ сигару, и сжегъ полъгазеты, закуривая ее. Это значительно его облегчило и успокоило, тѣмъ болѣе, что онъ не только курилъ, но даже кусалъ ее и ѣлъ кусочки.

И такъ мы сидѣли и слушали съ напряженнымъ вниманіемъ. До насъ доносились сиплый голосъ Де-Када отца, который, казалось, увѣщевалъ мистриссъ Икль; до насъ долетали ея пронзительныя возраженія. Мамаша пока мало вмѣшивалась. Она, вѣроятно, ограничивала пока свои увѣщанья жестикуляціей, и дѣйствовала какъ ударъ смычка по разстроенной скрипкѣ.

Явился слуга съ вопросомъ: можетъ ли мистеръ Икль принять мистера де-Када?

Конечно, можетъ! Очень радъ его видѣть!

— Что кто за нелѣпая ссора, Адольфусъ, а? началъ старѣй Рафаэль. — Голубки поссорились? Полно, милый другъ! Будьте разсудительны, какъ слѣдуетъ мужчинѣ!