Василе Войкулеску - Монастырские утехи

издёвки старик.

Но женщину это ничуть не тревожило. Она знала что делала. Поручив чабанам на

горных пастбищах своих коров, она теперь возвращалась домой.

Я оставил в залог на стойбище свою лошадь и весь скарб вместе с киноаппаратом и тут

же отбыл с женщиной, шустрой и болтливой вдовушкой, от которой, пока мы

спускались в долину, я многое узнал о горных поселениях, о чабанах, а главное — о

Бужоре, с ним она была из одной деревни.

Бужор, рассказывала она, живёт тихо в своем доме, где он сам себе хозяин. Одну

только матушку слушается. Весь честной мир любит его и подчиняется ему по доброй

воле — животные и пчелы, звери и женщины. Потому что он никому не причиняет

вреда.

После скоропостижной смерти отца мать дала зарок постричь сына в монахи и еще

мальчиком отвезла его в один скит. Однако монахи держали мальчика слугой при

конюшнях, и она оттуда его взяла домой, но, дабы не изменить слову, данному господу,

дом свой превратила в нечто вроде скита. Вот почему здесь находили приют бедные

женщины, из-за которых шла дурная молва о Бужоре. Жены, обиженные мужьями,

бедные беспомощные старухи, женщины без кола и двора приходили к Бужорихе.

Здесь им оказывали помощь, давали совет, успокаивали. Те, которым некуда было

деться, селились в одной из келий дома, пока не находили себе пристанища. Таким

образом, в усадьбе Бужоров всегда жили человека три-четыре, но хозяйство их, вместо

того чтобы беднеть от лишних ртов, процветало.

Я внимал этому рассказу как сказке и даже не пытался вообразить себе то, что слышал.

Слова жужжали у ушей, а я следом за женщиной ступал по крутым скользким откосам.

Время от времени она останавливалась и срезала ветку, и тогда я её догонял. А то вдруг

она запевала короткую песню. От всего её существа, скованного бедностью,

изувеченного вдовством, измученного несчастьями, исходила тем не менее такая

непобедимая сила, от которой и я понемножку словно стал возвращаться к жизни.

Сперва я шел, опустивши голову, а тут стал разглядывать всё окрест. Мрачные тучи и

мгла остались позади... Мы шли теперь по прозрачным долинам и ласковым

плоскогорьям, где трава отливала светом. Купол туманного неба растрескался, из-под

него поблескивала голубая майолика... Мы вошли в другой мир. К вечеру мы оказались

у просеки букового леса, пролезли через лаз и попали в огороженный сад. Я не поверил

глазам своим. Заходящее солнце играло на побеленных известью стволах яблонь и

груш и на сочной зелени листьев. Узкая тропинка огибала холм, а у его подножия на

поляне расположились дом и службы усадьбы Бужоров.

Моё удивление перешло почти в оторопь. Сколько дней я видел только туманы и

дождь, спал на скотных дворах, дрожал от холода, а тут — что это? Сказочное царство?

Мы остановились у дома. Собаки почуяли нас.

И сразу же появилась статная старуха в благочестивом горском одеянии и спросила,

кто мы такие. Иляна подбежала и смиренно приложилась к ручке. Хозяйка,

наклонившись, дотронулась губами до её лба.

Сказка о святой Пятнице из подземного мира воплощалась в жизнь. Женщины о чем-то

поговорили, потом я был приглашен наверх, в дом, где на ларях и сундуках кипами

лежали домотканые ковры и шелк-сырец, и старуха послала за сыном.

Открылась дверь, как по волшебству на пол упали косые лучи солнца, которого я не

видел уже неделями, и вместе с ними, точно выхваченный их светом, появился Бужор.

На несколько мгновений мною завладело ощущение чуда. Должно быть, это можно

объяснить переутомлением и недоеданием, давшим что-то вроде лихорадки. Лицо моё

пылало, и меня бил озноб. Но и сегодня такое объяснение кажется мне

недостаточным.

Это было так неожиданно, что я вытаращил глаза и застыл. Режиссер во мне ошалел.

Ничего более удачного для появления в фильме-феерии молодого чудо-героя нельзя

было и придумать. К нам шёл солнечный юноша — статный молодец, высокий и

гибкий, волосы кольцами ниспадали ему на плечи, руки длинные, белые рукава,

выглядывающие из-под накинутой на плечи крестьянской куртки. Тонкий стан,

опоясанный широким поясом, усыпанным, словно звёздами, сверкающими гвоздиками,

подчёркивал в нем совершенную гармонию мужества и красоты. Я забыл все свои

злоключения. Я ждал: вот сейчас начнется сказка, и, как в бреду, мне казалось, что я

должен его снимать.

— Это тот барин, о котором тебе сообщал старший чабан,— представила меня

женщина и робко отступила в тень.

Юноша сказал мне «добро пожаловать» и прежде всего справился о здоровье. Барин не

очень хорошо выглядит...

Я ответил, что измучен и простудился. Он поспешно предложил мне заночевать у него.

Об остальном поговорим на следующий день.

Несколько стаканчиков водки из дикой черешни, немного горячей мамалыги с

творогом и вареные яйца снова привели меня в нормальное состояние, так что к травам

старухи я не притронулся — в них не было больше нужды.

На другой день Бужор показался мне ещё более статным и сильным, чем все горцы,

которых я встречал ранее, но вместе с тем обыкновенным человеком. Лицо у него

было бело-розовое, продолговатое, на щеках ямочки, которые при улыбке

превращались в неглубокие складки, подчеркивавшие ещё рельефнее выступающие

скулы. Большие чёрно-зелёные глаза, точно яшма, под взлетающей линией темных

бровей, маленький рот защищен чёрными тонкими усами, мясистый подбородок,

аккуратно вылепленный вокруг ямочки, напоминающей сердцевину плода,— все

говорило о мужестве и о необычном целомудрии. И главное — всё его

существо излучало доброту. Не размягчённую, кроткую, обычную, но доброту

мужественную и твёрдую, я бы сказал стальную. Мы вышли на двор. Он приласкал собак,

успокоил скот, отправлявшийся на пастбища. Заставил снять с телят намордники с

заклепками, которые мешали им сосать в промежутках между доением, и потом мы

отправились на лесную пасеку, напоенную жужжанием, где отцветающие яблони

отряхивали последние лепестки.

— А ведь я вас знаю,— начал он.

— Откуда? — удивился я.

— С гор. Помните, под Скалой духов.

Я не понял.

— Где вы заблудились неделю назад. Я вывел вас, я был вашим проводником.

Я обрадовался, что не совсем для него незнаком...

Он сразу же понял мою просьбу и выразил удовлетворение, что я не собираюсь

охотиться с оружием, а только с аппаратами для съемки. Он не убивал зверей и не

выносил, когда другие их преследовали.

Сговорились легко. Бужор обязался вместе со мной облазить горы в поисках глухарей,

хотя было слишком поздно. Токование уже кончилось, и птицы выводили птенцов. Но