Сомерсет Моэм - Сотворение Святого

— Я умоляю вас, мадам, храбро перенести выпавший на вашу долю удар судьбы. Разве мы все не знаем, как она непостоянна? Если город забрали у вас, значит, на то воля Божья, и вы, как христианка, должны смириться, согласившись с его указом. Помните, что пути Господни неисповедимы. Душа грешника очищается страданиями. Мы все должны пройти через огонь. Возможно, эти неудачи послужат спасению вашей души. И теперь, когда город возвращен Небесному Владыке, ибо кто есть Святой Отец, как не наместник Христа, будьте уверены, что эта потеря добавит вам любви его святейшества, а со временем вы получите награду, достойную раскаявшегося грешника, и будете восседать среди избранных, распевая гимны во славу Владыки всего сущего.

Он замолчал, чтобы перевести дух. Я видел, как пальцы Катерины судорожно сжимают подлокотник стула: она едва сдерживалась.

— Но величайшее горе — утрата вашего мужа, Джироламо. Ах, как это прекрасно — скорбь вдовы! Но такова воля Господа. И на что ему теперь жаловаться? Давайте представим его в одеяниях из света, с золотой арфой в руках. Ах, мадонна, он сейчас ангел на небесах, а мы, несчастные грешники, на земле. Он был скромным, набожным человеком и получил свою награду. Ах…

Тут уж она не выдержала. Ярость прорвалась наружу.

— Да как ты смеешь стоять передо мной, произнося эти лицемерные слова? Как смеешь говорить мне все это, пируя плодами его смерти и моей неудачи? Ханжа! Ты стервятник, подбирающий падаль вместе с воронами, но приходишь ко мне с молитвой и разговорами о воле Божьей! — Она сжала пальцы в кулаки и вскинула их к потолку. — Я надеюсь, что придет мой черед, и тогда я покажу тебе волю Божью. Берегитесь!

— Вы сражены горем, мадонна, и не понимаете, что говорите. Вы пожалеете, что приняли мои соболезнования с презрением. Но я прощаю вас, как и положено христианской душе.

— Не нуждаюсь я в твоем прощении. Я тебя презираю.

Слова эти она прошипела, как змея. Глаза Савелло блеснули, тонкие губы стали еще тоньше, но он только вздохнул. Голос остался мягким и успокаивающим.

— Вы вне себя от горя. Это печально. Только молитва может вам помочь.

— Чего ты от меня хочешь? — Последних фраз она словно и не услышала.

Савелло замялся, глядя на нее. Катерина нетерпеливо топнула.

— Быстро. Говори и позволь остаться одной. Меня от тебя тошнит.

— Я пришел, чтобы принести соболезнования и пожелать крепости духа.

— Ты думаешь, я дура? Если других дел ко мне у тебя нет — уходи!

Священник тоже сдерживался с трудом: его выдавали глаза.

— Я мирный человек и не хочу проливать кровь. Поэтому я хотел предложить вам пойти со мной и убедить коменданта сдать крепость, что позволит избежать кровопролития и заслужит благодарность Святого Отца.

— Я не собираюсь в этом участвовать. С какой стати мне помогать тебе покорять мой город?

— Вы должны помнить, мадонна, что вы в наших руках, — мягко ответил он.

— И что?

— Я мирный человек, но, возможно, мне не удастся остановить людей, если они захотят отомстить вам за ваш отказ. Я не смогу скрыть от них тот факт, что крепость не сдается только из-за вашего упрямства.

— Как я понимаю, ты не остановишься ни перед чем.

— Это не я, дорогая моя…

— Да, конечно, ты — слуга папы. Это воля Божья.

— Вы поступите мудро, если выполните мою просьбу.

И такая ярость отразилась на его лице, что любой, взглянув на него, понял бы: он действительно не остановится ни перед чем. Катерина задумалась.

— Хорошо, — ответила она, к моему величайшему изумлению. — Я сделаю все, что смогу.

— За это вы удостоитесь признательности Святого Отца и моих слов благодарности.

— Для меня это одно и то же.

— А теперь, мадам, я вас покину. Успокойтесь, помолитесь. Молитва утешит вашу печаль.

Он поднял руку, как и прежде, с двумя оттопыренными пальцами и повторил слова, с которыми вошел в комнату Катерины:

— Да пребудет с вами милосердие Божье!

Мы отправились к крепости торжественной процессией. Люди, мимо которых мы проходили, возносили хвалу Кеччо и проклинали Катерину. Она шла спокойная и бесстрастная, а когда протонотарий что-то ей говорил, отвечала с отвращением на лице.

Вызвали коменданта, и Катерина обратилась к нему со словами, предложенными Савелло:

— Раз уж Небеса забрали у меня сначала мужа, а потом и город, я прошу вас, памятуя о том, что я назначала вас на эту должность, сдать крепость полномочным представителям его святейшества папы.

В ее голосе чувствовался легкий намек на иронию, а губы чуть кривились, словно в улыбке.

Комендант хмуро ответил:

— Вы назначали меня комендантом с тем, чтобы я защищал крепость от врагов, а потому я не сдам ее представителям его святейшества папы. И поскольку Небеса забрали у вас мужа, а потом и город, я, возможно, сдам крепость, но только Богу, мадам, а земным силам ее у меня не отнять!

Катерина повернулась к Савелло.

— И что мне делать?

— Настаивать.

Она повторила требование, и они услышали тот же ответ.

— Так не пойдет. — Катерина покачала головой. — Я очень хорошо его знаю. Он думает, что я говорю по принуждению. Не знает, что я делаю все по доброй воле, из великой любви к папе и Церкви.

— Мы должны захватить крепость, — гнул свое Савелло. — Если она не станет нашей, я не смогу гарантировать вашу безопасность.

Она долго смотрела на него, а потом ее, похоже, осенило.

— Если я войду в крепость и поговорю с ним там, он скорее всего сдастся.

— Мы не можем отпустить вас, — покачал головой Кеччо.

— Мои дети останутся у вас в заложниках.

— Это точно, — промурлыкал Савелло. — Я думаю, мы можем отпустить ее.

Кеччо возражал, но последнее слово принадлежало священнику, так что коменданта вызвали вновь и велели ему впустить в крепость графиню. Савелло предупредил ее:

— Помните, ваши дети у нас, и я без колебаний прикажу вздернуть их, если…

— Я знаю, что у вас христианская душа, монсеньор, — прервала его Катерина.

Но, едва оказавшись в крепости, она тут же поднялась на стену, и мы услышали ее издевательский смех. Ярость, которую она держала в себе, вырвалась наружу. Она честила нас последними словами, которые больше пристали торговке рыбой, грозила нам смертью и всевозможными пытками, обещая отомстить за убийство мужа.

Мы стояли с открытыми ртами, словно пораженные громом. Крик ярости вырвался у всех. Маттео выругался. Кеччо сердито глянул на Савелло, но ничего не сказал. Священник рвал и метал. Его всегда красное лицо стало пурпурно-лиловым, глаза блестели, как у змея.

— Мерзавка! — прошипел он. — Мерзавка!

Дрожа от ярости, он приказал привести детей и крикнул графине:

— Не думай, что у нас не хватит смелости. Твои сыновья будут повешены у тебя на глазах.