Сомерсет Моэм - Сотворение Святого

Горожане обреченно ахнули и принялись спрашивать друг друга, когда же придет помощь. В этот момент на стенах появился какой-то мужчина, сообщивший, что протонотарий получил письмо от папы, в котором тот сообщал, что обещанная подмога уже в пути. Все радостно закричали. Наконец-то!

В город вели четверо ворот, и осада началась с одновременной атаки на все. Но ворота были хорошо укреплены, и атаку эту отбили без особого труда. Но тут же мы услышали грохот орудий, крики, вопли, увидели языки пламени, поднимающиеся над крышей одного из домов. Занятые Лодовико, мы напрочь забыли про врага в центре города, и обстрел из крепостных орудий вызвал жуткую панику.

Комендант нацелил их на дома, окружавшие крепость, и разрушения были значительными. Обитатели домов бросились врассыпную, похватав свои пожитки, и укрылись в более безопасных частях города. Один дом загорелся, и какое-то время мы опасались, что пламя перекинется на соседние строения, и тогда к нашим бедам добавится еще и большой пожар. Люди видели в этом руку Божью. Говорили, что это месть Небес за убийство графа, и когда Кеччо поспешил к горящему дому, они более не стали сдерживаться и принялись честить и освистывать его.

Потом, когда пожар удалось потушить и Кеччо шел через площадь, они окружили его, осыпая проклятиями и не давая пройти.

— Трусы! — прошипел он, яростно глядя на них, сжимая кулаки. А потом, более не в силах сдерживаться, выхватил меч и закричал: — Дайте мне пройти!

Они раздались в стороны, и он прошел. Но за его спиной толпа сомкнулась и вновь, только еще громче, зазвучали проклятия.

— Клянусь Богом, — воскликнул Кеччо, — я бы с радостью развернул пушки и выкосил их, как траву.

То были первые гневные слова, которые он произнес в адрес своих горожан.

Нас тоже перестали жаловать и освистывали, когда мы с Маттео или Моратини проходили по улицам. А ведь неделей раньше они лизали наши сапоги и целовали землю, по которой мы проходили.

Атака продолжалась снаружи и изнутри, по городу ползли слухи, что Лодовико поклялся отдать город на разграбление армии и повесить каждого третьего. И все знали его как человека слова. Сначала шепотом, а потом все громче зазвучали предложения сдаться… Мысль эта завладела всеми, и когда даже самые смирные жители, осмелев от охватившего их страха, заговорили об этом, они принялись виновато переглядываться. Собирались группами, шушукались, замолкали, если вдруг видели человека, которого причисляли к сторонникам Кеччо. Горожане обсуждали, как что-то выторговать для себя. Некоторые предлагали сдаться безо всяких условий, другие отдавали предпочтение хоть какому-то, но соглашению. Наконец прозвучало предложение выдать герцогу семнадцать заговорщиков, которые подготовили убийство Джироламо. Мысль эта сначала их испугала, но скоро они к ней привыкли. Говорили, что на самом деле д’Орси нисколько не заботило общее благо, они преследовали личные цели, убивая графа, и тем самым навлекли на город беду. Горожане ставили Кеччо в вину, что он заставил их страдать в угоду собственному честолюбию. Ранее они превозносили его до небес за отказ править городом, теперь же говорили, что он лишь прикидывался, а на самом деле собирался при первой возможности захватить город. Другие же помогали ему из жадности и мелкой мести. Обсуждая нас, они только распалялись и скоро пришли к выводу, что поступят по справедливости, выдав герцогу виновников их бед.

День прошел, и вторая ночь, а помощь из Рима все не приходила.

Еще одна ночь миновала, но ничего не изменилось: дорога на Рим по-прежнему пустовала.

И четвертая ночь прошла без изменений. Горожан охватило разочарование: если армия выступила на подмогу, почему же ее нет? Внезапно они принялись задавать вопросы о письме из Рима от папы. Никто не видел посланца. Как появилось письмо? Ужасные подозрения зародились в головах, и горожане устремились к дворцу д’Орси, требуя встречи с Савелло. Как только он появился, раздались крики:

— Покажи нам письмо!

Савелло отказался. Они настаивали. Спрашивали, где гонец, который доставил его. Савелло ответил, что отправил его обратно в Рим. Никто из нас тоже не видел письма, и мы заподозрили неладное. Кеччо спросил:

— Письмо было?

Савелло какое-то мгновение смотрел на него, прежде чем ответить:

— Нет.

— Господи, почему вы сказали, что получили его?

— Я не сомневался, что армия выступила. И хотел их подбодрить.

— Дурак! Теперь они ничему не поверят. Дурак, ты все испортил!

— Не я, а ты! Ты сказал мне, что весь город хочет перейти к папе!

— Так оно и было, пока не появился ты со своей ложью и интригами!

Савелло сжал кулаки, и я подумал, что он собирается броситься на Кеччо. Но тут с улицы донеслись крики толпы:

— Письмо! Гонец!

Кеччо подскочил к окну.

— Нет никакого письма! Протонотарий солгал вам! Помощи не будет ни из Рима, ни из Флоренции!

Толпа загомонила, и теперь послышались уже другие крики:

— Сдаваться! Сдаваться!

— Сдавайтесь, если хотите, — ответил им Кеччо, — но не думайте, что герцог простит вас. Придется отвечать за то, что вы раздели графа, надругались над телом, разграбили его дворец.

Савелло стоял один, побагровев от ярости. Кеччо повернулся к нему, губы искривила насмешливая улыбка.

На следующий день состоялось секретное заседание совета, о котором заранее не узнали ни Кеччо, ни его друзья. Но потом нам стало известно, что на заседании обсуждались условия капитуляции, предложенные Лодовико. Герцог потребовал, чтобы детей графа передали ему, а для управления городом предлагал создать комиссию, часть членов которой назначил бы он, а часть — жители Форли. Вскоре после полудня вошел слуга и сообщил, что к дворцу пришли Никколо Торниелли и другие члены совета. Кеччо спустился к ним, и Никколо заговорил, едва увидев его:

— Кеччо, мы решили, что будет лучше, если заботу о детях графа Джироламо мы возьмем на себя, и пришли, чтобы ты передал их нам.

Кеччо ответил коротко:

— Если это все, Никколо, вы можете идти…

— Мы не уйдем без детей, — прервал его Антонио Ласси.

— Как я понимаю, это зависит от меня, а я намерен держать детей у себя.

— Поосторожнее, Кеччо, не забывай, что ты не наш правитель.

— А кто ты, Антонио, хотелось бы мне знать?

— Я член совета Форли, как и ты, не больше и не меньше.

— Нет, сейчас я скажу тебе, кто ты, — яростно вскричал Кеччо. — Ты жалкий трус, попавший в совет благодаря тирану, и ты помогал ему угнетать людей, которых я освободил, и люди оплевывали тебя. Ты жалкий трус, который переметнулся ко мне, когда я убил тирана, и в своем рабском подобострастии предложил избрать меня правителем, и я плюнул на тебя. А теперь ты снова боишься и пытаешься примириться с герцогом, предав меня. Это от тебя поступило предложение выдать меня Лодовико. Вот кто ты такой. Посмотри на себя и возгордись!