Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

Вдругъ онъ остановился, и она невольно остановилась вмѣстѣ съ нимъ.

— Какъ я тосковалъ по васъ эти три дня! — сказалъ онъ. — Нѣтъ, нѣтъ, не пугайтесь; я вѣдь почти ничего не сказалъ, и я ничего не достигну. Нѣтъ, настолько вѣдь я не заблуждаюсь. Впрочемъ, вы, можетъ быть, меня не понимаете; я началъ невѣрно и проболтался; я говорю то, чего вовсе не хотѣлъ сказать…

Когда онъ смолкъ, она сказала:

— Какой вы сегодня странный!

Затѣмъ она хотѣла итти дальше. Но онъ снова задержалъ ее:

— Милая фрейлейнъ, подождите немножко! Имѣйте ко мнѣ нѣкоторое снисхожденіе сегодня! Я боюсь говорить; я боюсь, что вы перебьете меня и скажете: уйдите! И все-таки я это обдумалъ въ долгіе часы безсонницы.

Она съ удивленіемъ посмотрѣла на него и спросила:

— Но въ чемъ же дѣло?

— Въ чемъ дѣло? Можно сказать вамъ простыми словами, въ чемъ дѣло? Дѣло въ томъ… что… что я люблю васъ, фрейлейнъ Килландъ. Да; и, собственно, не понимаю, чѣмъ это можетъ удивлять васъ? Вѣдь я человѣкъ изъ плоти и крови, я встрѣтилъ васъ и плѣненъ вами; все это вовсе не такъ удивительно! Другое дѣло, правда, что я, можетъ быть, не долженъ былъ бы признаваться вамъ въ этомъ.

— Нѣтъ, вы не должны были этого дѣлать.

— Да, но до чего не доходишь? Я васъ даже порочилъ изъ любви къ вамъ, я называлъ васъ кокеткой и пытался васъ унизить только затѣмъ, чтобы утѣшить и поддержать себя, потому что я зналъ, что вы для меня недосягаемы. И вотъ я васъ встрѣчаю въ пятый разъ и на этотъ разъ не могъ сдержать себя, хотя это могло случиться и въ первую встрѣчу. Кромѣ того, сегодня день моего рожденія, мнѣ двадцать девять лѣтъ, и я почувствовалъ радость и запѣлъ съ того самаго мгновенія, когда утромъ открылъ глаза. Я думалъ, — конечно, смѣшно, что можно додуматься до такихъ вещей, — но я все-таки думалъ про себя: если ты сегодня встрѣтишь ее и признаешься во всемъ, то это, быть можетъ, не повредитъ тебѣ, потому что все-таки сегодня день твоего рожденія; ты вѣдь можешь разсказать ей объ этомъ и она, можетъ быть, охотнѣе проститъ тебя въ такой день. Вы смѣетесь? Да, это смѣшно, я знаю; но все это, однако ни къ чему: я приношу вамъ свою дань такъ же, какъ и другіе.

— Однако грустно, что съ вами это случилось сегодня, — сказала она, — въ этомъ году вамъ не посчастливилось въ день вашего рожденья. Больше я ничего не могу вамъ сказать на это.

— Нѣтъ, разумѣется, нѣтъ… Боже, какая власть въ вашихъ рукахъ! Я понимаю, что изъ-за васъ можно пойти на что угодно. Даже теперь, когда вы сказали эти слова, несомнѣнно, вѣдь нерадостныя, — чего вы, конечно, не имѣли въ виду, — даже теперь вашъ голосъ прозвучалъ, какъ пѣніе; вы говорили, и точно что-то расцвѣтало во мнѣ. Нѣтъ, это удивительно! Знаете ли вы, что я ночью бродилъ вокругъ вашего дома, чтобы уловить хоть тѣнь вашу въ окнѣ… что я стоялъ тутъ въ лѣсу на колѣняхъ и молился Богу за васъ, а я не очень-то вѣрю въ Бога. Видите ли вы вотъ эту осинку. Я нарочно остановился именно у этого мѣста, потому что подъ этой осиной я много ночей лежалъ ничкомъ, погруженный въ отчаяніе, нѣмой и потерянный, только изъ-за того, что мысль о васъ уже не покидала меня. Отсюда каждый вечеръ желалъ и вамъ спокойной ночи, я молилъ звѣзды и вѣтеръ передать вамъ мой привѣтъ, и, я думаю, вы должны были это чувствовать во снѣ.

Они двинулись дальше.

— Дагни! Дагни! — сказалъ онъ неожиданно. И прежде чѣмъ она успѣла опомниться, онъ упалъ на колѣни на самой серединѣ дороги; и такъ простоялъ онъ съ минуту, съ фуражкой въ рукѣ, съ поникшей головой, словно ожидая удара. Она смотрѣла на него въ испугѣ; въ своей безпомощности она дѣлала попытки поднять его и снова бросала это.

— Нѣтъ, ну, да встаньте же! — воскликнула она, надъ самой его головой. — Сейчасъ же, слышите! Ну, какъ это можно? Посреди дороги!

А когда онъ поднялся, она обратила его вниманіе на то, что ему слѣдуетъ стряхнуть песокъ съ колѣнъ. Они не пошли дальше, а продолжали стоять на томъ же мѣстѣ.

Наконецъ она сказала:

— Зачѣмъ вы мнѣ все это сказали? Развѣ вы не знаете, что я…

— Да, да! — перебилъ онъ ее въ необычайномъ волненіи. — Знаю, что вы хотите сказать: вы давно уже принадлежите другому, и поэтому я безчестный человѣкъ, разъ я пристаю къ вамъ, когда ужъ слишкомъ поздно, — какъ мнѣ не знать этого? Да, къ чему я вамъ все высказалъ? Ну, чтобы подѣйствовать на васъ, чтобы произнести на васъ впечатлѣніе и заставить васъ задуматься надъ этимъ. Ей-Богу, я говорю, теперь правду, я не могу иначе! Я знаю, что вы помолвлены, что у васъ есть женихъ, котораго вы любите, что вы дали обѣщаніе и связаны, что я поэтому ничего не достигну; да, а все-таки я хотѣлъ попытаться повліять на васъ, я не хотѣлъ оставить всякую надежду! Вы только представьте себѣ эту мысль: оставить всякую надежду! тогда вы, можетъ быть, лучше поймете меня. Когда я только что сказалъ, что не надѣюсь ничего достичь, я лгалъ, я сказалъ это только затѣмъ, чтобы предварительно успокоить васъ и выиграть время, потому что иначе вы могли бы сразу слишкомъ испугаться. Что это? Безуміе? Я не хочу этимъ сказать, чтобы вы мнѣ подали хоть какую-нибудь надежду; я право никогда не представлялъ себѣ, чтобы я могъ кого-нибудь вытѣснить, ахъ, это мнѣ ни разу и въ голову не приходило. Но въ часы отчаянія я говорилъ себѣ: да, она невѣста, скоро она уѣдетъ, и добраго пути! Но вѣдь она же еще не безусловно утрачена, она еще не уѣхала, не замужемъ, не умерла; какъ знать! А если я испробую все; еще, можетъ быть, и не поздно! Вы стали моей постоянной мыслью, моей навязчивой идеей; я вижу васъ во всемъ, каждую голубую эльфу называю я Дагни; я думаю, за всѣ эти недѣли не прошло ни одного дня, чтобы я не думалъ о васъ, только о васъ одной; все равно, въ какое бы время ни вышелъ я изъ гостиницы, — какъ только я открываю дверь на крыльцо, сердце мое пронизываетъ надежда: а, можетъ былъ, ты сейчасъ ее встрѣтишь, и я всюду высматриваю васъ. Нѣтъ, я не могу иначе, я не умѣю помочь себѣ. Повѣрьте мнѣ, если теперь я сдался, то сдался не безъ сопротивленія. Вѣдь неособенно утѣшительно знать, что всѣ усилія напрасны и все-таки не быть въ состояніи удержаться отъ этихъ усилій; вотъ почему борешься до послѣдняго мгновенья. Но если это положительно безполезно! Какъ много, много вещей передумаешь, когда всю ночь напролетъ сидишь въ своей комнатѣ у окна и не можешь уснуть. Держишь книгу въ рукѣ, но не читаешь; изрѣдка, стиснувъ зубы, прочтешь три строчки; наконецъ уже не можешь больше и поникнувъ головой захлопываешь книгу. Сердце дико стучитъ, про себя шепчешь чудныя, сладострастныя слова, называешь одно имя и мысленно цѣлуешь его. А часы бьютъ два, и четыре, и шесть; тутъ хочешь положить конецъ и рѣшаешь, въ первый же разъ, когда представится случай, рискнуть, рѣшиться на этотъ прыжокъ и во всемъ признаться. Но не рискуешь, нѣтъ, не отваживаешься, пропускаешь одинъ случай за другимъ; все не хватаетъ духа; пока не приходитъ день, когда уже не въ силахъ удержаться… Простите мнѣ, фрейлейнъ, я такъ много говорилъ, пожалуйста, простите! Пойдемте дальше? Ахъ, Дагни, какъ глубоко я люблю васъ; я вамъ и за это уже благодаренъ, что осмѣлился высказаться передъ вами!