Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

Въ это мгновенье разговоръ ихъ прервалъ докторъ Стенерсенъ; который торопливо прибѣжалъ изъ залы и казался очень озабоченнымъ… — Слушайте, фрейлейнъ Килландъ, вамъ пора итти, сейчасъ будемъ ставить живыя картины.

Съ этими словами докторъ исчезъ.

Приступили къ исполненію новаго музыкальнаго номера, и въ залѣ послышалось движеніе. Дагни наклонилась и заглянула въ дверь; затѣмъ она снова обернулась къ Нагелю и сказала:

— Вотъ Марта и возвращается.

Пауза.

— Слышите, что я говорю?

— Слышу, слышу, — отозвался онъ разсѣянно. Онъ не поднималъ глазъ, а только продолжалъ передвигать полный бокалъ, не отпивая изъ него и все ниже и ниже склоняя голову къ столу.

— Шш… ш!.. — сказала она насмѣшливо. — Вотъ опять играютъ; не правда ли; когда слышишь подобную музыку, то хочется сидѣть на нѣкоторомъ разстояніи, гдѣ-нибудь въ сосѣдней комнатѣ, съ рукой любимаго существа въ своей рукѣ… не такъ ли вы говорили? Кажется, это тотъ самый вальсъ Ланнера, и вотъ, когда Марта придетъ…

Но на этотъ разъ она, повидимому, тотчасъ пожалѣла о своихъ колкихъ словахъ, потому что сразу замолчала, взглядъ ея смягчился, и она нервно поправилась на своемъ стулѣ, усѣвшись поглубже. Онъ все еще сидѣлъ, низко опустивъ голову; она только видѣла, что грудь его дышитъ коротко и нервно. Она встала, взяла свой бокалъ и хотѣла сказать пару дружелюбныхъ словъ на прощанье, чтобы смягчить его боль; и она начала:

— Ну, теперь мнѣ надо итти, — сказала она.

Онъ быстро взглянулъ на нее, всталъ также и взялъ свой бокалъ. Они оба пили молча. Онъ дѣлалъ надъ собой усиліе, чтобы рука его не дрожала; она видѣла, какъ онъ борется съ собою, чтобы сохранить спокойствіе въ лицѣ; и вдругъ этотъ человѣкъ, котораго она только-что хотѣла уничтожитъ, убить своими насмѣшками, сказалъ совершенно равнодушно и въ высшей степени вѣжливо:

— Да, чтобы не забыть, фрейлейнъ: будьте такъ любезны… я, пожалуй, ужъ больше не увижу васъ… Будьте такъ любезны, при случаѣ, когда будете писать своему жениху, напомните ему, пожалуйста, о двухъ сорочкахъ, которыя онъ два года тому назадъ обѣщалъ Минуттѣ. Извините меня, пожалуйста, что я вмѣшиваюсь въ это дѣло, ничуть меня не касающееся, но я это дѣлаю ради Минутты. Я надѣюсь, вы простите мою навязчивость. Упомяните только, что рѣчь идетъ о двухъ шерстяныхъ сорочкахъ; онъ, навѣрное, припомнитъ.

Она стояла пораженная какъ громомъ; открывъ ротъ, смотрѣла она на него, не находя отвѣта, и даже забыла поставить бокалъ на столъ. Это продолжалось цѣлую минуту. Однако она скоро овладѣла собою, бросила ему бѣшеный взглядъ, исполненный всего того возмущенія, которое поднялось въ ней; пара глазъ дала ему уничтожающій отвѣтъ, и затѣмъ она повернулась къ нему спиной и удалилась.

Повидимому она совсѣмъ забыла о томъ, что судья и адьюнктъ сидятъ за своимъ столикомъ, ожидая ее.

Нагель снова сѣлъ. Плечи его опять стали вздрагивать, и нѣсколько разъ онъ машинально хватался за голову. Онъ сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, сгорбившись и опустившись. Когда Марта подошла, онъ вскочилъ; лицо его озарилось благодарностью; онъ придвинулъ ей стулъ.

— Какая вы добрая, какая вы добрая! — сказалъ онъ. — Садитесь сюда, я буду васъ очень занимать, я разскажу вамъ цѣлый міръ всевозможныхъ исторій, если хотите; вы только посмотрите, какъ я буду занимать васъ, если вы сядете. Милая, сядьте! Ну, а если хотите, то идите, только мнѣ вѣдь можно проводить васъ, не правда ли? Я никогда не буду противорѣчить вамъ, никогда. Скажите, не хотите ли выпитъ самую маленькую рюмочку вина? А я разскажу вамъ что-нибудь веселенькое, чтобы вы не скучали. Я такъ радъ, что вы вернулись; Боже, какое блаженство слушать, какъ вы смѣетесь, вы, всегда такая серьезная! Вѣдь въ залѣ не очень интересно, не правда ли? Лучше намъ посидѣть немножко здѣсь; и потомъ, тамъ ужъ слишкомъ жарко. Сядьте же!

Марта замѣшкалась, но потомъ все же сѣла.

Нагель говоритъ безъ-умолку, разсказываетъ ей всевозможные комическіе случаи и приключенія, подшучиваетъ надъ тѣмъ. надъ другимъ, лихорадочно, напряженно, опасаясь, какъ бы она не ушла, лишь только онъ умолкнетъ. Онъ болтаетъ съ затрудненіемъ, до головокруженія, безпомощно хватаясь за голову, чтобы уловить утерянную нить разсказа, а Марта. воображая, что и это онъ дѣлаетъ для комизма, въ простотѣ души хохочетъ. Она не скучаетъ, ея старое сердце таетъ, и она сама пускается въ болтовню. Какъ она замѣчательно тепла и наивна! Когда онъ замѣтилъ, что жизнь прямо-таки непостижимо бѣдна, — не правда ли? — она отвѣтила: "Выпьемъ за жизнь!" — она, эта женщина, цѣлые годы влачившая такое жалкое существованіе и продававшая два-три яичка на базарѣ… Нѣтъ, жизнь вовсе ужъ не такъ плоха, а иногда даже прямо прекрасна!

— Часто жизнь прекрасна, — сказала она.

— Да, и въ этомъ вы правы! — отвѣчалъ онъ. — Ну, теперь намъ надо посмотрѣть живыя картины! Станемъ въ дверяхъ: тогда намъ можно будетъ опять сѣсть, если вы захотите. Видно ли вамъ съ вашего мѣста? А не то я подыму васъ на рукахъ.

Она засмѣялась и отрицательно покачала головой.

Какъ только онъ увидалъ на сценѣ Дагни, веселость его тотчасъ упала, взглядъ его сталъ неподвиженъ, онъ видѣлъ только ее. Онъ смотрѣлъ, куда направленъ ея взглядъ, съ головы до ногъ поглощалъ ее взоромъ, наблюдалъ выраженіе ея лица, замѣтилъ, что одна роза на груди ея то подымалась, то опускалась. Она стояла далеко въ глубинѣ, среди длиннаго ряда людей, и ее легко можно было узнать, несмотря на старательную гриммировку. Фрейлейнъ Андресенъ сидѣла въ серединѣ и представляла королеву. Все вмѣстѣ, освѣщенное краснымъ огнемъ, составляло нѣчто въ родѣ аллегоріи, изображаемой людьми и оружіемъ, которую съ величайшимъ трудомъ и усиліями поставилъ докторъ Стенерсенъ.

— Какъ красиво! — прошептала Марта.

— Да… Что красиво? — спросилъ онъ.

— Тамъ вверху; развѣ вы не видите? На что же вы тогда смотрите?

И, чтобы не возбудить ея подозрѣнія, будто онъ смотритъ только на одно пятно, на одну единственную точку картины, онъ сталъ разспрашивать ее, кто именно такой-то и такой-то изъ участниковъ, а самъ, между тѣмъ, едва ли слышалъ, что она отвѣчала… Они стояли, пока свѣтъ почти не погасъ и пока не опустился занавѣсъ.

Одна живая картина слѣдовала за другою съ промежутками въ нѣсколько минутъ; было одиннадцать часовъ: Марта и Нагель все еще стояли и смотрѣли на послѣднюю картину. Когда и она кончилась, они снова сѣли къ столу и стали разговаривать. Старая дѣва! По добротѣ своей она уступала и теперь уже не заговаривала о томъ, чтобы уйти.

Двѣ-три юныхъ дамы прошли съ записными книжечками въ рукахъ, продавая лотерейные билеты. Разыгрывались куклы, качалки, вышиванія, стѣнные часы. Всюду шумѣли люди, всѣ разошлись и громко разговаривали; въ залѣ и въ сосѣднихъ комнатахъ множество голосовъ гудѣло, словно на биржѣ. Все это должно было кончиться только въ два часа.