Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Обѣденный столъ Тальбота Туисдена великъ, а гости самые почотные. Тутъ всегда два-три важные барина и почтенная вдова обѣдающая въ знатныхъ домахъ. Буфетчикъ предлагаетъ вамъ вина; передъ мистриссъ Туисденъ лежитъ menu du diner, и читая его, вы, пожалуй, вообразите будто вы на хорошемъ обидѣ. А кушанья похожи на рубленую солонину. О, какъ уныло искрится это слабое шампанское! хересъ изъ трактира, бордоское кисло, портвейнъ вяжетъ ротъ! Я пробовалъ это все, говорю я вамъ. Это — поддѣльное вино, подложный обѣдъ, подложный пріёмъ, подложная весёлость между собравшимися гостями. Я чувствую, что эта женщина считаетъ котлетки, когда ихъ уносятъ со стола; можетъ быть она жадно смотритъ на ту, которую вы съ трудомъ стараетесь проглотить. Она пересчитала каждую свѣчку, при которой поваръ стряпалъ обѣдъ. Объ остаткахъ вина въ этихъ жалкихъ бутылкахъ буфетчикъ долженъ завтра дать отчотъ, если вы не принадлежите къ большому свѣту, Туисденъ съ женою считаютъ себя лучше васъ и серьёзно покровительствуютъ вамъ. Они думаютъ, что дѣлаютъ вамъ честь приглашая на эти отвратительные обѣды, на которые они съ важностью приглашаютъ самыхъ важныхъ людей. Я право встрѣчалъ тамъ Уинтона — знаменитаго Уинтона — дававшаго лучшіе обѣды на свѣтѣ (ахъ, какое занятіе для мущины!); и наблюдалъ за нимъ и примѣтилъ какое удивленіе овладѣло имъ, когда онъ отвѣдывалъ и отдавалъ лакею блюдо за блюдомъ, рюмку за рюмкой.

— Попробуйте это шато-марго, Уинтонъ! кричитъ хозяинъ:- это то самое, которое мы вывезли съ Боттльби.

Вывезли! Я вижу лицо Уинтона, когда онъ пробуетъ вино и ставитъ рюмку на столъ. Онъ не любитъ говорить объ этомъ обѣдѣ. Онъ потерялъ день. Туисденъ продолжаетъ приглашать его каждый годъ; онъ продолжаетъ надѣяться, что и его пригласятъ съ мистриссъ Туисденъ и и дочерьми, и громко выражаетъ своё удивленіе въ клубѣ, говоря:

— Чортъ побери этого Уинтона! онъ не прислалъ мнѣ дичи нынѣшній годъ!

Когда пріѣзжаютъ заграничные герцоги и принцы, Туисденъ прямо подходитъ къ нимъ и приглашаетъ ихъ къ себѣ. Иногда они поѣдутъ къ нему разъ, а потомъ спрашиваютъ: «Qui donc est ce Monsieur Tuisden, qui est si drôle?» Онъ протолкается къ нимъ на вечерахъ у министровъ и прямо подаётъ имъ руку. А тихая мистриссъ Туисденъ вертится, толкается, пожалуй, наступаетъ на ноги, вмѣстѣ съ дочерьми, пока не сунется на глаза великому человѣку и не улыбнётся и не поклонится ему. Туисденъ дружески жмётъ руку счастливцамъ. Онъ говоритъ успѣху: «браво!» Напротивъ, я никогда не видалъ человѣка, у котораго доставало бы-столько духа пренебрегать несчастными, или у котораго хватало бы столько смѣлости забывать о тѣхъ, о комъ онъ не хочетъ вспоминать. Еслибы этотъ левитъ встрѣтилъ путешественника, ограбленнаго разбойниками, вы думаете, онъ остановился бы помочь павшему человѣку? Онъ не далъ бы ни вина, на масла, ни денегъ; онъ прошолъ бы мимо, совершенно довольный своими собственными добродѣтелями, а того оставили бы добраться, какъ онъ можетъ, въ Іерихонъ.

Это что такое? Развѣ я сержусь на то, что Туисденъ пересталъ приглашать меня на свой уксусъ и своё рубленое сѣно? Нѣтъ. Не думаю. Развѣ я обижаюсь на то, что мистриссъ Туисденъ иногда покровительствуетъ моей женѣ, а иногда не хочетъ её знать? Можетъ-быть. Только однѣ женщины знаютъ вполнѣ дерзость женщинъ другъ къ другу вы свѣтѣ. Это очень обветшалое замѣчаніе. Онѣ принимаютъ и наносятъ раны, вѣжливо улыбаясь. Томъ Сэйеръ [8] Извѣстный боксеръ. Прим. перев. могъ веселѣе ихъ принимать удары. Еслибы было видно подъ кожей, вы нашли бы ихъ маленькія сердечки проткнутыми насквозь маленькими ранками. Я увѣряю, что я видѣлъ какъ моя собственная жена вносила дерзость этой женщины съ такимъ же спокойнымъ и безстрастнымъ лицомъ, какъ выноситъ она разговоръ старика Туисдена и его длинныя исторіи, которыя право могутъ свести съ ума. О, нѣтъ! я вовсе не сержусь. Я вижу это по тому, какъ я пишу объ этихъ людяхъ. Кстати, между-тѣмъ, какъ я излагаю это чистосердечное мнѣніе о Туисденахъ, остановлюсь ли я иногда сообразить что они думаютъ обо мнѣ? Какое мнѣ дѣло? Пусть думаютъ что хотятъ. А пока мы кланяемся другъ другу въ гостяхъ. Мы болѣзненно улыбаемся другъ другу. А что касается до обѣдомъ въ Бонашской улицѣ, я надѣюсь, что они нравятся тѣмъ, кого приглашаютъ на нихъ.

Туисденъ нынѣ чиновникъ въ придворной конторѣ Пудры и Помады, а сынъ его тамъ же писаремъ. Когда дочери начали выѣзжать, онѣ были прехорошенькія — даже моя жена сознаётся въ этомъ. Одна изъ нихъ каждый день ѣздила верхомъ въ паркѣ съ отцомъ или братомъ и зная, какое онъ получалъ жалованье и какое состояніе было у его жены, и сколько онъ платилъ за квартиру въ Бошанской улицѣ, всѣ удивлялись, какъ Туисдены могли сводить концы съ концами. У нихъ были лошади, экипажъ и большое хозяйство, на содержаніе котораго шло по-крайней-мѣрѣ пяти тысячъ въ годъ, а они и вполовину не имѣли того, какъ всѣмъ было извѣстно; полагали, что старикъ Рингудъ помогалъ своей племянницѣ. Конечно, она тяжко трудилась для этого. Я только-что говорилъ о ранахъ; у иныхъ и бѣдные бока и грудъ бываютъ проткнуты насквозь, факиры не бичуютъ себя усерднѣе нѣкоторыхъ свѣтскихъ изувѣровъ; а такъ-какъ наказаніе служитъ поученіемъ, будемъ надѣяться, что свѣтъ шибко хлещетъ по спинѣ и плечамъ, и славно дѣйствуетъ бичомъ.

Когда старикъ Рингудъ, въ концѣ своей жизни, пріѣзжалъ навѣщать свою милую племянницу и ея мужа и дѣтей, онъ всегда привозилъ въ карманѣ плеть и хлесталъ ею всѣхъ въ домѣ. Онъ насмѣхался надъ бѣдностью, надъ притязаніями, надъ низостью этихъ людей, когда они становились передъ нимъ на колѣна и воздавали ему почести. Отецъ и мать дрожа приводили дочерей получить наказаніе и, жалобно улыбаясь, сами принимали оплеухи въ присутствіи своихъ дѣтей.

— А! говорила гувернантка француженка, скрежеща своими бѣлыми зубами:- я люблю когда пріѣзжаетъ милордъ. Вы каждый день хлещете меня, а милордъ хлещетъ васъ, а вы становитесь на колѣни и цалуете плеть.

Они точно становились на колѣни и принимали бичеваніе съ примѣрной твёрдостью. Иногда бичъ падалъ на спину папа, иногда на спину мама, а иногда хлесталъ Агнесу, а иногда хорошенькія плечики Бланшъ. Но мнѣ кажется, что милордъ болѣе всего любилъ раздѣлываться съ наслѣдникомъ дома, молодымъ Рингудомъ Туисденомъ. Тщеславіе Ринга было очень тонкокожее. Эгоизмъ его легко было ранить, а кривлянья его при наказаніи забавляли стараго мучителя.

Когда подъѣзжалъ экипажъ милорда — скромный маленькій коричневый грумъ, съ чудной лошадью, съ кучеромъ, похожимъ на лорда канцлера, и великолѣпнѣйшимъ лакеемъ — дамы, знавшій топотъ колёсъ его экипажа и ссорившіяся въ гостиной, заключали перемиріе; мама пишетъ за столомъ прекраснымъ, чоткимъ почеркомъ, которымъ восхищаемся мы всѣ; Бланшъ сидитъ за книгой; Агнеса совершенно естественно встаётъ изъ-за фортепьяно. Ссора между этими кроткими, улыбающимися, деликатными созданіями! Невозможно! отъ самаго обыкновеннаго женскаго лицемѣрія какъ мущины краснѣли бы и конфузились, а какъ легко, какъ граціозно, съ какимъ совершенствомъ женщины дѣлаютъ это!