Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

Фредди улыбнулся горькой улыбкой.

– Ах, что мне… – начал он.

– Минуточку! Должен тебя предупредить, она не из нынешних модниц. Помни, что ты не в курилке. Никаких анекдотов, никаких стишков.

– Ах, что… – снова начал Фредди.

– И ничего не пей. У нее очень строгие взгляды. Когда увидишь меню, возьми себя в руки. Смотри на правую колонку, где цены.

– Ах, что мне, – прорвался Фредди, – какое-то меню! Спасибо за добрые намерения, но я не могу на ней жениться.

Лорд Блистер умудренно кивнул.

– Ясно-ясно. Нельзя так поступать с девушкой. Это верно, ты прав, но мир полон страданий. Чтобы сделать омлет, надо разбить яйца. Словом, забудь о нравственной стороне дела. Очаруй ее, или я… Тише! Они идут!

Он встал, поскольку в зал вплывала немолодая дама. Встал и Фредди, но чуть не упал, ибо за дамой легко плыла девушка. Во внезапном озарении он увидел долгий ряд девиц, завершавшийся Дианой. Никто из них не сравнился бы с новоприбывшей. Как вам известно, Фредди влюбляется с первого взгляда. Случилось это и теперь.

Колени у него дрожали, и он был рад, что можно сесть. Девушке он вроде бы понравился, он всегда нравится поначалу. Когда подали рыбу, они вполне спелись. Она говорила о своих мечтах и идеалах, он вставлял: «О!» или «A-а!..», но спеться они спелись, против факта не попрешь.

Да, спелись, и настолько, что когда подали сыр, Фредди не то чтобы пожал ее руку, но все же склонился под углом 45° и спросил, не пойти ли после кофе в кино. Она охотно согласилась, прибавив, что без четверти три должна быть в Ноттинг-Хилле.

– Там наша миссия, – пояснила она.

– О! – вскричал Фредди. – Добрые дела и какао?

– Вот именно. Сегодня – вечер для матерей.

Фредди чуть не подавился камамбером. Ему пришла в голову мысль. Если, подумал он, они будут встречаться только на балах и обедах, она узнает, что у него хороший аппетит и резиновые ноги. Если же они пойдут в миссию, он сможет проявить свои лучшие качества: деликатность, учтивость, рыцарственность. Он окружит ее сонмом тех знаков внимания, от которых девушки говорят про себя: «Однако!»

– Нельзя ли и мне с вами? – спросил он.

– Вам там будет скучно.

– О нет! Я могу их рассаживать, бедняжек, вообще, шнырять туда-сюда. Поверьте, я умею. Помогал на десятках свадеб.

Она подумала и вскричала:

– Знаю! А петь вы умеете?

– Еще бы!

– И споете?

– Конечно!

– Это очень мило с вашей стороны. Что-нибудь такое, старинное.

– Я исполню, – сказал Фредди, глядя на нее так, что она, возможно, покраснела, – мой коронный номер «Серебро луны сияет, словно свет ее очей».

Как только трапеза кончилась, они ушли. Старый лорд ласково улыбался, радуясь успеху своего замысла.

А в половине четвертого Фредди стоял на сцене перед британским флагом, рядом с викарием. Дора сидела у рояля, а сотни две ноттингхилльских матерей слушали его, словно Бинга Кросби.

Пел он лучше некуда. Мне он рассказывал, что матери просто ели из рук. После первой песни они потребовали вторую, после второй – третью, после третьей кричали «Бис!». Он спел и на бис, а они хлопали, пока он не вышел снова и не поклонился. Тут они стали кричать: «Скажите нам что-нибудь!», и он потерял разум. Его понесло и занесло дальше, чем следует.

Говоря конкретно, он пригласил матерей на небольшую пирушку ровно через неделю, в той же миссии.

– Дорогие мамаши, – сказал он, – жду вас всех, до последней. Если у кого есть своя мамаша, приводите и ее. Как говорится, ешь – не хочу. Какао будет литься рекой, булочки – сыпаться манной. Благодарю и ожидаю.

Только дома, еще мигая от сияния, которое он подметил в ееглазах, еще слыша крики и аплодисменты, он вспомнил, что у него есть один фунт три шиллинга четыре пенса.

Нельзя угостить кучу матерей на такие деньги, а значит, придется занять приличную сумму. Такая сумма – видимо, фунтов двадцать – была только у дяди.

Он понимал, что дело – нелегкое. Третий граф Блистерский не был обделен мирским богатством, но расставаться с ним не любил. Моль селилась в его бумажнике, плодясь и размножаясь. Но выбирать не приходится. Если вам нужны двадцать фунтов, надо пойти к тому, у кого они есть. И Фредди пошел.

Дяди дома не было. Насколько племянник понял, в Боттлтон-Ист проходили дополнительные выборы, и лорд отправился туда, чтобы, председательствуя на митинге, защищать интересы консерваторов. Пришлось подождать. Вернулся он охрипший от контакта с пролетариатом, но в прекрасном настроении. Ему очень понравилось, как вел себя Фредди в ресторане.

– Ты меня удивил, – сказал он. – Продолжай в том же духе. Предложение делай не на свету, может, и согласится.

– А ты хочешь, чтобы она согласилась?

– Конечно, хочу.

– Тогда дай мне двадцать фунтов.

Лорд Блистер помрачнел.

– Двадцать фунтов? Зачем они тебе?

– Поверь, очень нужно, – ответил Фредди и кратко рассказал про матерей, булочки, какао. Если ничего не выйдет, пояснил он, Дора его не простит, и будет права.

Лорд Блистер слушал, все больше мрачнея. Мысль о разлуке с двадцатью фунтами была для него как острый нож.

– Это обойдется дешевле, – сказал он.

– Нет-нет!

– Гораздо дешевле.

– Посуди сам. Матерей штук двести, не меньше. Они приведут родных и знакомых. Прибавим непрошеных гостей, получится человек четыреста. Кладем шиллинг на каждого…

Лорд Блистер гневно фыркнул.

– Какая чушь! – вскричал он. – Шиллинг! Ну, знаешь! Какао стоит дешево.

– А булочки?

– Тоже дешевые.

– Хорошо, а яйца вкрутую? О них ты подумал?

– Яйца? Господи, что ты затеял, вавилонскую оргию? Ни о каких яйцах не может быть и речи.

– Ладно, вернемся к булочкам. По двенадцати на брата…

– Что ты порешь? По двенадцати! Там соберутся простые английские женщины, а не ленточные глисты. Десять фунтов. И то много.

Больше Фредди не выпросил и ушел от дяди с двумя пятерками в кармане. Чутье твердило, что этого не хватит. Самый минимум – пятнадцать фунтов, думал он по дороге в клуб. Ломая голову над проблемой, он вошел в курилку и увидел, что несколько Трутней собрались вокруг мальчишки в гольфах. Мало сказать «собрались», они на нем висели.

Фредди удивился. Он знал, как взыскательны Трутни, а в мальчишке не было ничего примечательного, разве что уши.

– Что там такое? – спросил он Кошкина Корма, который стоял ближе всех.

– Да Эгберт, кузен Чайника, – отвечал Корм. – Он учится в Харроу. Очень занятный юноша. Видишь рогатку? Он стреляет бразильским орехом. И без промаха. Божий дар! Мог бы загордиться, но нет, успех его не испортил. Простой такой, скромный. Автограф попросишь?

Фредди ему не поверил. Бразильский орех извилист, комковат, стрелять им невозможно. Если бы кто из Итона – ладно, чего не бывает. Но Харроу? Нет. Они на такое не способны.