Пелам Вудхаус - Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

– В ноябре 1947 года, – возобновил речь адвокат, – в журнале «Горяченькие истории», выходящем в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк, появилось художественное произведение – назовем его «повесть» – под названием «Честь мужчины». Вышеназванное произведение написано моим клиентом мистером Родни Ричем из Вустера, штат Массачусетс.

Он опять выдержал паузу, опасную, словно кобра, готовящаяся нанести смертельный укус.

– Что мы должным образом и докажем на суде…

– На суде? – подскочил Оскар.

– На суде.

– Мне так и послышалось, – прошуршал Оскар.

Мистер Липпинкотт возобновил свою речь перед лестно внимательной аудиторией. Менестрель был немолод, но партию свою исполнял вполне успешно.

– Как мы должным образом докажем на суде, вышеназванная повесть положена в основу драматического сочинения, или пьесы, неким Харли Томсоном, ныне усопшим.

– Умер он то есть, – пояснил Простак Оскару. Знакомый с Оскаром достаточно давно, он успел узнать, что любое словечко чуть позаковыристее ставит того в тупик.

– А впоследствии, как мы докажем, вышеназванная пьеса была куплена, то есть приобретена, неким Джозефом Леманом, действующим в партнерстве с неким Джоном МакКлюром как «Леман продакшнс инкорпорейтед», 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, Нью-Йоркская корпорация, и поставлена ими на сцене.

Мистер Липпинкотт выдержал новую паузу. Суровость его смягчилась легкой грустинкой, словно он старался убедить себя, что человек он крепкий, готовый к чему угодно, и шокировать его непросто, но сейчас он столкнулся с явлением настолько отвратительным, настолько тошнотворным для любого, кто верит в родство человека с Богом, что едва находит слова. Столкнись он с мошеннической арендой, говорил, казалось, весь его вид, то мог бы принять ее. Такое ему совсем не понравилось бы, но он сумел бы снизойти к слабостям человеческой натуры, поддавшейся слабости. То же самое и в отношении обманутых наследников.

Но такое… Боже мой!

Могучим усилием воли он совладал со своими чувствами и вынудил себя продолжать.

– Будет доказано, – выдержав секундную паузу, заявил он, оглядывая портфель, будто прикидывая, возможно ли, что оттуда выскочит кролик, – что вышеназванное драматическое сочинение, или пьеса, совпадает с вышеназванной повестью по ста сорока шести пунктам.

Простак подскочил до потолка. Балетный танцор, и тот не мог бы исполнить номер столь легко и грациозно.

– В ста сорока шести?!

– В ста сорока шести. И что семь по меньшей мере персонажей в вышеупомянутой пьесе носят одинаковые имена с персонажами вышеупомянутой повести.

– Господи! Но послушайте…

– Минуточку, пожалуйста. – Липпинкотт поборол грустинку, вновь превратившись в олицетворение угрозы. – Мой клиент мистер Родни Рич не получил никакого вознаграждения за пьесу, и разрешения его на переделку повести никто не испрашивал. Короче, здесь вполне очевидный случай плагиата. Один из самых вопиющих, с какими мне доводилось сталкиваться, – заключил Липпинкотт и резко оборвал свою речь, будто бы еще секунда и он, поддавшись влиянию окружающей среды, закончил бы: «Это просто шедевр плагиата, дорогуша! Настоящий шедевр!»

Простак взглянул на Оскара, Оскар взглянул на Простака. Ни один не получил ни удовольствия, ни утешения от увиденного.

– Но… но… но… – проблеял Оскар.

– Послушайте, дорогой блюститель закона, – начал Простак, – мы ведь знать ничего про это не знали! Спектакль я купил у мистера Лемана, а потом мистер Фричи выкупил долю и получил свою частичку. Нам и во сне не снилось, что тут творятся грязные делишки.

– Вполне вероятно, что и так. Обвинение в злостном умысле можно убрать. К сожалению…

– До чего неприятное слово, – скривился Оскар.

– К сожалению, мой клиент не может снять другого. Его сочинение воспроизведено в драматической форме без его разрешения. Вполне естественно, он добивается компенсации.

– Чего добивается? – растерялся Оскар.

– Денег, – пояснил Простак.

Липпинкотт, который к этому моменту явно оставил всякие надежды, что из его портфеля выпрыгнет кролик, уложил обратно документы, пачку за пачкой, и защелкнул застежку. В гробовой тишине щелчок грянул выстрелом, разящим наповал.

– Моей целью, джентльмены, было изложить эти факты перед вами, прежде чем возбуждать иск. Я даю вам возможность, если вы того пожелаете, урегулировать конфликт без суда.

– Уладить его то есть?

– Именно. Я уполномочен сделать вам следующее предложение. Мой клиент согласен на шестьдесят шесть и две трети процента от всех прибылей, полученных от вышеозначенной пьесы, когда и если она будет поставлена в любом виде, и только на таком условии разрешает продолжать спектакли. Если же он не получит шестьдесят шесть процентов и две трети…

– А это тоже деньги, – вставил Оскар, чей мозг сегодня соображал хорошо, насколько слово «соображать» вообще применимо к мозгу Оскара Фричи.

– …то он подаст иск о судебном запрете и заставит закрыть спектакль немедленно.

Простак издал резкий мучительный вскрик.

– Закрыть спектакль?

– Да, закрыть.

– Закрыть? – проблеял Оскар.

– Немедленно, – подтвердил Дж. Бромли Липпинкотт. Громкий глотательный звук нарушил тяжелую тишину, наступившую за этими словами. Его издал Оскар. Он двинулся, заплетая ногами, к двери, и его роговые очки поблескивали отчаянием. Да, он был наивен в театральных вопросах, но достаточно знал о мире театра, чтобы понимать – если вы вложили деньги в драму, а кто-то ее закрывает, то рассчитывать на прибыли уж никак невозможно.

Воздержанный обычно человек, сейчас он испытывал страстное желание напиться, и чем скорее, тем лучше.

– Послушайте, – обратился он к Простаку низким гулким голосом, – большая часть спектакля ведь ваша, верно? И я не очень-то разбираюсь в разных там адвокатах. Вы сделайте что-нибудь, а я пойду пригляжу, чтоб не спалили театр.

Он вышел, и в офисе «Леман продакшнс инкорпорейтед», 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, опять воцарилась тишина. Простак лишился дара речи, а мистер Липпинкотт, выполнив порученное задание, готовился предаться отдыху, словно палач в каком-нибудь восточном суде, решивший передохнуть, после того как задушил шнурком с десяток одалисок. Он открыл портфель, чуть помедлил, как бы давая кролику последний шанс, потом сунул руку внутрь, извлек плитку шоколада с орехами и начал грызть, объяснив, что позавтракал сегодня слишком легко.

Простак повернулся к Динти. Все это время она простояла у бачка с водой молча, созерцая трагедию, разворачивающуюся перед ее полными ужаса глазами. Простак чувствовал, что если и можно предпринять что-то дельное, то способ укажет только она.