Джон Голсуорси - Цветок в пустыне

Когда Блор доложил о нём, его сестра накладывала последние красные стёжки на язык одной из собак в своей французской вышивке. Леди Монт подняла её:

— Должно капать. Она же смотрит на этого зайчонка. Голубой цвет для капель подойдёт?

— На таком фоне нужен серый, Эм.

Леди Монт посмотрела на брата; тот сидел на низеньком стульчике, подтянув к подбородку длинные ноги.

— Ты похож на военного корреспондента: раскладной стул и некогда побриться. Эдриен, я хочу, чтобы Динни вышла замуж. Ей уже двадцать шесть. Все из-за этой трусости. Они могли бы уехать на Корсику.

Эдриен улыбнулся. Эм одновременно и права и бесконечно неправа.

— Сегодня заходил Кон, — продолжала его сестра. Он виделся с Майклом. Никто ничего не знает. А Флёр говорит, что Динни ходит гулять с Китом и Дэнди, нянчится с Кэтрин и сидит, читает книжку, не переворачивая страниц.

Эдриен раздумывал, сказать ли ей о приходе Дезерта.

— И Кон говорит, — не умолкала его сестра, — что в этом году ему не свести концы с концами — свадьба Клер, и новый бюджет, и Джин в положении… Придётся вырубить часть леса и продать лошадей. Нам тоже приходится туго. Счастье, что у Флёр много денег. Деньги — это так тягостно! Как ты думаешь?

Эдриен вздрогнул.

— В наше время хорошего ждать не приходится, но жить на что-то все-таки надо.

— Всё оттого, что есть иждивенцы. У Босуэла сестра без ноги, а у жены Джонсона рак. Бедняжка! У каждого свои огорчения. Динни говорит, что в Кондафорде её мать делает что может для фермеров. Словом, не знаю, что будет дальше. Лоренс не может отложить ни пенни.

— Мы сидим между двух стульев, Эм, и в один прекрасный день с треском грохнемся на пол.

— По-моему, нам придётся умирать в богадельне.

И леди Монт поднесла свою работу к свету.

— Нет, капель делать не буду. Может быть, переехать в Кению? Там, говорят, нетрудно начать выгодное дело.

— Мне противно даже думать, что какой-нибудь олух купит Кондафорд, чтобы наезжать туда пьянствовать под воскресенье, — с неожиданной энергией объявил Эдриен.

— Я хотела бы стать лесным духом и отгонять чужих от Кондафорда. Он немыслим без Черрелов.

— Чертовски удачно сказано, Эм. Но на свете существует проклятый процесс, называемый эволюцией, и родина его — Англия.

Леди Монт вздохнула, поднялась и подплыла к своему попугаю:

— Полли, мы умрём с тобой в богадельне.

Когда Компсон Грайс позвонил Майклу, или, вернее Флёр, потому что Майкла не было дома, голос его звучал несколько растерянно.

— Что-нибудь передать ему, мистер Грайс?

— Ваш муж просил меня выяснить, каковы планы Дезерта. Так вот, Дезерт только что заходил ко мне и фактически сказал, что опять уезжает, но… э-э… мне не понравился его вид, и рука у него была горячая, — наверное, температурит.

— Он болел малярией, она ещё не прошла.

— А! Кстати, посылаю вам книгу; уверен, что она вам понравится; её написал один франко-канадец.

— Благодарю. Я скажу Майклу, когда он вернётся.

Флёр задумалась. Рассказать ли Динни об этом звонке? Ей не хотелось этого делать, не посоветовавшись с Майклом, а тот, может быть, не явится даже к обеду, — парламентская сессия в полном разгаре. Мучить человека неизвестностью — как это похоже на Уилфрида! Она всегда чувствовала, что знает его лучше, чем Майкл и Динни. Они убеждены, что он — чистое золото. Она же, к которой он когда-то тянулся с такой неистовой страстью, уверена, что если он и золото, то самой низкой пробы. «Это, наверно, потому что я, как человек, — ниже их», — решила Флёр. Люди мерят других собственной меркой, не так ли? И всё-таки трудно высоко ценить того, чьей любовницей она не стала и кто ушёл из-за неё в неизвестность. Майкл всегда был нелеп в своих привязанностях, а Динни… Что ж, Динни просто не понимает.

Флёр снова села за прерванные письма. Они были очень важные: она приглашает к себе интереснейших и виднейших людей Лондона для встречи с индийскими леди из высших каст, приехавших сюда в связи с конференцией. Она уже почти кончила писать, когда ей позвонил Майкл. Он осведомился, не передавал ли ему что-нибудь Компсон Грайс. Изложив ему новости, Флёр спросила:

— Будешь к обеду?.. Очень хорошо! Мне страшно обедать вдвоём с Динни: она такая весёлая, что у меня мурашки бегают. Я понимаю, она не хочет расстраивать окружающих, но нам было бы легче, если бы она поменьше прятала свои переживания… Дядя Кон?.. Забавно, честное слово, — вся семья теперь хочет того, от чего раньше шарахалась! По-моему, они просто увидели, как она мучится… Да, она взяла машину и поехала с Китом на Круглый пруд пускать его лодку. Они отослали машину с Дэнди и лодкой, а сами идут пешком… Хорошо, милый. В восемь. Если можно, не опаздывай… О, вот и Динни с Китом! До свиданья.

В комнату вошёл Кит. Лицо загорелое, глаза голубые, свитер под цвет глаз, тёмно-синие штанишки, зелёные чулки-гольфы, коричневые спортивные башмаки, светлые волосы.

— Тётя Динни пошла прилечь. Она сидела на траве. Она говорит — скоро поправится. Как ты думаешь, у неё будет корь? Я уже болел, мамочка. Если на неё накладут карантин, я всё равно буду к ней заходить. Она испугалась, — мы встретили одного мужчину.

— Какого мужчину?

— Он не подошёл к нам. Такой высокий, шляпу держал в руке, а когда увидел нас, чуть не побежал.

— Откуда ты знаешь, что он заметил вас?

— Ну как же! Он шёл прямо на нас, а потом раз — и в сторону.

— Вы встретили его в парке?

— Да.

— В каком?

— В Грин-парке.

— Худой, смуглый?

— Да. Ты его тоже знаешь?

— Почему «тоже». Кит? Разве тётя Динни его знает?

— По-моему, да. Она сказала: «Ох!» — и положила руку вот сюда. А потом посмотрела ему вслед и села на траву. Я обмахивал её шарфом. Я люблю тётю Динни. У неё есть муж?

— Нет.

Когда Кит ушёл. Флёр обдумала положение. Динни догадается, что малыш все рассказал. Поэтому она решила только послать наверх нюхательную соль и справиться о состоянии девушки.

Та велела передать: «К обеду буду в порядке».

Однако перед обедом пришло второе сообщение: она ещё чувствует слабость, хочет лечь и как следует выспаться.

Таким образом, Флёр и Майкл обедали вдвоём.

— Разумеется, это был Уилфрид.

Майкл кивнул:

— Как я хочу, чтобы он наконец убрался! Вся эта история — сплошная пытка. Помнишь то место у Тургенева, где Литвинов смотрит, как дымок поезда вьётся над полями?

— Нет, а что?

— Все, чем Динни жила, рассеялось, как дым.

— Да, — уронила Флёр, не разжимая губ. — Но огонь скоро отгорит.

— А что останется?

— То же, что и было.

Майкл пристально посмотрел на спутницу жизни. Она подцепила вилкой кусочек рыбы и сосредоточенно рассматривала его. Потом с лёгкой застывшей улыбкой поднесла ко рту и начала жевать так, словно пережёвывала старые воспоминания. То же, что и было! Да, она такая же прелестная, как была, разве что чуточку полнее, — пышные формы опять входят в моду. Майкл отвёл глаза: ему до сих пор становится не по себе, как только он подумает о том, что произошло четыре года назад и о чём он знал так мало, догадывался так ясно и не говорил ничего. Дым! Неужели всякая человеческая страсть перегорает и синей пеленой стелется над полями, на мгновение заслоняя солнце, всходы и деревья, а затем тает в воздухе, и день попрежнему беспощадно ясен? Неужели всё остаётся, как было? Не совсем! Нет дыма без огня, а где прошёл огонь, там что-то должно измениться. Наверно, и облик Динни, которую он знает с детства, тоже изменится — станет суровее, резче, точёнее, утратит свежесть? Майкл объявил: