Джон Голсуорси - Цветок в пустыне

— Что он за человек, дядя?

— С виду энтузиаст; немного похож на моего парикмахера.

Динни рассмеялась.

— Примите меры, не то он в следующий раз всё-таки продаст свою находку.

— Ему помешает кризис, дорогая. Кости и первопечатные издания — на редкость чувствительны к конъюнктуре. Пройдёт ещё лет десять, прежде чем за череп дадут мало-мальски приличные деньги.

— А многие пытаются вам что-нибудь всучить?

— Некоторым это даже удаётся. Я жалею, что с этой «липой» ничего не вышло. Череп — превосходный. В наши дни такие редко встретишь.

— Мы, англичане, безусловно, становимся уродливей.

— Неправда. Надень на тех, с кем ты встречаешься в гостиных и лавках, сутаны и капюшоны, доспехи и камзолы, и на тебя глянут лица людей четырнадцатого или пятнадцатого века.

— Но мы презираем красоту, дядя. В нашем представлении она связывается с изнеженностью и безнравственностью.

— Да, люди склонны презирать то, чего лишены. С точки зрения примитивности, мы стоим на третьем, нет, на четвёртом месте в Европе. А если исключить кельтскую примесь, то и на первом.

Динни оглядела кафе, но осмотр ничего не прибавил к её выводам — отчасти потому, что восприятие у неё притупилось, отчасти потому, что завтракали здесь преимущественно евреи и американцы.

Эдриен с болью следил за племянницей. Какой у неё безразличный взгляд!

— Значит, Хьюберт уехал? — спросил он.

— Да.

— А ты что намерена делать, дорогая?

Динни сидела, уставившись в тарелку. Затем неожиданно подняла голову и объявила:

— Думаю поехать за границу, дядя.

Рука Эдриена потянулась к бородке.

— Понимаю, — согласился он наконец. — А деньги?

— У меня хватит.

— Куда?

— Куда угодно.

— Одна?

Динни кивнула.

— У отъезда есть оборотная сторона — возвращение, — напомнил Эдриен.

— По-моему, сейчас мне здесь нечего делать. Почему бы мне не порадовать окружающих, избавив их от необходимости видеть меня?

Эдриен замялся.

— Конечно, дорогая, тебе виднее, что для тебя лучше. Но если ты подумываешь о длительном путешествии, я уверен, что Клер была бы рада видеть тебя на Цейлоне.

Перехватив удивлённый жест племянницы, Эдриен понял, что такая мысль не приходила ей в голову, и продолжал:

— Мне почему-то кажется, что жизнь у неё будет нелёгкая.

Их взгляды встретились.

— Я подумала о том же на её свадьбе, дядя. Мне не понравилось его лицо.

— У тебя, Динни, особый дар — умение помогать ближним, а христианство, при всех своих недостатках, всё-таки учит одному хорошему правилу: «Блаженнее давать, нежели принимать».

— Даже Сын человеческий любил иногда пошутить, дядя.

Эдриен пристально посмотрел на девушку и предупредил:

— Если поедешь на Цейлон, помни: манго надо есть над тарелкой.

Вскоре он расстался с Динни, но настроение помешало ему вернуться на службу, и он отправился на выставку лошадей.

На Саут-сквер «Дейли фейз» рассматривалась как одна из тех газет, которые приходится пробегать политикам, если они хотят правильно определить температуру Флит-стрит. За завтраком Майкл протянул Флёр свежий номер.

Со дня приезда Динни прошла уже неделя, но никто из них ни словом не напомнил ей об Уилфриде, и сейчас Динни сама осведомилась:

— Можно взглянуть?

Флёр передала ей газету. Девушка прочла, вздрогнула и снова принялась за завтрак. Наступила пауза, которую прервал Кит, пожелавший выяснить рост Хоббза. Как считает тётя Динни, он такой же длинный, как У. Г. Грейс [34] Грейс Уильям (1848–1915) — известный в Англии игрок в крикет. ?

— Я никогда не видела ни того, ни другого.

— Не видели Грейса?

— По-моему, он умер до того, как я родилась.

Кит с сомнением посмотрел на неё:

— Ну?

— Он умер в тысяча девятьсот пятнадцатом, — вмешался Майкл. — Тебе, Динни, было тогда одиннадцать.

— Вы в самом деле не видели Хоббза, тётя?

— Нет.

— А вот я видел его три раза. Я учусь водить мяч, как он. «Дейли фейз» пишет, первый игрок в крикет сейчас Брэдмен. По-вашему, он лучше Хоббза?

— Он — новинка, а к Хоббзу все привыкли.

Кит уставился на неё:

— Что такое новинка?

— То, чем занимаются газеты.

— Они их делают?

— Не всегда.

— А какую новинку вы сейчас прочли?

— Для тебя ничего интересного.

— Почём вы знаете?

— Кит, не надоедай тёте! — прикрикнула Флёр.

— Можно мне яйцо?

— Возьми.

Новая пауза длилась до тех пор, пока Кит не задержал ложку в воздухе, показав Динни отставленный палец:

— Смотрите! Ноготь черней, чем вчера. Он сойдёт, тётя?

— Как тебя угораздило?

— Прищемил, когда задвигал ящик. Я не плакал.

— Кит, не смей хвастаться.

Кит поднял на мать ясные глаза и доел яйцо.

Полчаса спустя, когда Майкл разбирал почту, к нему в кабинет вошла Динни:

— Ты занят, Майкл?

— Нет, дорогая.

— Что нужно этой газете? Почему она не оставит его в покое?

— Потому что «Барса» расхватывают, как горячие пирожки. Что слышно об Уилфриде, Динни?

— Я знаю, что у него был приступ малярии. Но где он сейчас и что с ним — неизвестно.

Майкл посмотрел ей в лицо, на котором улыбка маскировала отчаяние, и нерешительно предложил:

— Хочешь, я выясню?

— Если я ему понадоблюсь, он знает, где меня найти.

— Я схожу к Компсону Грайсу. С самим Уилфридом у меня не получается.

Когда Динни ушла, Майкл наполовину расстроенный, наполовину обозлённый, долго сидел над письмами, на которые ещё не успел ответить. Бедная, милая Динни! Как ему не стыдно! Потом отодвинул письма и вышел.

Контора Компсона Грайса помещалась неподалёку от Ковент-гарден, поскольку тот, по ещё не изученным причинам, оказывает притягательное действие на литературу. Когда к двенадцати Майкл добрался туда, молодой издатель сидел в единственной прилично обставленной комнате здания, держал в руках газетную вырезку и улыбался. Он встал навстречу Майклу и поздоровался:

— Хелло, Монт! Видели это в «Фейз»?

— Да.

— Я послал вырезку Дезерту, а он сделал сверху надпись и возвратил её. Недурно, правда?

Майкл прочёл строки, написанные Уилфридом:

— Значит, он в городе?

— Полчаса назад ещё был.

— Вы его видели?

— С тех пор как вышла книжка — нет.

Майкл пристально посмотрел на пригожее полноватое лицо Грайса:

— Удовлетворены спросом?

— Мы перевалили на сорок первую тысячу, и берут бойко.

— Я полагаю, вам неизвестно, собирается ли Уилфрид обратно на Восток?

— Понятия не имею.

— Ему, наверно, тошно от этой истории.

Компсон Грайс пожал плечами:

— Много ли поэтов получали тысячу фунтов за сто страничек стихов?

— За душу — не много, Грайс.