Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 1

Было катанье на масляниц ѣ; сани парами, четвернями, кареты, рысаки, шелковые салопы — вс ѣтянулись ц ѣпью по Кіевской, — п ѣшеходовъ кучи. Вдругъ крикъ съ поперечной улицы: «держи, эй, держи лошадь то! Пади, эй!» самоув ѣреннымъ голосо[мъ]. Невольно п ѣшеходы посторонились, пары и четверни придержали. Чтожъ вы думаете? Оборванный извощикъ, стоючи на избитыхъ санишкахъ, размахивая надъ головой концами возжей, на скверной кляч ѣсъ крикомъ продралъ на другую сторону, покуда никто не опомнился. Даже буточники и то расхохотались.

Дмитрій хотя челов ѣкъ азартный и ругнуть любитъ, но сердце им ѣетъ доброе, скотину жал ѣетъ. Кнутъ онъ употребляете не какъ средство побужденія, но исправленія, т. е. онъ не погоняетъ кнутомъ: это несообразно съ достоинствомъ городского кучера, но ежели рысакъ не стоитъ у подъ ѣзда, онъ ему дастъ «раза». Я это сейчасъ им ѣлъ случай зам ѣтить: пере ѣзжая изъ одной улицы на другую, лошадка наша насилу вытащила насъ и я зам ѣтилъ по отчаяннымъ движеніямъ его спины и рукъ и [по] чмоканью, что онъ б[ылъ] въ непріятномъ положеніи. Ударить кнутомъ? онъ къ этому не привыкъ. Ну, а что, ежели бы лошадь остановилась? Онъ не перенесъ бы этаго, хотя тутъ нельзя было бояться шутника, который бы сказалъ: «Аль кормить?» Вотъ доказательство, что Дмитрій д ѣйствуетъ бол ѣе по сознанію долга, чемъ изъ тщеславія.

Я много еще думалъ объ многораз[лич]ныхъ отношеніяхъ кучеровъ между собою, объ ихъ ум ѣ, находчивости и гордости. Должно быть, при большихъ съ ѣздахъ они узнаютъ другъ друга, съ к ѣмъ сталкивались, и переходятъ изъ враждебн[ыхъ] въ миролюбныя отношенія. Вс ѣинтересн[ы] на св ѣт ѣ, особенно отношенія т ѣхъ классовъ, къ к[оторымъ] мы не принадлежимъ.

Ежели ѣдутъ экипажи по одному направленію, то распря бываетъ продолжительн ѣе: тотъ, кто обид ѣлъ, старае[тся] угнать или отстать, другой же иногда усп ѣваетъ доказать ему неправоту поступка и беретъ верхъ; впрочемъ, когда ѣдутъ въ одну сторону, то перев ѣсъ на сторон ѣтого, чьи лошади р ѣзв ѣе.

Вс ѣэти отношенія очень удобно прикладываются къ отношеніямъ вообще въ жизни. Интересно[ы?] тоже для меня отношения господь между собою и кучерами при такого рода столкновеніяхъ. — «Эка дрянь, куда прешь?» — Когда это обращается ко всему экипажу, невольно с ѣдокъ старается принять видъ серьезной или веселой или беззаботной — однимъ словомъ такой, который онъ прежде не им ѣлъ; зам ѣтно, что ему пріятно бы было, ежели бы было на оборотъ; зам ѣтилъ я, что г[оспо]да съ усами въ особенности сочувствуютъ обидамъ, нанесеннымъ ихъ экипажу. —

— «Кто ѣдетъ?»

Это прокричалъ буточникъ, который нынче утромъ при мн ѣочень былъ оскорбленъ тоже кучеромъ. У подъ ѣзда противъ этой самой будки стоя[ла] карета; славный съ рыжей бородой кучеръ, уложивъ подъ себя возжи и опершись локтя[ми] на кол ѣни, гр ѣлъ спину на солнц ѣ, какъ было видно, съ большимъ удовольствіемъ, потому что даже почти совс ѣмъ зажмурился. Напротивъ него буточникъ похаживалъ на площадк ѣпередъ будкой и концомъ алебарды поправлялъ доску надъ лужей передъ своимъ балкономъ. — Вдругъ ему не понравилось, или что карета тутъ стоитъ, или завидно стало, что кучеру такъ пріятно гр ѣться, или хот ѣлъ разговориться — онъ прошелъ по своему балкончику, заглянулъ въ переулокъ, потомъ, стукнулъ алебардой по доск ѣ: «Эй ты, куда сталъ? дорогу загородилъ». Кучеръ немного отщурилъ л ѣвый глазъ, по смотр ѣлъ на буточника и опять закрылъ. — «Съ ѣзжай! теб ѣчто ли говорятъ!» Никакого вниманія.— «Аль не слышишь! сворачивай, говорятъ!» Буточникъ, видя, что н ѣтъ отв ѣта, прошелъ по балкончику, еще заглянулъ въ переулокъ и видно собирался сказать что нибудь разительное. Въ это время кучеръ приподнялся, поправилъ подъ собой возжи и, повернувшись съ заспанными глазами къ буточнику: — «Что з ѣваешь? Теб ѣ, дураку то и ружья въ руки не давали, а туда же кричитъ!»

— Подавай!

Кучеръ проснулся и подалъ.

Я посмотр ѣлъ на буточника; онъ что то пробормоталъ и сердито посмотр ѣлъ на меня; ему, видно, непріятно было, что я слышалъ и смотрю на не[го]. Я знаю, что нич ѣмъ больше нельзя оскорбить челов ѣка въ глубин ѣ, какъ т ѣмъ, чтобы дать понять ему, что зам ѣтилъ, но говорить про это не хочешь; поэтому я сконфузился, пожал ѣлъ буточн[ика] и пошелъ прочь.

Люблю я въ Дмитріи тоже способность разомъ назвать челов ѣка; меня это забавляетъ. «Пади, шапка, — служба, борода, пади, салазки, пади, прачка, пади, коновалъ — пади, фигура , пади, Мусье». Удивительно ум ѣетъ русскій челов ѣкъ найти обидное слово другому, котораго онъ въ первый разъ видитъ, не только челов ѣку, сословію: м ѣщанинъ — «кошатникъ», будто бы м ѣщане кошекъ обдираютъ; лакей — «лакало, лизоблюдъ»; мужикъ — «Рюрикъ» — отчего, не знаю; кучеръ — «гуже ѣдъ» и т. д. — вс ѣхъ не перечтешь. Повздорь Ру[сскій] челов ѣкъ съ челов ѣкомъ, котораго первый разъ видитъ, онъ сейчасъ окрестить его такимъ именемъ, которымъ зад ѣнетъ за живую струну: кривой носъ, косой чертъ, толстогубая бестія, курнос[ый]. Надо испытать, чтобы знать, какъ в ѣрно и м ѣтко всегда попадаютъ прямо въ больное м ѣсто. Я никогда не забуду обиды, которую заочно получилъ. Одинъ Р[усскій] чел[ов ѣкъ] говори[лъ] про меня: «Ахъ, онъ р ѣдкозубый!» — Надо знать, что у меня зубы чрезвычайно дурны, испорчены и р ѣдки. —

Я прі ѣхалъ домой. Дмитрій заторопился сл ѣзать, чтобы отворить ворота, я тоже, чтобы пройти въ калитку прежде его; это всякій разъ такъ бываетъ: я тороплюсь войти, потому что привыкъ уже, онъ торопится подвезти меня къ крыльцу, потому что онъ такъ привыкъ. — Я долго не могъ дозвониться; св ѣчка сальная очень нагор ѣла и Провъ, мой лакей старичокъ, спалъ. Покуда я звонилъ, вотъ о чемъ я думалъ: Отчего мн ѣпротивно входить домой, гд ѣи какъ бы я ни жилъ? противно вид ѣть того же Прова на томъ же м ѣст ѣ, ту же св ѣчку, т ѣже пятна на обояхъ, т ѣже картины, такъ что даже грустно д ѣлается? —

Особенно надо ѣдаютъ мн ѣобои и картины, потому что они им ѣютъ претензію на разнообразіе, а стоить посмотр ѣть на нихъ два дня, они хуже б ѣлой ст ѣны. Это непріятное чувство, входя домой, должно быть, отъ того, что не рожденъ челов ѣкъ, чтобы въ 22 года жить холостякомъ. То ли [бы] было, ежели бы можно было спросить Прова, который вскочилъ и, стуча сапогами, (в ѣрно чтобы показать, что онъ давно слышитъ и исправенъ) отворяетъ дверь: «Барыня почиваетъ?» — Никакъ н ѣтъ, въ книжку читаютъ. — То ли бы д ѣло: — взялъ бы я об ѣими руками за головку, подержалъ бы передъ собой, посмотр ѣлъ бы, поц ѣловалъ бы и опять посмотр ѣлъ и опять поц ѣлуй; и не скучно бы было ворочаться домой. Теперь одинъ вопросъ, который я могу сд ѣлать Прову, чтобы показать ему, что я зам ѣтилъ, что онъ никогда не спитъ, когда меня дома н ѣтъ, это: «Былъ кто нибудь?» — Никого. — Всякій разъ, когда бываетъ такого рода вопросъ, отв ѣтъ Провъ д ѣлаетъ жалкимъ голосомъ и всякій разъ мн ѣхочется ему сказать: «Зач ѣмъ же ты говорить жалкимъ голосомъ? Я очень радъ, что никто не былъ». Но я удерживаюсь: Провъ могъ бы оскорби[ться], а онъ челов ѣкъ почтенный. —