Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Кто я? — спросит он. — И где я?

И услышит в ответ:

— Время твоего ожидания скоро окончится, срок, отпущенный тебе, истек.

Скальд обнаружил, что ему нет никакого дела до своей собственной жизни, в то утро, когда родился Йоун Оулавссон. Дом наполняли шуточки повивальной бабки, туповатые, но добродушные, которые всегда царят там, где рожает женщина.

— Нет, — сказал скальд, — к сожалению, у меня нет ни малейшего желания узнать, сколько весит ребенок.

И после того, как чужие люди раздобыли безмен и взвесили ребенка, скальд постарался избежать необходимости смотреть на безмене его вес. Ребенок больше не был новостью, скальд уже пережил сполна всю историю ребенка, от рождения до смерти: первый плач, первая улыбка, вот он говорит «мама» и начинает ходить, но вот он заболевает, мучается, тает, делает последний вздох — всегда одна и та же история. И скальд знал, что в то утро, когда его попросят пойти и раздобыть гробик для маленького Йоуна, он хладнокровно ответит изречением из иудейских сказаний: «Предоставь мертвым хоронить своих мертвецов».

Но наутро после того, как Оулавюр Каурасон Льоусвикинг неожиданно проснулся в пустыне, в его жизнь вошло нечто новое; вообще-то сам по себе этот случай ничего не значил, но, как это часто бывает, он явился началом больших событий. Потом скальд часто спрашивал себя, какая скрытая связь могла быть между кошмаром той ночи и этим ничего, собственно, не значащим посещением? Обратил бы я внимание на этот внезапный призыв жизни, спрашивал он себя, если бы за несколько часов до этого голос пустоты не коснулся моего сердца? А может, жизнь и зовет человека в полный голос только тогда, когда к нему является страх смерти?

Короче говоря, это было одно из многих тысяч событий которые в спокойном потоке годов незаметно происходят в жизни человека; житель крайнего мыса привез в школу свою дочку, это был смотритель маяка Ясон из Тойнгара, он отыскал учителя и попросил обратить особое внимание на его ребенка; бедняжка никогда еще не жила среди чужих, в школу она тоже никогда не ходила, но весной ей предстоит конфирмация.

Высокая плотная девушка протянула скальду сильную мозолистую руку, огрубевшую от коровьих сосков и весел, скальд увидел перед собой темные непослушные волосы, заплетенные в толстые косы, низкий лоб, большое круглое лицо с тяжелой челюстью и ровными зубами, толстые бесформенные губы, жирную кожу, глаза, точно у хорошо откормленной коровы, — по физическому развитию это была, скорее, взрослая девушка, чем подросток. Она принесла в дом скальда запах икры, глупыша и конины, она стояла посреди комнаты в спустившихся чулках и сопела.

— Ясина Готтфредлина немного училась читать и писать, но у нее не было случая поупражняться в этом, — сказал ее отец, могучий великан, любивший ввернуть крепкое словцо. — Я рассказывал ей саги, она знает родословную людей с острова Храфниста [21] Потомки Кетиля Лосося с острова Храфниста, предки скальда Эгиля Скаллагримссона. и самых знаменитых конунгов севера. Но вот весной бедному ребенку предстоит конфирмация, и за зиму ей надо обучиться тому, что называется христианством, чтобы ей не пришлось потом краснеть перед людьми за свое невежество.

Отец поселил девушку у своей сестры, вдовы, жившей на одном из хуторов в Эйри, на другом берегу реки, в самом устье, но он просил учителя разрешить девушке ночевать у них, если во время оттепелей лед на реке будет ненадежный, и предложил учителю особое вознаграждение, лишь бы тот согласился в начале зимы дополнительно позаниматься с девочкой Законом Божьим, чтобы она догнала в этой науке своих однолеток и уже зимой могла заниматься вместе с ними.

Оулавюр Каурасон с удивлением смотрел на это дикое дитя, явившееся с крайнего мыса, на этого языческого переростка, в смущении он откинул со лба волосы. По правде говоря, для него было неразрешимой загадкой, зачем понадобилось вколачивать иудейскую премудрость и диковинные рассказы про Иисуса Христа в эту юную великаншу; если Ясину Готтфредлину чему-то и следовало учить, то уж, во всяком случае, не христианству.

Сидя за партой, Ясина резко выделялась среди всех детей своей силой и зрелостью. Казалось, она рождена самой природой, она была исполнена безымянного могущества земли и моря и совершенно несовместима ни с какими представлениями о душе. Ясина заполонила всю школу, и остальные дети; слабые и худосочные, скрылись в ее тени, словно растворились в сером тумане.

Эта девушка умела обращаться со всеми живыми существами, какие только водились в Исландии и в воде и на суше, независимо от того, горячая или холодная кровь текла у них в жилах, она знала все их повадки, но, к сожалению, не могла ответить ни на один вопрос по естествознанию. Ни в горах, ни на пустоши не случалось еще такого тумана, в котором бы она заблудилась, ища овец; она знала наизусть все, даже самые незначительные, названия не только в местах, находившихся в ведении ее отца, но и далеко вокруг; названия всех приходов, пустошей, пастбищ, горных вершин, ложбин, ручьев, болот, трясин, песчаных гривок, холмов, овчарен, брошенных сеновалов, утесов, камней и уступов, точно так же она знала и все рыбные отмели, но вколотить ей в голову простейшие географические понятия было невозможно. Может, она во всех отношениях, не говоря уже об основах морали, была не выше и не ниже всех остальных людей, которые жили в этой стране со времен ее заселения, но когда речь заходила о христианстве, тугоумие Ясины превосходило все границы, ибо она считала, что Христос был не кто иной, как один из предков датского купца Кристенсена из Кальдсвика, а о Боге она вообще никогда не слыхала, не знала, что он существует, и не верила, когда ей про него говорили. Но Ясина и не думала стыдиться своего невежества, и, если вокруг начинали смеяться, ей даже в голову не приходило, что причина этого смеха она. Оулавюру Каурасону часто казалось, что дурак — это он, потому что он без конца пристает с вопросами о всяких бесполезных вещах к человеку, который виноват лишь в том, что он гораздо самобытнее и чище, чем все остальные.

Во время перерыва скальд стоит у окна и смотрит на игру детей. Ясина Готтфредлина — троллиха. Никакое проворство не может противостоять ее неукротимой грубой силе; после игры она стоит, искрясь здоровьем, ее глаза горят огнем, как у лошади, она разгорячилась, из кос выбились пряди, чулки съехали, и, хотя дети дразнят ее, она, не обращая на них внимания, начинает приводить себя в порядок тут же посреди двора, она задирает юбку над своими толстыми коленями и на виду у всех поправляет подвязки.

Вечером учитель привел ее к себе домой, чтобы рассказать ей о сотворении мира, о грехопадении и о том необычайном дожде, что выпал во времена Ноя, а также о других важных событиях, о которых рассказывается в Катехизисе и о которых Ясина знала меньше, чем любая другая представительница ее пола.