Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Председатель окружного суда не станет сейчас заниматься служебными делами, — ответила женщина. — Ночью он частное лицо.

— Я требую, чтобы судья поговорил со мной, иначе я слагаю с себя всякую ответственность за арестованного, — сказал крестьянин Ясон.

Женщина ушла в дом и заперла дверь, но вскоре опять кто-то вышел, на этот раз конюх судьи. Он был мертвецки пьян.

— Я требую, чтобы судья поговорил со мной, — сказал Ясон.

— Ты всегда так дерзко разговариваешь с властями? — спросил конюх.

— Как страж арестованного, я требую, чтобы судья поговорил со мной, — еще раз повторил Ясон.

— Судья просил передать: пусть страж жрет дерьмо, — сказал конюх, потянулся, качаясь, к ручке двери и, нетвердо шагнув назад, захлопнул дверь.

Произнеся соответствующие случаю проклятия, человек, оставшийся на улице, погрозил окну кулаком, он сказал, что тот, кто рвется судить других, без сомнения, был бы самой подходящей пищей для виселицы, что он плюет на все исландское правосудие, и в гневе зашагал прочь; его расставание с арестованным было чересчур внезапным. Оулавюр Каурасон смотрел вслед своему стражу, но вскоре в темноте и метели потерял его из виду. А через некоторое время, видя, что страж так и не вернулся, арестованный встревожился и побрел но городу искать его.

— Ясон! — кричал он. — Ясон Готтфредссон, где ты!

Но это не помогло. Наверное, страж ушел домой. Что было делать Оулавюру Каурасону? Ни одно окно не светилось, у скальда не было здесь друзей, которые могли бы приютить его на ночь, особенно после того, что с ним произошло. Он стоял один посреди глухой ночи, арестант без стража, и метель как привидение плясала вокруг него в синеватом лунном свете.

Когда наутро председатель окружного суда пробудился от сна, он был мрачен и голова у него работала плохо. Он выпил несколько сырых яиц и опять лег, повернувшись к стене, но в это время вошел судебный писарь, который после попойки соображал еще меньше, чем судья, и сказал, что арестованный ночью сбежал, стража своего он, очевидно, убил, а труп спрятал.

— Спрятал труп? — спросил судья и снова сел.

Ясно было одно: оба, и арестованный и страж, бесследно исчезли; со вчерашнего вечера, после того как несколько девушек приходили на площадь, чтобы взглянуть на преступника, их никто не видел. Судья с трудом встал с кровати и приказал отправить всех жителей Кальдсвика на поиски арестованного. Были посланы гонцы и в соседние поселки. Несколько человек искали на берегу труп стража.

Но, к счастью, весь этот переполох был вызван всего лишь слабым проявлением delirium tremens [26] Белая горячка (лат.) у ближайших слуг судьи. В девять часов утра арестованного нашли на маленьком бедном хуторе в получасе ходьбы от Кальдсвика. Он постучался туда на рассвете полузамерзший и попросил о милосердии. Когда явились посланцы судьи, скальд сладко спал и видел прекрасные сны. Но ему помешали заниматься этим приятным делом, стащили с кровати и снова передали в руки правосудия. Судья, судебный писарь, а также конюх все еще находились в том душевном состоянии, которое внушало им ужас перед своими подсудимыми, они были твердо убеждены, что такой человек, как Оулавюр Каурасон, не пощадит никого. Председатель окружного суда приказал, чтобы арестованного привязали к хвосту лошади, дабы он больше не смог убежать, и, поскольку все призванные оказались новичками в этом деле, судья сам стоял рядом и давал указания: сперва связали за спиной руки преступника, потом веревку протянули под мышки и обмотали ею грудь, и плечи и, наконец, привязали эту веревку к хвосту лошади.

Есть предел, за которым человек уже перестает испытывать возмущение, но зато в нем появляется другая способность, она одновременно и более практичное оружие и более надежная защита — это способность терпеть. Рыба бьется на крючке, овца блеет на бойне — говорят, это она просит о пощаде, кошка в петле выпускает когти и шипит на своего убийцу, но человека можно лишить последней капли уважения и свободы, не нанеся ему никакого ущерба. Наступило мгновенье, когда насилие уже не могло победить гордость скальда. У Оулавюра Каурасона Льоусвикинга был невидимый друг, имени которого не знал никто, этот друг не только делал скальда нечувствительным к тому оружию, которое применялось против него, но и окроплял живой водой его раны; лицо унижаемого этот невидимый друг отметил таким достоинством, которое было выше всех сил жизни, и даже самый могущественный враг чувствовал себя перед ним беспомощным.

Оулавюр Каурасон Льоусвикинг ни к кому не питал злых чувств. Его лично больше ничто не касалось. Он уже не различал отдельных людей, а видел только весь мир, он был далек от того, чтобы истолковывать отрицательно поступок отдельного человека, он стоял перед высшим судом, а не перед людьми, тем более одним человеком. Впервые в жизни, с тех пор как его лягнула лошадь, он ничего не боялся, может быть, впервые ему было хорошо, впервые он был по-настоящему счастливым человеком, с которым больше уже не может случиться никакое несчастье.

Наконец процессия тронулась в путь, и местные жители, навеселившись вдоволь, разошлись по домам; председатель окружного суда, пощелкивая кнутом, уехал вперед вместе со своим писарем и конюхом, и только тогда в Оулавюре Каурасоне снова стали просыпаться физические ощущения, он начал различать то, что его окружало, увидел людей, лошадей, землю и даже облака.

— Ну-ну, старина, не так уж все плохо, если мы с тобой опять едем вместе, — весело сказал ему человек, ведший лошадь.

— Боже мой, скальд Реймар! — воскликнул Оулавюр Каурасон. — Благодарю тебя за все, что ты для меня сделал в прошлый раз. Где же ты пропадал все эти годы?

Великий скальд Реймар Вагнссон пожил за это время во многих фьордах, потому что человек, а тем более скальд, не растение, а существо, наделенное способностью передвигаться; он много ездил, часто в качестве почтальона, всегда готовый преодолеть одну или несколько гор, если обществу требовался надежный человек.

— Мне стыдно, что я не узнал тебя сразу, — сказал Оулавюр Каурасон. — Ведь я так хорошо помню наше первое путешествие и радость, которая тогда царила в мире.

— Да, старина, тогда мы не ведали никаких забот, — заметил скальд Реймар.

— А какой ясный был день! — сказал Оулавюр Каурасон. — Почему Бог создает такой счастливый день лишь один раз и больше не желает повторить его? Ты помнишь, как я был воскрешен из мертвых?

— Еще бы, старый Реймар не может проехать мимо Камбара, не уронив слезу, — сказал скальд Реймар. — Там жили девушки, которые знали толк в связях. И естественных и сверхъестественных, и с небесами и с землей — словом, в настоящих связях! Какие там были токи, какой трепет, Господи Иисусе! Да, это были замечательные девушки.