Халлдор Лакснесс - Свет мира

Случалось, скальд отправлялся еще до рассвета через Кальдурское плоскогорье в Кальдсвик. Когда поинтересовались, что он там делает, оказалось, что он отправляет по почте письма. Выяснили также, что все его письма адресованы одному и тому же лицу, на конвертах было обозначено женское имя, адресат жил в пасторской усадьбе в дальней округе. Даже осенью, в самую ненадежную погоду, скальд иногда выходил на дорогу встречать почтальона. Говорили, что однажды он получил письмо.

В начале зимы стало известно, что скальд Реймар Вагнссон всю зиму будет работать почтальоном в другой округе. Узнав об этой новости, Оулавюр Каурасон тут же отправился в город. Он нашел своего бывшего провожатого и собрата по ремеслу в кальдсвикской лавке, где тот с несколькими покупателями, стоявшими возле прилавка, обсуждал тонкости поэзии и практическую жизненную философию. Реймар сердечно приветствовал своего друга и предложил ему прогуляться, они не встречались с позапрошлого года, когда однажды зимним утром ехали вместе с Адальфьорда.

— Благодарю тебя за то, что ты отвязал меня тогда от лошади, — сказал скальд.

— Не стоит говорить о таких пустяках, — сказал скальд Реймар. — Будем надеяться, что ни с кем не случится такого несчастья, чтобы он был не в состоянии даже отвязать приятеля. А теперь расскажи мне о себе что-нибудь интересное.

— Обо мне можно сказать только одно, хотя многие считают, что об этом и вообще говорить не стоит, — сказал Оулавюр Каурасон с той отсутствующей улыбкой, которая понемногу вошла у него в привычку. — А как ты считаешь, я не знаю. Но все-таки ты скальд и поэтому должен понять меня. Я видел Красоту.

Скальд Реймар захохотал и проговорил:

— Ну, парень! Ты просто меня убил!

— И произошло чудо, — продолжал Льоусвикинг, — в тот день, когда я увидел Красоту, я понял, что такое бессмертие.

— Вот черт побери, старина, — сказал скальд Реймар, почесал в затылке и уголком глаза взглянул на своего друга.

— Если человек видел Красоту, все остальное перестает существовать, — сказал Льоусвикинг.

— Да, внутренний огонь жжет сильней всего, — сказал скальд Реймар. — Это женщина?

— Я долго верил, что Красота— это лишь сон скальда. Я верил, что Красота и человеческая жизнь — это двое любящих, которые никогда не смогут встретиться. Пока так думаешь, все сравнительно просто. Можно вынести любое обращение, любую тюремную камеру, темнота и холод не принесут тебе никакого вреда: ведь Красоты все равно нет на земле. Но однажды летним вечером в белом тумане На берегу журчащей реки, при свете молодого месяца, ты встретишь чудо, которое не имеет ничего общего ни с материей, ни с духами, хотя оно и является в человеческом облике, и все слова умирают: отныне ты чужой на земле.

В первый раз скальд Реймар своим глубоким проницательным взглядом серьезно посмотрел на друга: он вез этого скальда, страдавшего тридцатью болезнями, на носилках через горы, он вез его как преступника, привязанного к хвосту лошади, из одного города в другой, и вот сейчас он заметил, что с этим человеком не все обстоит благополучно.

— Послушай, дружище, ты должен получить эту женщину, и чем раньше, тем лучше, а не то тебе будет плохо, — сказал он.

Оулавюр Каурасон сунул руку в карман, вытащил блокнот, а из него маленькое письмо, написанное красивым, хотя и не очень уверенным почерком, но писала она без ошибок. «Льоусвикинг, — стояло в письме, — спасибо за стихи, которые ты мне прислал. Я спрятала их в укромном местечке. Но не пиши слишком часто, а то тете и дяде трудно это понять. Прости, что я пишу так коротко. Я неважно себя чувствую. Единственное, что я хочу тебе сказать, это что я часто думаю о тебе. Ты сказал однажды, что я равнодушная. Это неправда. Забери свои слова назад. Бера».

— Бывают письма и погорячее, — сказал скальд Реймар, пробежав глазами письмо; да, совершенно верно, нынешней зимой он будет ездить мимо этой пасторской усадьбы, вскоре он отправляется в ту округу, будет работать там почтальоном, очевидно, и в будущем тоже, весной он вернется сюда ненадолго, чтобы забрать семью. Оулавюр Каурасон попросил скальда Реймара взять письмо и несколько стихотворений и в случае, если ей почему-либо нельзя будет написать ему, быть его доверенным и посредником.

Пришла зима, и скальд Реймар заступил на новую должность в дальней округе. Оулавюр Каурасон еще несколько раз побывал в Кальдсвике, но писем больше не получал. С каждым днем он становился все более подавленным, все более молчаливым, а потом и вовсе перестал разговаривать, он не вставал с постели и только отворачивался к стене, когда к нему обращались. Он изменил этой привычке лишь в Новый год, когда староста пришел проведать его от имени прихода.

— У меня есть одно странное подозрение, и основано оно на снах, — сказал скальд.

— А что ты подозреваешь? — спросил староста.

— Что Красоте угрожают плохие поэты.

— Вряд ли эти поэты хуже тебя, — заметил староста.

— Меня мучит страх, что один знакомый поэт убил Красоту, — сказал скальд.

— Помоги, Боже, бедному приходу, у которого на шее висит такая обуза, — сказал староста. — Ведь парень может прожить еще лет тридцать — сорок.

Для общества настали тяжелые времена.

Скальд все не вставал. Проходил месяц за месяцем, но скальд остерегался подавать признаки жизни в присутствии свидетелей. Однако поздним вечером, и только в тех случаях, когда поблизости никого не было, он съедал ту пищу, которую его жена Яртрудур ставила ему у края кровати. А глубокой ночью, если он был уверен, что никто не проснется, он иногда зажигал коптилку у своего изголовья, доставал блокнот и с долгими передышками записывал несколько слов. Если ему казалось, что жена или сын зашевелились, он гасил свет. Так прошла зима.

За неделю до Пасхи в округе снова объявился скальд Реймар, он приехал, чтобы забрать семью и перевезти ее на место своей новой службы. Он заехал в Малый Бервик побеседовать с Льоусвикингом; Реймар попросил всех выйти из комнаты, чтобы они могли поговорить наедине. Он должен был сообщить своему другу скальду, что девушка, которую скальд называл Берой, умерла. Сообщив эту новость, скальд Реймар хотел рассказать подробности ее смерти, но Льоусвикинг лишь коротко рассмеялся, как будто хотел сказать:

— Нет, скальд Реймар, на этот раз тебе не удастся меня одурачить. — И не пожелал больше ничего слушать.

— Зимой мне снилось, что ты убил ее, — сказал он и виновато улыбнулся. — Но теперь меня больше не мучит этот сон. Нет такого стихоплета, который мог бы убить Красоту небес. Красота небес не может умереть. Она будет вечно властвовать надо мной.

Скальд Реймар простился со своим другом, собратом по ремеслу и спутником, в первый раз он не знал, что сказать, и, возможно, был даже немного удручен. Любое преступление — забава, любое горе — пустяк по сравнению с постижением Красоты, ибо это одновременно и преступление, которого нельзя искупить, и рана, которую нельзя вылечить, и слеза, которую нельзя осушить.