Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Никогда не было денег? — удивилась девушка. — Брось трепаться!

— Честное слово, — сказал он. — Я даже не смогу отличить одну монету от другой. Я только один раз видел монету. Она была золотая.

— Золотая? Да ты рехнулся!

— Такие монеты получают великие скальды и мудрецы в других странах, когда состарятся, — объяснил он.

— Нет, ты точно ненормальный, — решила девушка.

Домик, в котором она жила, был небольшой, переднюю половину занимала кухня, заднюю — комната. Девушка усадила Оулавюра на ящик рядом с плитой. Здесь была горячая вода в котелке, блаженное тепло, особенно после ночи, проведенной на улице, и никаких огорчений, покой и отрада для бездомного сердца, которому некуда податься.

— Собственно, угощать мне нечем, — сказала девушка, — у меня есть лишь полпачки цикория. Вообще-то цикорий не так уж плох для таких бедняков, как мы, ха-ха-ха, даже слишком хорош, хотя мы и не желаем его пить; зато я могу тебе дать ржаной лепешки, а ржаная лепешка— это всегда ржаная лепешка. И маргарина тоже немного найдется, мажь, если хочешь.

— Нет слов, чтобы выразить мою благодарность за твое сердечное отношение к чужому человеку, — сказал скальд. — И пожалуйста, не извиняйся, ведь самое главное — сердечность, а не кофе или цикорий.

И он поведал ей обо всем, что с ним случилось с тех пор, как они расстались: он оказался непригодным таскать камни, ночь он провел под открытым небом, утром воскресил покойника, староста прогнал его ни с чем. Вдобавок ко всему его начало мучить сомнение, действительно ли Богу так необходимо испытывать именно того, кого он любит.

Она слушала юношу, дивясь его голубым и я глазам, правильным чертам лица и необыкновенным волосам. Она даже попыталась разрешить его участь и устроить его будущее, заявив, что, когда ему нечего будет есть, он всегда найдет у нее кусок соленой рыбы. Он поинтересовался, как ее зовут, ее зовут Вегмей Хансдоухтир, или просто Мейя из Брехки, дом их называется Фаграбрехка, а корову зовут просто Буренка, ха-ха-ха! Он как завороженный смотрел на нее, потом спросил:

— Прости меня, пожалуйста, а ты помолвлена с кем-нибудь?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — быстро спросила она и невольно скользнула по себе взглядом, словно испугавшись, что по ней что-то заметно.

— Да просто мне трудно себе представить, чтобы такая красивая и благородная девушка была еще ни с кем не помолвлена.

— Нет, вы только послушайте его! И это говорит человек, который не годится даже на то, чтобы таскать камни!

— Зато я мог бы сочинить о тебе стихотворение, — сказал он.

Она повернулась к нему, взглянула на него весело и удивленно, всплеснула руками и спросила:

— Ты скальд?

— Да, — ответил он серьезно и надменно.

— Тогда я сбегаю к соседке и попрошу взаймы немного кофе и баранок, если у нее есть, — сказала девушка и убежала.

А он, пока она бегала за кофе и баранками, принялся сочинять о ней прекрасное стихотворение, и когда она вернулась, стихотворение было уже готово. В нем упоминалась и величественная морская дева и золотое ложе. Таких чудесных стихов девушке еще не доводилось слышать. Она принесла горсть кофейных зерен, высыпала их в мельницу и начала молоть, разнесся крепкий аромат кофе.

— Вот теперь я уже придумала, кем тебе стать, — заявила она. — Ты должен стать пастором.

Он задумался над ее словами, потом сказал:

— Не знаю, достаточно ли искренне я верю в Бога и достаточно ли я добр. Со мной произошло чудо, а мне кажется, будто ничего особенного и не случилось. Я даже не испытываю чувства благодарности. А иногда я начинаю сомневаться в том, что добро победит.

— Ну, это пустяки! — заявила девушка. — Какое имеет значение, во что верят пасторы, некоторые люди говорят, что они вообще ни во что не верят. Самое главное, что ты станешь благородным человеком и важным господином, а ты непременно должен им стать, это я тебе говорю. Как можно заставлять человека с твоими руками, твоими глазами и твоими волосами таскать камни? Это позор! Послушай, я знаю, что тебе следует сделать, как только ты напьешься кофе. Ты должен тут же отправиться к пастору Брандуру, он уже старый и, конечно, скоро умрет; скажи ему, что ты хочешь учиться на пастора, чтобы, когда он умрет, занять его место.

Она приняла горячее участие в его делах и была полна решимости сделать из него настоящего человека. Никогда в жизни он не пил более вкусного кофе, и она больше уже не вспоминала, что он ненормальный.

— Ешь скорей баранку, пока эта ненасытная орава не сбежалась, — сказала она.

— Большое спасибо.

— И иди сейчас же к пастору.

Он был готов делать все, что она скажет. Встав из-за стола и поблагодарив ее, он задержался в дверях, не в силах оторвать от нее взгляд. Она подошла к нему близко-близко и заглянула ему в глаза.

— Раз уж тебе так хочется это знать, — сказала она, — ни с кем я не помолвлена. Зимой я была немного помолвлена с одним человеком, уж очень он ко мне приставал, я ничего не могла с ним поделать, но потом он уехал, и я сказала: «Слава Богу, что он уехал! Пусть катится к черту!» Я обручилась с ним просто потому, что мне было скучно, ха-ха-ха! Ну вот, я рассказала тебе даже больше, чем собственному отцу, а все потому, что у тебя такие голубые глаза и такие рыжие волосы. И тебе не стыдно?

Она подошла к нему вплотную, и, пока она открывала дверь, он на мгновение ощутил ее всю и увидел в ее глазах те горячие немые мечты, мелькающие иногда в глазах у девушек, когда они смотрят на мужчину. Потом она захлопнула дверь; юноша стоял на дороге и смотрел как зачарованный на ее дом, точно это был не дом, а неземное видение, — он любил этот дом. Может быть, это было самое прекрасное утро в его жизни.

Поселок был уже на ногах. Оказалось, что со вчерашнего дня жизни в нем нисколько не убавилось, дети бежали по пятам за незнакомым путником, кричали, что он псих, а то и кое-что похуже, дразнили его за рост и одежду. Они знали множество разнообразнейших проклятий и чудовищных ругательств. Подростки стояли группками, прислонившись к изгородям или стенам домов, засунув руки в карманы, они переругивались друг с другом или же задирали прохожих, иногда они издавали дикие вопли и выли нечеловеческими голосами.

— Следуешь ли ты заветам Христа, дружок? — спросил пастор, снял кончиками пальцев с носа пылинку и чихнул.

Юноша сразу почувствовал, в каком тоне следует вести разговор, и ответил, что с Божьей помощью он надеется следовать заветам Христа, если на то будет воля Святого Духа.

— Хм-хм, — сказал пастор и насторожился. — А кто твои родители?

Оулавюр назвал имена отца и матери, но тут же прибавил, что самыми близкими считает Господа Бога и тех добрых людей, у которых он вырос.