Халлдор Лакснесс - Свет мира

При этих словах лицо пастора сделалось холодным и непроницаемым, он трижды хмыкнул — хм-хм-хм — и спросил:

— А что же привело тебя ко мне, молодой человек?

Юноша рассказал пастору историю своей жизни, подбирая поучительные сравнения и самые благочестивые выражения, какие только знал, особенно он напирал на то, что тяжелый недуг долго приковывал его к постели, в чем явно было доказательство милости Божьей; под конец он прибавил, что самым ценным в этом мире считает душу.

— Божественное откровение всегда было моим утешением, — сказал он. — И я уверен, что связь с Богом — это единственное, что важно для человека. Поэтому я и пришел к тебе и прошу тебя помочь мне.

Пастор рассеянно слушал это жизнеописание и счищал с себя пылинки, но, когда юноша произнес последнее слово, он оставил пылинки в покое и стал серьезным, даже удивился. Он поправил очки и сказал:

— Надо привыкнуть обращаться к вышестоящим на «вы», а обращаясь к государственным служащим, надо прибавлять и их должность. Меня надо называть пастор Брандур Йоунссон, ведь я главный священнослужитель Свидинсвика, и мне все должны говорить «вы».

Юноша думал, что нашел тот единственно правильный тон, каким подобает разговаривать со служителями Господа Бога, и теперь был глубоко разочарован, он вспыхнул от стыда и долго не мог выдавить ни слова.

— О чем ты еще хотел поговорить со мной, дружок? — спросил пастор.

— О том, что я питаю огромную склонность к поэзии, — сказал юноша, стараясь скрыть смущение.

— Фу-у! От этого ты должен избавиться любой ценой, — заявил пастор, начав снова счищать пылинки. — В наши дни молодые люди должны иметь перед собой одну цель — не быть обузой для других. Поэтому они должны прежде всего предъявлять требования к самим себе, а не к другим. Есть у нас в поселке один человек, именно с него молодежи и следует брать пример, — это старый Йоун Табачник, которому французы подарили землю. Этот человек показал, чего можно достичь трудом, усердием и бережливостью, и он еще никогда не предъявлял никаких требований к другим.

— К сожалению, у меня нет ничего, к чему я мог бы относиться бережливо, кроме моей жизни, — заметил скальд, не стараясь больше подбирать благочестивые выражения.

— Вот именно так думать и не следует, дружок, — возразил ему пастор. — Собственная жизнь — это единственно, чего не следует беречь, старый Йоун Табачник никогда не берег своей жизни; тридцать лет он уже сидит в своей каморке и крошит табак для Господа Бога и всех желающих с шести утра до одиннадцати вечера, и, хотя крошить табак для людей не считается особенно почетным занятием, он к старости стал самым богатым человеком в округе. Человек должен работать, пока солнышко светит; в молодости надо поставить себе одну цель — никогда не попадать на попечение прихода. И еще надо привыкнуть не предъявлять никому слишком высоких требований, особенно если ешь чужой хлеб; в прежние годы этого никогда не делали; правда, в те времена почти у всех был кусок хлеба, тогда люди еще не взяли в привычку круглый год сидеть у прихода на шее да требовать невозможного от Бога и от людей.

— Вчера я попробовал таскать камни, — сказал юноша, — но, к сожалению, у меня не хватило для этого сил. Я тут же свалился.

— Если человек падает, дружок, он должен тут же встать, — сказал пастор. — Долг каждого христианина встать, если упал. Ты знаешь, сколько вытерпел в молодые годы Йоун Табачник? А Иисус Христос семь раз падал под тяжестью креста.

— Да, но он все-таки был сын Божий, — заметил скальд.

— Хм-хм, сын Божий? Что, собственно, ты хочешь этим сказать? Что ты строишь передо мной умника? Молодые люди должны привыкнуть не отвечать дерзко.

— Простите мне мою глупость и необразованность, — сказал скальд. — Значит, вы не верите, что Бог хочет помочь мне?

— Помоги себе сам, тогда и Бог тебе поможет, — ответил пастор.

— Мне бы так хотелось сделаться ученым и скальдом! — сказал Оулавюр Каурасон.

— Ха! А деньги у тебя есть? — спросил пастор.

— Какие деньги? — не понял скальд.

— Обыкновенные, — ответил пастор и снял с рукава пылинку. — Учение стоит денег, дружок.

— А я считал, что истинная образованность состоит в том, чтобы делать что-то даром для тех, кто жаждет света, — сказал юноша.

— Ошибаешься, мой милый, — сказал пастор. — Мне ничего даром не досталось. Старый Йоун Табачник тоже ничего не получил даром. Бог карает всех, кто пытается получить что-нибудь даром. Даже сын Божий ничего не получил даром, кроме одного осленка, которого они забрали у его хозяина в субботу накануне вербного воскресенья. А к чему это привело?

Оулавюр Каурасон уже давно понял, что разговаривать дальше бесполезно. Наступило молчание. Скальд чувствовал себя как человек, которого поджаривают живьем. Пастор продолжал откашливаться и счищать с себя пылинки.

— Значит, вы думаете, что Бог не захочет помочь мне, пастор Брандур? — спросил Оулавюр Каурасон.

— Я не считаю, что такая возможность совершенно исключена, может быть, это и произойдет в свое время. Ведь научился же ты говорить мне «вы» и обращаться как подобает. — Пастор встал и показал в окно: — Видишь вон ту женщину? Это Бродяжка Хатла. Она рожала детей от многих мужчин. Помоги ей прополоть мой огород, получишь на обед тарелку супу.

— Говорят, если носить в кармане лугового конька, то разбогатеешь, — пробормотала Бродяжка Хатла, не поднимая головы.

Вновь прибывший не понял и смущенно переспросил:

— Что, что?

Дождь все еще моросил, густая изморось покрывала поля и огороды; хотя штаны у скальда были ветхие, он боялся запачкать их, встав коленками на мокрую землю; он наклонился, выдернул маленький кустик мокрицы и осторожно, чтобы не измазать пальцы, положил его рядом.

— Они подбирают даже собачье дерьмо, — продолжала Бродяжка Хатла, — кладут его в карман, а сами приговаривают: «Авось когда-нибудь да сгодится». Но сколько бы они ни копили, ни скряжничали, ни отказывали себе в самом необходимом, все равно они не сделаются богаче, чем мелкий воришка, промышляющий в рыбных сушильнях, не говоря уже о тех, кто крадет что попало на берегу.

— По-моему, ты немного преувеличиваешь, добрая женщина, — сказал юноша, выпрямляясь — у него уже заболела спина. — Во всяком случае, мне не верится, что человек может быть настолько скупым, что будет подбирать с дороги собачье дерьмо и набивать им карманы.

Женщина перестала полоть, посмотрела с удивлением на юношу и спросила:

— Откуда ты здесь взялся?

Она дала ему мешок постелить на землю под колени и показала, как надо выдергивать сорняки. Сперва она держалась с ним довольно холодно, так как не знала, что он за человек, но, когда он рассказал ей свою историю, она мало-помалу прониклась к нему сочувствием.