Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Ничего, — сказала она. — Просто мне приятно слушать, как ты дышишь.

Прошло еще несколько минут, она наклонилась к его лицу и долго-долго смотрела ему в глаза, пока они не поцеловались. Он еще ни разу не целовался по-настоящему с девушкой, после он долго вспоминал, как это приятно. Наконец он прошептал:

— Вегмей, как ты думаешь, ты могла бы выйти за меня замуж?

Она встала, потянулась и зевнула:

— Да ты спятил, парень! Неужели ты думаешь, что тут же надо и свататься?

Он тоже встал, но был очень серьезен, ведь это была самая торжественная минута в его жизни.

— Прости, Вегмей, — сказал он. — Но я считаю, что должен был сказать тебе это, прежде чем уйду.

— Да ладно уж, иди, — сказала она.

Они продолжали целоваться, идя к двери, и, хотя она несколько раз повторила, что ему пора, и подталкивала его к порогу, нельзя было разобрать, кому из них труднее отпустить другого.

Директор Пьетур жил в низком обшитом железом деревянном купеческом доме с островерхой крышей, оставшемся со времен датской торговой монополии, на широкой крыше был пристроен мезонин, выглядевший чужеродным. Трава доставала почти до окон.

— У тебя что-нибудь срочное? — спросила служанка, когда Оулавюр Каурасон, придя в себя после утренних переживаний, уже около полудня отважился, наконец, спросить директора Пьетура Паульссона.

— Да, — ответил юноша, прогуляв по поселку несколько часов в любовном угаре, он проголодался и хотел, чтобы директор помог ему немедленно.

Через минуту служанка вернулась и сказала:

— Можешь войти и объяснить директору, что тебе надо, только побыстрей, он сейчас обедает.

Она провела его через кухню, благоухавшую запахом вареного мяса, и оставила в открытых дверях, откуда ему было видно все директорское семейство, сидевшее за обедом: на столе рагу из соленой баранины, огромная брюква и жирный суп, а вокруг шумная орава детей и подростков, худая молчаливая женщина и сам Пьетур в пиджаке, в целлулоидном воротничке, восседавший во главе стола и взиравший на все сквозь свое директорское пенсне.

— Чего тебе надо? — рявкнул директор, как только заметил в дверях юношу; этот грубый окрик лишил гостя остатков смелости, он тут же забыл, что ему нужно, и растерянно остановился на пороге. Молодежь за столом утихла на мгновение, ожидая ответа гостя, но не дождавшись, разразилась громкими криками, которые обрушились на пришедшего, словно морской прибой.

— Заткнитесь, вы, болваны! — крикнул директор. — Я даже не слышу, что этот человек говорит.

— Да он ничего и не говорит! — закричали дети. — Он ненормальный, у него даже рот не раскрывается!

После такого выпада скальд набрался храбрости, открыл рот и сказал:

— Я ищу работу.

Директор, казалось, впервые видел этого юношу, но еще хуже было то, что он, по-видимому, совершенно не понимал языка, на котором тот говорит.

— Ищешь работу? — удивленно прошепелявил он, словно повторяя слова какого-то незнакомого, диковинного языка. — Что это значит?

— Ну… ну, мне ведь надо что-то есть и где-то спать, — сказал юноша.

— Есть? И спать? — снова изумленно повторил директор, он был до того поражен, что позабыл про кусок, который поднес было ко рту, и в недоумении оглянулся на своих детей, которые надрывались от хохота независимо от того, молчал гость или говорил. Наконец директор взглянул вопросительно на жену в слабой надежде, не объяснит ли она ему, что все это означает.

— Есть и спать? Чего ему нужно?

— Не знаю, — сказала жена.

— Кто ты и откуда ты взялся? — спросил директор. Гость назвал себя, и дети уже просто взвыли от смеха, так им стало смешно, что у человека есть имя и что он откуда-то приехал.

— Да я вовсе не об этом тебя спрашиваю, — сказал директор. — Я хочу знать, под чью дудку ты пляшешь? Кто здесь тобой распоряжается?

— Я состою на попечении прихода, — ответил юноша.

— Ах вот как, ну и скотина этот староста! — сказал директор. — Иди сейчас же к нему и передай ему от меня, чтобы он провалился ко всем чертям! Диса, доченька, закрой за этим человеком дверь! Я не выношу сквозняка в доме!

Нескладная долговязая девчонка, которой уже, наверное, пора было конфирмоваться, вся перепачканная жиром, встала, чтобы закрыть за юношей дверь, но он все не уходил.

— Староста прогнал меня раз и навсегда, — сказал он.

— Что? Староста прогнал тебя? Это на него похоже, на этого болвана и крысу.

— Он велел мне идти таскать камни, — сказал юноша.

— Велел таскать камни? Так и сказал? Да как он смеет! Насколько мне известно, это я решаю, кто здесь в поселке будет таскать камни, а кто не будет.

— Ну иди же, чего встал! — сказала девчонка, которая все еще стояла у двери, готовая захлопнуть ее.

— Какого черта ты гонишь из дома незнакомого человека, дуреха? — рассердился директор Пьетур. — Входи, дружок, раз староста тебя выгнал, и расскажи мне о себе поподробнее.

Юноша перешагнул порог и начал рассказывать свою историю, но едва он дошел до того места, как его отправили на воспитание к хозяевам хутора Подножье, дети подняли такой вой, что даже приказание отца заткнуться не смогло утихомирить их.

— Плюнь на них, пусть эти болваны дерут глотки! — крикнул директор, стараясь перекричать шум. — Здесь так принято, этим бандитам больше делать нечего, как высмеивать чужих людей да гоготать. Но слава Богу, никто не обращает на них внимания. Продолжай!

Однако юноша потерял нить рассказа и никак не мог снова найти ее, ему казалось, что все окутал белый туман, он вспотел и беспокойно мял в руках шапку.

— Есть ли у тебя какие-нибудь таланты? — спросил директор, убедившись, что с историей жизни больше ничего не получится.

Этот вопрос спас юного скальда. Он умел удивительно быстро уловить даже самую незаметную нотку сочувствия и тут же воспользоваться ею, поэтому он поспешил ответить «да». Он сказал, что всегда чувствовал в себе особую склонность ко всему духовному.

— Что, что? — удивился директор, перестал жевать и свысока взглянул на юношу, а дети опять разразились дружными воплями.

— Жена, выгони отсюда детей. Я не желаю, чтобы эти болваны торчали здесь, пока я разговариваю с людьми.

К счастью, болваны уже наелись, но, прежде чем покинуть столовую, они, пробегая мимо гостя, строили ему длинные носы и душераздирающе вопили.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя есть склонность ко всему духовному, дружок? — спросил директор, когда стало тихо.

— Поэзию и науку, — ответил юноша.

Директор мгновенно преобразился, он сказал:

— Присядь, пока я поем, нам надо поговорить. Дело в том, что, если б я не стал директором, я непременно стал бы скальдом и ученым. У меня есть к этому способности. Но такова уж судьба человеческая, дружище, теперь мне приходится довольствоваться лишь сочинением небольших стихотворений к случаю, то есть я подыскиваю темы для стихотворений и поручаю одной знакомой женщине написать их за меня. А ты пробовал когда-нибудь сам сочинять стихи?