Элизабет Гаскелл - Руфь (Без указания переводчика)

Отвѣтомъ были однѣ тихія неудержимыя слезы. Гнѣвъ мистриссъ Мезонъ былъ уже на заднемъ планѣ; настоящимъ горемъ сталъ отъѣздъ Беллингема.

— Руфь, продолжалъ онъ, хотите ѣхать со мною въ Лондонъ? Любовь моя, я не могу оставить васъ здѣсь безъ пристанища; разлука съ вами и безъ того уже такъ тяжела, а еще при такихъ обстоятельствахъ, безъ друзей, безъ крова, это невозможно. Поѣдемъ со мною, милая, довѣрьтесь мнѣ.

Руфь молчала. Вспомнимъ какъ была она молода, невинна, вспомнимъ, что у нея не было матери. Ей казалось, что для ея счастья довольно быть съ Беллингемомъ; что касается до будущаго, то это онъ уже самъ все рѣшитъ и устроитъ. Будущее скрывалось въ золотистомъ туманѣ, за который она не старалась проникать; но если онъ, ея солнце, скроется изъ вида, уѣдетъ, — золотистый туманъ превратится въ черную мглу безъ малѣйшаго луча надежды. Беллингемъ взялъ ея руку.

— Ѣдете вы со мною? Любите ли вы меня настолько чтобы довѣриться мнѣ? — О, Руфь, продолжалъ онъ съ упрекомъ, неужели вы мнѣ не довѣряете?

Она перестала плакать, но тяжело вздыхала.

— Милая, я не могу этого вынести. Ваше горе приводитъ меня въ отчаяніе. Но еще тяжелѣе видѣть какъ вы равнодушны, какъ мало огорчаетъ васъ наша разлука.

Онъ опустилъ ея руку. Руфь снова разрыдалась.

— Мнѣ придется можетъ ѣхать въ Парижъ съ моею матерью. Не знаю когда мы опять свидимся. Руфь, прибавилъ онъ съ горячностью, любите ли вы меня?

Она что-то отвѣтила, но такъ тихо, что онъ не разслышалъ, хотя наклонилъ къ ней голову. Онъ снова взялъ ея руку.

— Что, жизнь моя, что вы сказали? вы меня любите? — да, я вижу это изъ того какъ дрожитъ маленькая ручка. Если такъ, то вы не допустите, чтобы я уѣхалъ одинъ, несчастный и озабоченный вашею участью. Вѣдь вамъ не остается иного исхода, моя бѣдная дѣвочка; вѣдь у васъ нѣтъ друзей, которые бы васъ приняли къ себѣ. Я тотчасъ иду домой и вернусь сюда, черезъ часъ, въ экипажѣ. Ваше молчаніе, Руфь, дѣлаетъ меня счастливымъ.

— О, что мнѣ дѣлать? вскричала Руфь. Мистеръ Беллингемъ, вмѣсто того чтобы научить, вы только пугаете меня.

— Я васъ пугаю, милая Руфь? Но мнѣ кажется дѣло такъ ясно. Подумайте хорошенько: вѣдь вы круглая сирота, бѣдное дитя мое, и только одинъ человѣкъ васъ искренно любитъ; вы отвергнуты безо всякой вины съ вашей стороны, единственнымъ существомъ, отъ котораго имѣли бы право ожидать покровительства; это существо безчеловѣчная, неумолимая женщина. Что можетъ быть естественнѣе (и слѣдовательно справедливѣе), что вы отдаетесь подъ защиту того кто васъ истинно любитъ, кто пойдетъ за васъ въ огонь и въ воду, кто будетъ хранить и беречь васъ? Если впрочемъ вы расположены къ этому человѣку. Еслиже, какъ я подозрѣваю, Руфь, вы не расположены къ нему, то лучше намъ разстаться; я оставлю васъ навсегда; для меня лучше уѣхать, если вы ко мнѣ равнодушны.

Онъ произнесъ эти слова очень грустно (такъ показалось покрайней мѣрѣ Руфи) и сдѣлалъ движеніе, чтобы отнять у нея свою руку, но она удержала ее.

— Не покидайте меня, сэръ: кромѣ васъ у меня нѣтъ друга. Не покидайте меня, прошу васъ. — Но научите же меня что мнѣ дѣлать.

— Сдѣлаете ли вы то чему я научу? — Если вы мнѣ довѣритесь, я сдѣлаю для васъ все что могу. Я дамъ вамъ лучшій совѣтъ, — вы видите ваше положеніе: мистриссъ Мезонъ напишетъ вашему опекуну и раскажетъ ему все посвоему, въ преувеличенномъ видѣ. Опекунъ не имѣетъ къ вамъ особенной привязанности, судя по этому что я отъ васъ слышалъ, и потому онъ откажется отъ васъ. Я одинъ могу вамъ помочь, хотя черезъ мою мать напримѣръ; я одинъ могу быть вамъ опорою (могу ли я, Руфь?), быть опорою теперь и потомъ и всегда. Вотъ ваше положеніе. Теперь вотъ мой совѣтъ. Пойдемте въ эту гостиницу; я прикажу подать вамъ чаю (вамъ необходимо подкрѣпиться) и оставлю васъ тамъ, а самъ отправлюсь допой за экипажемъ. Черезъ часъ, не долѣе, я вернусь. Тогда, что бы ни послѣдовало, — мы будемъ неразлучны; для меня этого довольно: а для васъ, Руфь? — Скажите мнѣ «да» — скажите это хоть также тихо какъ давеча, но дайте мнѣ счастіе услышать это. Да, Руфь?

Нерѣшительно, чуть слышно было произнесено «да» — роковое слово, послѣдствія котораго она такъ мало понимала. Быть съ нимъ, въ этихъ словахъ для нея заключалось все на свѣтѣ.

— Милая, какъ вы дрожите! Вамъ холодно, моя Руфь? Войдемъ въ домъ; я велю тотчасъ подать чаю и отправлюсь.

Она встала и опираясь на его руку, вошла въ домъ. У нея кружилась голова отъ перенесенныхъ ею въ этотъ часъ волненій. Беллингемъ переговорилъ съ содержателемъ гостиницы, и тотъ вѣжливо провелъ ихъ въ ближнюю комнату, окнами въ садъ на задней сторонѣ дома. Вечерній, душистый воздухъ наполнялъ ее въ открытые окна, которыя внимательный хозяинъ поспѣшилъ закрыть.

— Чаю для леди.

Трактирщикъ изчезъ.

— Мнѣ надо уйти, милая Руфь; намъ нельзя терять ни минуты. Обѣщайте мнѣ напиться чаю. Вы дрожите и блѣдны какъ смерть отъ испуга, который причинила вамъ эта отвратительная женщина. Я пойду теперь и вернусь черезъ полчаса. Тогда мы уже не разлучимся, жизнь моя.

Онъ, поцѣловалъ ея блѣдное, холодное лицо и ушолъ. Комната кружилась въ глазахъ Руфи; это былъ сонъ — странный, невѣроятный, волшебный сонъ; тутъ былъ и старый домъ съ картинами ея дѣтства и страшное, неожиданное появленіе мистриссъ Мезонъ и наконецъ, самое невѣроятное, самое сказочное и прекрасное въ этомъ снѣ,- увѣренность въ его любви, которая замѣняла ей все, и воспоминаніе о нѣжныхъ словахъ, до сихъ поръ сладко звучавшихъ въ ея сердцѣ.

Головокруженіе слѣпило ей глаза. Темные сумерки казались ей солнечнымъ блескомъ, такъ что когда хозяйская дочь внесла свѣчи, готовясь подавать чай, Руфь спрятала лицо въ подушки дивана, слегка вскрикнувъ отъ неудовольствія.

— У васъ голова болитъ, миссъ? спросила дѣвушка тихимъ, симпатичнымъ голосомъ. — Вотъ я подамъ вамъ чаю; вамъ будетъ получше. У моей бѣдной маменьки головныя боли проходили бывало отъ крѣпкаго чая.

Руфь прошептала согласіе и молодая дѣвушка (почти однихъ лѣтъ съ Руфью, но уже хозяйка маленькой гостиницы со времени смерти своей матери) налила чаю и подала его Руфи на софу, гдѣ та лежала. Чувствуя жаръ и жажду, Руфь жадно выпила чай, но не прикоснулась къ хлѣбу съ масломъ, который предлагала ей дѣвушка. Она почувствовала себя лучше и свѣжѣе, хотя слабость и утомленіе продолжались.

— Благодарю васъ, сказала она: я не хочу васъ удерживать: вы можетъ-быть заняты. Благодарю васъ, я чувствую, что чай оказалъ мнѣ пользу.

Дѣвушка ушла изъ комнаты. Послѣ озноба Руфь почувствовала жаръ. Она встала, и отворивъ окно, стала вдыхать свѣжій, мягкій вечерній воздухъ. Подъ окномъ росъ кустъ душистаго шиповника, разливая восхитительный запахъ, напомнившій Руфи о ея родномъ домѣ. Я нахожу, что запахъ напоминаетъ гораздо живѣе нежели предметы и звуки. Передъ глазами Руфи воскресъ ея маленькій садикъ подъ окнами комнаты ея матери, старый привратникъ, сгорбившійся надъ палкою и слѣдящій за нею глазами точно также какъ три часа тому назадъ, въ тотъ же самый вечеръ.