Элизабет Гаскелл - Руфь (Без указания переводчика)

— Я не знала, что вы уже бывали здѣсь, сказала Руфь, когда Беллингемъ снималъ съ нея салопъ.

— О, да, я былъ здѣсь года три тому назадъ съ товарищами. Мы прожили здѣсь около двухъ мѣсяцевъ, плѣненные добродушіемъ и проказами Дженни, но наконецъ насъ выгнала отсюда нестерпимая грязь. Впрочемъ одну-двѣ недѣли можно вынести.

— Но можетъ ли она принять насъ, сэръ? Мнѣ послышалось, она говорила, что въ домѣ нѣтъ мѣста.

— А я говорю что есть, но вѣдь я ей хорошо заплачу. Ей ничего не стоитъ извиниться передъ какимъ-нибудь бѣднякомъ и выпроводить его вонъ въ тотъ домъ напротивъ. Одинъ-два дня, что мы здѣсь пробудемъ, немного значатъ.

— Развѣ мы не могли бы сами пойти въ тотъ домъ, сэръ?

— И ѣсть холодные обѣды, не говоря уже о томъ, что некого и побранить за скверную кухню! Вы еще не знаете, Руфь, что такое валлійскія гостиницы!

— Нѣтъ, но все же мнѣ кажется нехорошо! начала было она кротко, но не договорила, потомучто Беллингемѣ засвисталъ и подошолъ къ окну полюбоваться на дождь.

Воспоминаніе о щедрости Беллингема внушило въ этотъ вечеръ мистриссъ Морганъ множество ухищреній пока ей не удалось наконецъ выпроводить одного джентльмена и одну леди, которые только-что располагали остаться до слѣдующей субботы, но теперь она знала, что не будетъ въ потерѣ отъ ихъ отъѣзда.

Устроивъ все такимъ образомъ, она отвела душу чаемъ въ своей маленькой комнатѣ, изощряя свой умъ надъ причиною приѣзда Беллингема.

— Ужъ конечно она не жена его! рѣшила Дженни: — это ясно какъ день. Жена привезла бы съ собою служанку и держала бы себя вдвое важнѣе передъ другими приѣзжими. А эта бѣдная миссъ все молчитъ и тиха какъ мышь. Впрочемъ молодежь всегда молодежь и пока ихъ отцы да матери смотрятъ на все сквозь пальцы, то намъ и подавно незачѣмъ соваться въ дѣло.

Такимъ образомъ наши путники расположились на недѣлю въ этой горной странѣ. Руфи въ особенности это доставило большое наслажденіе. Въ ней открылось новое чувство, умъ ея проникался чувствомъ красоты и величія; при видѣ горной природы, впервые явившейся ей во всемъ своемъ величіи, она почти изнемогала подъ неопредѣленнымъ, восторженнымъ чувствомъ. Мало-помалу любовь къ природѣ присоединилась къ благоговѣнію передъ нею и Руфь не разъ тихо вставала среди ночи и стояла у окна, любуясь блѣднымъ свѣтомъ луны, придававшемъ новый эфектъ вѣчнымъ великанамъ, опоясывавшимъ горную деревню.

Наши путешественники завтракали поздно, сообразно съ привычками мистера Беллингема, но Руфь вставала рано и уходила бродить по росѣ, покрывавшей мягкую, короткую траву. Гдѣ-то высоко надъ ея головою пѣлъ жаворонокъ и Руфь не знала сама, стоитъ ли она или движется: до такой степени величіе и красота природы поглощали въ ней всякую идею личнаго, отдѣльнаго существованія. Даже дождь доставлялъ ей удовольствіе. Она садилась къ окну своей комнаты (она охотно вышла бы изъ дома, еслибы это не сердило Беллингема, который въ такое время тянулъ праздные часы, лежа на софѣ и браня погоду) и глядѣла на быстрыя, частыя капли, сквозившія при солнечномъ свѣтѣ какъ тонкія, серебряныя стрѣлки, и на багряную тѣнь, лежавшую на склонѣ горы, поросшей верескомъ и смѣняемую блѣдно-золотистымъ свѣтомъ. Не было такой погоды, которая не имѣла бы своей особенной прелести въ глазахъ Руфи. Но жалуясь на непостоянство климата, она угождала бы гораздо болѣе мистеру Беллингему: онъ злился, видя что она всѣмъ довольна и всѣмъ восхищается и смягчался только, глядя на ея прелестныя движенія и на ея любящіе глаза.

— Право, Руфь! вскричалъ онъ однажды, когда дождь заключилъ ихъ на цѣлое утро въ комнатѣ: — можно подумать, что вы не видывали проливного дождя; мнѣ уже наскучило глядѣть какъ вы спокойно сидите и любуетесь этою мерзѣйшею погодою. Вотъ уже цѣлые два часа, какъ я не слышу ничего занимательнѣе, какъ: «о, какая прелесть!» или «вонъ еще туча поднимается надъ Моель-Уинномъ!»

Руфь тихо поднялась съ мѣста и взяла свою работу. Она пожалѣла въ душѣ, что не имѣетъ дара быть занимательною; понятно какъ должно быть скучно человѣку, привыкшему къ разнообразію свѣтской жизни, быть запертымъ въ четырехъ стѣнахъ. Руфь была вызвана изъ ея самозабвенія. Что было ей сказать, чтобы занять мистера Беллингема? Пока она придумывала, онъ снова заговорилъ:

— Помнится, когда мы приѣзжали сюда три года тому назадъ, насъ застала здѣсь на цѣлую недѣлю точно такая же погода, но Гоуардъ и Джонсонъ мастерски играютъ въ вистъ, и Уильбрагамъ не дурно, такъ что мы отлично провели время. Руфь, умѣете вы играть въ экарте или въ пикетъ?

— Нѣтъ, сэръ, я играю только въ дурачки! смиренно отвѣтила Руфь, искренно огорченная своимъ невѣжествомъ.

Онъ сердито проворчалъ что-то, и между ними наступило на полчаса молчаніе. Потомъ онъ вдругъ вскочилъ и сильно дернулъ за звонокъ.

— Спросить у мистриссъ Морганъ колоду картъ. Руфь, я научу васъ въ экарте, обратился онъ къ ней.

Но Руфь была тупа, тупѣе истукана, по мнѣнію Беллингема, и не было никакого удовольствія обыгрывать самого себя. Швырнутыя карты разлетѣлись по столу, по полу, повсюду. Руфь собрала ихъ. Вставая, она тихо вздохнула отъ грустнаго сознанія, что ей не дано умѣнья занимать и веселить любимаго ею человѣка.

— Что вы такъ блѣдны, милая? спросилъ онъ, нѣсколько раскаяваясь, что такъ посердился за ея промахи въ картахъ. — Подите погулять до обѣда, вы вѣдь не боитесь этой проклятой погоды. Погуляете, вернетесь съ цѣлымъ запасомъ расказовъ. Подите сюда, моя безтолковая, поцѣлуйте меня и ступайте гулять.

Ей стало легче, когда она вышла изъ комнаты; если онъ и безъ нея будетъ скучать, она не будетъ чувствовать по-крайней-мѣрѣ на себѣ отвѣтственности, не будетъ терзаться за свою тупость. Свѣжій воздухъ, этотъ успокоительный бальзамъ, предлагаемый всѣмъ намъ кроткою матерью природою, облегчилъ нѣсколько Руфь. Дождь пересталъ, но каждый листокъ, каждая травка были отягчены дрожащими каплями. Руфь спустилась въ круглую долину, куда сбѣгала цѣнясь темная горная рѣка и образовывая тамъ глубокій прудъ, бѣжала изъ него промежъ изломанныхъ скалъ въ разстилающуюся внизу долину. Водопадъ былъ великолѣпный, какимъ Руфь его себѣ и представляла; ей хотѣлось перебраться на другую сторону рѣки, и она стала отыскивать обычнаго перехода по каменьямъ, между деревьями, въ нѣсколькихъ ярдахъ отъ пруда. Быстро и высоко, какъ-бы въ заботахъ жизни, прыгали волны промежъ сѣрыхъ сдалъ, но Руфь не боялась и ступала легко и твердо. Однако посрединѣ ей встрѣтилось большое затрудненіе: слѣдующій камень или совсѣмъ скрылся подъ водою или былъ снесенъ теченіемъ внизъ; какъ бы то ни было, а промежутокъ между каменьями оказался очень великъ и Руфь колебалась, перескочить ли ей. Оглушонная шумомъ воды и не видя ничего кромѣ потока, быстро несущагося подъ ея ногами, она вздрогнула отъ неожиданности, усмотрѣвъ прямо передъ собою на одномъ изъ каменьевъ незнакомое лицо, предлагавшее ей помощь.