Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)

— Не сонъ ли это?

— Это я, Пипъ. Мистеръ Джаггерсъ отдалъ мнѣ вчера вашу записку и я явился, не теряя времени.

— Благодарю васъ, благодарю васъ.

Тутъ я придвинулъ другое кресло къ камину и, обратясь въ ней, замѣтилъ небывалое выраженіе въ ея лицѣ; она какъ-будто боялась меня.

— Я хочу, сказала она, возобновить разговоръ о предметѣ, о которомъ вы прошлый разъ говорили, и показать вамъ, что я не безчувственна, какъ камень. Но, можетъ-быть, вы никогда не повѣрите, что въ моемъ сердцѣ есть хоть частица чувства?

Когда я на это отвѣтилъ нѣсколькими успокоительными словами, она протянула жилистую правую руку, будто хотѣла дотронутся до меня, но отдернула ее, прежде чѣмъ я успѣлъ понять ея намѣреніе.

— Вы сказали, говоря о вашемъ другѣ, что вы можете указать мнѣ, какъ помочь ему. Вы, кажется, очень желали, чтобъ я это сдѣлала?

— Дѣйствительно, я очень, очень желалъ-бы этого.

— Въ чемъ же заключается ваше желаніе?

Я началъ разсказывать ей исторію его поступленія на контору. — Я только-что началъ свой разсказъ, когда замѣтилъ, по ея взглядамъ, что она не слѣдитъ за моими словами. Я остановился; нѣсколько минутъ прошло прежде, чѣмъ она это замѣтила.

— Вы перестали говорить, сказала она, съ видомъ, будто боится меня: — вы меня на столько ненавидите, что не хотите говорить со мною?

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣтилъ я, какъ вы можете это думать, миссъ Гавишамъ! Я остановился, думая, что вы не слѣдите за моимъ разсказомъ.

— Можетъ-быть, это и правда, отвѣчала она, прикладывая руку къ головѣ:- начните снова… Постойте!.. Ну, разсказывайте.

Она уперлась руками на палку и смотрѣла на огонь, съ видомъ усиленнаго вниманія. Я продолжалъ разсказъ, говоря ей, какъ я надѣялся покончить дѣло собственными средствами, и какъ мнѣ это не удалось. Причину того, прибавилъ я, — я не могу объяснить, потому-что это чужая тайна.

— Такъ! сказала она, кивая головой и не глядя на меня. А сколько вамъ надо денегъ.

Я было побоялся сказать всю сумму, такъ она была велика: — девятьсотъ фунтовъ.

— Если я вамъ дамъ эти деньги, сохраните ли вы столь-же свято мою тайну, какъ сохранили свою?

— Непремѣнно.

— И вы будете покойны?

— Значительно покойнѣе.

— Вы теперь очень несчастны?

Она сдѣлала послѣдній вопросъ, не глядя на меня, но съ тономъ необыкновеннаго сочувствія.

Я не могъ тотчасъ отвѣчать. Голосъ измѣнялъ мнѣ. — Она положила лѣвую руку на палку и опустила голову на нее.

— Я очень несчастливъ, миссъ Гавишамъ; но вы не знаете причины моего безпокойства. Она-то и есть тайна, о которой я вамъ говорилъ.

Она подняла голову и опять стала смотрѣть на огонь.

— Съ вашей стороны очень благородно говорить, что вы имѣете еще постороннія причины быть несчастнымъ. Правда ли это?

— Увы, правда.

— Развѣ я могу вамъ быть полезной, только помогая вашему другу? Не могу ли я чѣмъ-нибудь услужить вамъ самимъ?

— Ничѣмъ. Благодарю васъ, всего болѣе за сочувствіе. Но я лично ни въ чемъ не нуждаюсь.

Тутъ она встала съ кресла, и оглянулась, отыскивая повидимому бумаги и перо. Но таковыхъ не оказалось, и потому она вынула изъ кармана записную книжку и начала писать карандашемъ.

— Вы въ хорошихъ отношеніяхъ съ Джаггерсомъ?

— Да, я вчера обѣдалъ у него.

— Вотъ записка къ нему, чтобъ онъ заплатилъ вамъ деньги для вашего друга. Я дома не держу денегъ, но, если вы желаете, чтобы мистеръ Джаггерсъ не узналъ ничего объ этомъ дѣлѣ, я вамъ сама пришлю деньги.

— Благодарю васъ миссъ Гавишамъ, у меня нѣтъ причины скрываться отъ него.

Она прочла мнѣ свою записку; содержаніе ея было простое и ясное и совершенно избавляло меня отъ подозрѣнія въ желаніи присвоить себѣ эти деньги. Я взялъ книжку изъ ея дрожащей руки, которая еще болѣе задрожала, когда она, не глядя на меня, подала мнѣ карандашъ.

— Мое имя написано на первомъ листкѣ. Если вы когда-нибудь, хотя бы послѣ моей смерти, будете въ состояніи написать подъ моимъ имененемъ «я прощаю ей» то умоляю васъ, сдѣлайте это.

— О, миссъ Гавишамъ, сказалъ я, — я это теперь же могу исполнить. Я самъ дѣлалъ жестокія ошибки и жизнь моя была до-сихъ-поръ безплодна и безотрадна; самъ я слишкомъ нуждаюсь въ прощеніи, чтобы быть злопамятнымъ.

Она въ первый разъ прямо взглянула на меня, и, въ крайнему моему изумленію и страху, упала на колѣни у ногъ моихъ, простирая ко мнѣ руки умоляющимъ образомъ. При видѣ сѣдой старухи на колѣняхъ передо мною, я невольно содрогнулся. Я умолялъ ее встать, я обхватилъ ее руками, чтобы помочь ей, но она только пожимала руку мою въ своихъ рукахъ и, опустивъ голову, зарыдала. Я никогда прежде не видалъ ее въ слезахъ и, въ надеждѣ, что слезы ее облегчатъ, не мѣшалъ ей плакать. Она уже не стояла на колѣняхъ, а совершенно распростерлась на полу.

— О! отчаянно воскликнула она:- что я сдѣлала! что я сдѣлала!

— Если вы этимъ хотите сказать, что вы сдѣлали мнѣ, то я могу васъ увѣрить, что вы мнѣ сдѣлали очень мало вреда. — Я полюбилъ бы ее и безъ васъ. Она замужемъ?

— Да.

Это былъ совершенно лишній вопросъ, небывалая пустота въ уединенномъ домѣ, уже служила на него отвѣтомъ.

— Что я сдѣлала! Что я сдѣлала! Она ломала свои руки, рвала на себѣ сѣдые волосы и продолжала вопить: Что я сдѣлала!

Я не зналъ, что отвѣчать ей, какъ ее успокоить. Я зналъ, что она поступила дурно, принявъ въ себѣ на воспитаніе впечатлительное дитя, чтобы создать изъ него орудіе своей мѣсти. Но я зналъ и то, что лишая себя свѣта, она лишила себя и многаго другаго; ея умъ, не имѣвшій никакого сообщенія съ людьми, подвергся нравственному недугу, какъ всегда бываетъ съ человѣкомъ, нарушающимъ естественный порядокъ вещей. И могъ ли я смотрѣть на нее безъ сожалѣнія, видя, какъ она уже наказана, какъ неспособна жить на свѣтѣ, какъ гордость добровольнаго страданія овладѣла всѣмъ ея существомъ и отравляла всякую минуту ея жизни.

— До послѣдняго вашего разговора съ нею, когда я увидѣла ваше изображеніе въ зеркалѣ, я сама не понимала, что сдѣлала! Я забыла, что нѣкогда сама испытала то же. — Что я сдѣлала! Что я сдѣлала! И снова десятки-сотни разъ повторяла она: «что я сдѣлала»!

— Миссъ Гавишамъ, — сказалъ я, не думайте обо мнѣ, и не упрекайте себя ни въ чемъ; это нисколько не васается меня. Но Эстелла, дѣло другое; и если вы, хоть сколько-нибудь, исправите вредъ, причиненный ей вашимъ воспитаніемъ, то вы лучше поступите, чѣмъ оплакивать сотни лѣтъ ваше заблужденіе.

— Да, да, я это знаю. Но Пипъ, другъ мой! возразила она съ видомъ глубокаго чувства. Другъ мой! повѣрьте мнѣ: когда я впервые увидала ее, я хотѣла спасти ее отъ несчастія, испытаннаго мною. Сначала, я этого только и хотѣла.

— Я надѣюсь что такъ — сказалъ я.

— Но когда она подросла, сдѣлалась красавицей, я пошла далѣе: своими похвалами, брильянтами, наставленіями я разсказами о своей участи, я испортила ея сердце и сдѣлала его безчувственнымъ.